Один из любимых моих актеров — Сергей Юрский. Красавец, интеллигент до мозга костей, аристократ. Его Остап Бендер – просто вершина, удивительное проникновение в образ благородного короля жуликов… Он не сыграл Бендера, он был им… Моя родная Одесса единодушно держит Юрского «за своего», считая лучшим Остапом всех времен и народов, настоящим одесситом – обаятельным, интеллигентным наглецом. Я счастлива, что мне удалось передать это мнение великому актеру, когда он последний раз приезжал к нам в Саратов.
В мае я была в санатории «Актер» на Черном море и с радостью узнала, что там сохранилась отличная библиотека с множеством книг театральных актеров и режиссеров. Обнаружила в «уголке знаменитостей» и две книги Сергея Юрьевича с дарственными надписями. А он был очень хорошим писателем.
Актер с семьей не раз отдыхал в «Актере» и дарил свои произведения библиотеке, ее «милым и красивым сотрудницам». Они и вправду красивые и милые, и очень любезно давали мне читать книги Сергея Сергеевича… прямо с витрины выставки.
Открываю книгу «Кого люблю, того здесь нет» и нахожу там целую главу… о моей любимой стране, где, оказывается, актер и режиссер Юрский ставил спектакли. Долгое время он был ведущим артистом БДТ, а театр Товстоногова в Японии гастролировал, читала о том в книге актера Юрия Стоянова. Гастроли проходили в конце 80-х, в период всеобщего дефицита в СССР. С присущим ему юмором артист-комик описывал быт советского актера за границей.
«Мы жили на 15-м и 16-м этажах 30-этажной гостиницы. Понять, что русские вернулись домой, можно было уже на первом этаже у стойки рецепции. По запаху. На лабораторных плитках во всех наших номерах варились гречневая каша и перловка, перемешанные с тушенкой. Если все мы одновременно врубали в сеть свои плитки и кипятильники, свет в гостинице начинал мигать на всех 30 этажах.
В это время в космосе летал советский «Союз ТМ-6» с космонавтами Владимиром Ляховым, Валерием Поляковым и гражданином Афганистана Абдулом Ахад Момандом на борту. И я представлял себе, как они пролетают над Японией и Ляхов спрашивает Полякова:
— Валера! А что там в Токио опять мигает, что за иллюминация?
А Поляков отвечает:
— Все нормально, Вова. Наши ужинают…».
Совсем иного характера воспоминания о поездке в Страну Восходящего Солнца Юрского. К тому времени Сергей Юрьевич в БДТ уже не работал. В предисловии он отмечает, что эта книга написана «от переполненного печалью сердца». Название – строчка из старинной песни. Речь идет о самых дорогих автору людях, которых уже нет на земле.
Глава «Человек без галстука» мемуарной книги посвящена памяти Миядзава-сан, японского переводчика русских пьес. «Шуничи – или, скорее, Суничи – нет, Сунити… или даже – Шунитши. Я никогда не звал его по имени. Звал, как звали его все в Москве и в Японии, – Миядзава-сан», – пишет Юрский. Рассказывает и об известной японской актрисе Комаки Курихара, которая снялась в совместных советско-японских фильмах и играла в постановке Анатолия Эфроса в «Вишневом саде». Госпожа Курихара – превосходная театральная актриса, у нее свой театр сейчас есть.
А тогда, в середине 80-х, в Токио в театре «Хаюдза» состоялась премьера спектакля «Тема с вариациями» по пьесе Алешина с Комаки Курихара. Переводчик пьесы — Миядзава-сан, постановщик – Сергей Юрский.
Трогательно пишет автор о своем друге.
«Миядзава-сан любил Россию. Русский язык был не только его профессией, но его страстью…Инициировал постановку в Японии пьес Александра Гельмана. Летал в Иркутск – два иркутянина стали его долгим увлечением – Александр Вампилов и Валентин Распутин. Переводил, издавал. Влюбился в искусство Анатолия Эфроса и проникся сочувствием к сложностям его жизни. Преодолел все официальные препоны и организовал его постановку с Комаки в главной роли в Токио.
… Он был моим антрепренером и переводчиком. Известное устоявшееся парное сочетание – «творец» и «продюсер». Ну всем же известно, что «творец» переменчив в настроениях, живет по воле внутреннего ритма, не склонен к дисциплине, потому что зависит от «вдохновения», капризен и тому подобное… С Миядзавой получалось наоборот. Это он исчезал внезапно и иногда надолго. Его нельзя было найти нигде… Он мог, приехав в Москву, сказать: «Меня нашла такая-то (общая наша знакомая) и просила передать вам письмо… (пауза)… но я его потерял… (пауза)… это не имеет значения, потому что она и на словах передала мне это сообщение… (пауза)… для вас… (пауза)… но я забыл, про что она говорила».
При этом – я повторяю – все его, фантастические подчас, затеи осуществлялись. Ведь поставил же я, русский режиссер, с японскими актерами ИБСЕНА! Ведь состоялся же в довольно большом токийском зале «ABC» мой пушкинский концерт!..»
Очень образно описал Юрский внешний вид господина Миядзава.
« Миядзава не носил галстука. Никогда. И весь круг его товарищей, коллег, сотрудников не носил галстуков. Я тоже галстук не ношу. Но по торжественным случаям в жизни и на сцене надеваю «бабочку». Все официальные люди в Японии обязательно носят галстук. Если попадешь под конец рабочего дня в район Синджюку возле гигантского вокзала городской надземки, кажется, что движутся миллионы галстуков. Зонты и галстуки делают людей похожими друг на друга… Миядзава по ритму, по цвету костюма (скорее, по отсутствию цвета), по отсутствию галстука и зонтика выламывался из несметной толпы… Человек без галстука никуда не рвался и, казалось, прислушивался к чему-то внутри себя».
А как трогательно в книге – о родителях друга…
«У Миядзавы живы родители. Оба – отец и мать. Обоим под сто. Живут отдельно от него. Но видятся часто. Весной 98-го, во время цветения сакуры, он ездил к ним каждое утро на рассвете. Часов в пять. Сажал в машину и вез на открытое место на холме. Вместе встречали солнце. Каждый день».
В год пушкинского юбилея Миядзава пригласил мастера художественного слова Юрского дать концерт в Токио. Тоже очень интересное воспоминание. Был июнь 99-го. Миядзава приехал в аэропорт на своей новой машине.
«Машина была какая-то невиданная. По форме, по цвету и по внутреннему оборудованию. Салон был напичкан электроникой, как головы играющих в «Что? Где? Когда?» ненужными знаниями… Машина блуждала по узким дорожкам какой-то деревни.
Под потоками ливня прямо перед нами вдруг возник человек. В левой руке он держал зонтик, а правой делал ласковые заманивающие движения… Чудо-машина втиснулась в узкую щель, которая, казалось, была на полметра уже машины.
Мы оказались в странном одноэтажном доме с высокой антресолью. Мы сняли обувь и поднялись на возвышение с лакированным деревянным полом. На полу несколько татами. Низкая японская мебель. Все очень аскетично. Много пустого пространства. Похоже на декорацию. В самой середине просторного помещения очаг. Пара бамбуковых этажерок с книгами. Вглядываюсь с изумлением – «Новый мир» за 68-й год… Юрий Трифонов…
Друг Миядзавы построил этот дом недавно, по собственному проекту. Они с женой покинули Токио и поселились тут окончательно год назад… «А почему уехали из Токио?» – «Там дорого…Я люблю старые японские ремесла, а здесь хорошие мастера. Все, что в этом доме, – ручная работа». – «Не скучаете?» – «Не-ет, некогда. Много книг надо прочитать, и хозяйство – «А с кем общаетесь здесь?» – «О, знакомых много. Сюда уехали художники, учителя, переводчики… они и здесь, и в соседних деревнях». – «На дачах или постоянно живут?» – «Постоянно, постоянно. Похоже на ваше Переделкино. Только здесь все занимаются ремеслами»». – «А вы сами?..» – «Я приручил двух диких козлят, сейчас пойдем посмотрим на них. А жена делает валенки». – ??? – «Покажи Наташе-сан и Юрский-сан валенки».
Валенки были великолепны. Разных, очень нежных цветов, низенькие – чуть выше щиколотки. Необыкновенные валенки. И козлята необыкновенные».
Тот концерт Юрского ( где был сплошной Пушкин! ) прошел очень хорошо. «Полуторачасовое представление, в котором семьдесят процентов было на русском языке, японцы выдержали. Взявшись за руки, мы кланялись вместе с Миядзавой. За кулисами появились почти все участники поставленного мной год назад ибсеновского спектакля. Потащили в ресторан. Я искал Миядзаву, но его не было.
Тяжело заболела его старая мать. Оказывается, сегодня днем он положил ее в больницу и теперь, ночью, поехал проведать.
…Умер он в конце февраля. Позвонили из Токио.
Я написал псалом и послал его факсом в Японию.
Мне сообщили, что текст перевели на японский язык и прочли над его гробом».
Юрский, волею судьбы тесно связанный с Японией, полюбил ее всей душой и свою эпитафию написал в духе японской поэзии, которая не признает рифмы. Он много рассказывает в книге о репетициях спектаклей в Токио, о работе с известными актерами, о традиционном японском театре. Но самые проникновенные страницы посвящены памяти Миядзава-сан. Поэтому, в финале статьи – его стихи о японском друге.
«Этот человек, никогда не носивший галстука,
Этот человек, живший, преодолевая бесконечную усталость,
Но успевший сделать так много,
что, кажется, – не под силу это одному человеку,
Этот человек, смеявшийся над тем, над чем не
смели смеяться другие,
И делавший всерьез то, что другим
казалось смешным,
Этот человек, задумывающий невероятное
и умевший невероятное сделать реальностью,
Этот человек, до собственной смерти
сохранивший своих родителей,
Каждое утро вывозивший их в парк
встречать рассвет нового дня,
Этот романтик с иронической улыбкой,
Страдавший и от одиночества, и от обилия
знакомств,
Этот оригинальный ум,
Это отзывчивое сердце —
МИЯДЗАВА
Я шлю ему мою благодарность за нашу
дружбу,
За неожиданности жизни, которые подарил он
мне,
За мою любовь к Японии, которая пришла через
него.
В этот траурный день я думаю о нем,
Я кланяюсь его светлой памяти,
пробежавшей по холмам и оврагам моей жизни,
Чтобы остаться недосягаемой
и незабвенной».
Этот оригинальный ум, это отзывчивое сердце , я кланяюсь его светлой памяти…
Эти слова можно переадресовать недавно покинувшему мир большому актеру, писателю и человеку Сергею Юрскому, который японцы , оказывается, тоже «держали за своего».
Ирина Крайнова, пресс-секретарь Саратовского отделения ОРЯ
Фото с сайтов
