Юлия Стоногина, Токио
Екатерина Великая пришла на японскую сцену
Новая постановка токийского «Сётику Гранд Кабуки» шла с аншлагом ежедневно в течение июня в известном всему миру здании театра в Хигаси Гиндза и рассказывала об удивительной судьбе японского купца, занесенного океанским течением в Россию, добравшегося от Алеутских островов до Санкт-Петербурга, попавшего на прием к императрице Екатерине Великой и вернувшегося на родину после десятилетних скитаний. Спектакль стал сенсацией без всяких преувеличений. Почему, узнал «Огонек».
Есть несколько важных причин, почему постановка стала действительно сенсационной.
Во-первых, режиссер и исполнители. Звезда японского шоу-бизнеса киносценарист и комедиограф Митани Коки переработал в пьесу известную мангу об истории Дайкокуя Кодаю, которую он любил еще с юности. Роль Кодаю была специально написана им для Мацумото Косиро Х, красавца актера на главные мужские роли, представителя одной из ведущих династий кабуки. Других центральных персонажей также играют кумиры публики. Так, в Екатерину II перевоплощается молодой, но уже невероятно популярный оннагата (исполнитель женских ролей) Итикава Энносукэ IV. Кабуки — это в первую очередь актеры, многие из которых сегодня признаны живым культурным достоянием Японии, а актерский состав в новом спектакле — мегазвездный.
Кто решился написать новую пьесу для театра кабуки
Во-вторых, место действия пьесы — это настоящий подрыв традиций кабуки. Первый акт разворачивается на покореженной штормом торговой шхуне, дрейфующей в направлении российских Алеутских островов. Последующие два акта — на территории России, последовательно: Амчитка, Камчатка, Иркутск, Санкт-Петербург.
Чтобы оценить, в чем исключительность такого хода, надо хорошо представлять себе мир кабуки. Это традиционный театр с 400-летней историей, в котором закреплен ряд строгих формальных требований и канонов — к самой пьесе, к персонажам, к актерам, к музыке и так далее. Одно из главных условий: в пьесах кабуки место действия — всегда Япония. Сколько уж со времен гениев кабуки Тикамацу Мондзаэмона и Каватакэ Мокуами было написано и поставлено пьес и спектаклей, включая «сингэки» (новые пьесы современных авторов), этот канон оставался нерушим.
И вот, впервые за 400 лет местом действия оригинальной пьесы для кабуки стала заграница, да еще и Россия!
Более того, рядом с японцами в пьесе появляются иностранцы — русские купцы, купеческие дочки, придворные. Причем действуют и реальные исторические персонажи — ученый и путешественник Кирилл Лаксман, его сын Адам, князь Потемкин-Таврический и, конечно, императрица Екатерина — в золотошвейном парадном платье с двуглавыми орлами.
Россия как место действия потянула за собой другие непредставимые доныне в традиционном кабуки вещи: например, целый пятиминутный диалог актеров (перебранка девушек) на русском языке без перевода! А еще особый музыкальный ряд пьесы, включающий русские песни — «Калинку» и «Полюшко-поле» (совершенно неважно, что их не было в XVIII веке: кабуки театр условный). И настоящий культурный шок — слушать фрагменты, когда сказители «гидаю», бренча на сямисэнах, своим знаменитым растянутым слогом выводят «Ка-Ка-Ка-Камучатука» или «Ирукуцуку». Или когда периодически персонажи употребляют русские слова и выражения, в том числе, хм, непечатные — они учат русский язык по ходу действия, и зрители, получается, волей-неволей тоже (у многолетних членов клуба кабуки, посещающих каждую ежемесячную премьеру, уши, вероятно, сворачивались в трубочку от всех этих лингвистических нововведений).
Надо признать, что династические актеры, высокие профессионалы кабуки, справились с русскоязычной частью пьесы сверх ожиданий: отчетливое произношение, шутки на чужом языке. Но впечатление еще большее, чем язык, производит ввод в спектакль «Росия-рю но айсацу» — приветствий по русскому обычаю, троекратных поцелуев даже между мужчинами. Эмоциональный Кирилл Лаксман целует Кодаю, как, бывало, Брежнев целовал Хонеккера. Поначалу шокированные таким обычаем, в последней части спектакля Кодаю с товарищами прощаются именно так: с объятиями и поцелуями, по-русски. Отдельная удача — рассказ (в формате стенд-ап комика) о том, как в России XVIII века преподается японский язык: сначала выходцем из Осаки, потом уроженцем Сацума, потом Цугару. Чтобы был понятен посыл: русские, получается, все время учат периферийные диалекты.
И еще об одном сценическом решении, которого не знал театр кабуки за свою четырехсотлетнюю историю, нельзя не сказать. Переезд из Якутска в Иркутск герои совершают на… собачьей упряжке: на сцене появляются 11 сибирских лаек в исполнении актеров массовки в костюмах с собачьими головами. Феерическая сцена, с отлично поставленной хореографией и полным ощущением проезда героев в клубах метели. Эти сибирские лайки уже два месяца притча во языцех всех японских театральных журналистов: они влекут сани с героями по ханамити — еще одному строго символическому пространству в представлениях кабуки (это помост, через который на сцену всегда попадали или же уходили с нее великие самураи, призраки из мифологий или красавицы-гейши).
Похоже, были серьезные опасения по поводу того, какой прием встретит у зрителей такое разрушение традиций. Подтверждают это даже афиши спектакля, которые не стали оформлять обычным образом: на них написали МИТАНИ КАБУКИ, возлагая всю ответственность за успех или провал на режиссера постановки. К тому же до спектакля рядовые японцы в большинстве ничего не знали ни о личности Дайкокуя Кодаю, ни о японо-российских контактах в XVIII веке. Так что и в прологе, и перед началом каждого акта (еще один слом формата) некий персонаж-сэнсэй дает зрителям вводные эпохи — конечно, в увлекательной манере шоу-биз. Историческая и геополитическая информация, рисованный портрет Кодаю и его жизненный путь, с 1751 по 1828 год, вошли в буклет спектакля, а в дополнение к наушникам зрителям выдается карта с маршрутами скитаний героя — от его родного Исэ до Санкт-Петербурга.
«Огонек» поговорил с исполнителем роли Дайкокуя Кодаю
Почему же такой невероятный эксперимент оказался успешным? Потому что японцы и ломку формата производят в «дозволенных рамках». Так, Митани полностью положился на актеров в свободном использовании ими элементов и приемов кабуки. А кульминационная сцена прощания (когда Кодаю после долгих скитаний готов отплыть в Японию) и вовсе проводится в каноническом формате кабуки — с использованием «миэ» (нарочитых жестов и «застывания» героев), с танцевальным уходом Кодаю через ханамити, с исступленными завываниями сказителей-гидаю. Эта сцена очень потрафила ценителям кабуки.
Но и помимо нее коллаборация талантов режиссера и ведущих актеров создала очень многослойный спектакль. Именно поэтому иные зрители возвращались пересматривать его по четыре-пять раз. В спектакле перемешаны комедия характеров с комедией положений — да и не мог Митани Коки, японский Эльдар Рязанов, изменить своему амплуа. Но он, как и Рязанов, автор лирических комедий, поэтому в спектакле льется также и много слез — не только героями, публикой тоже.
Спектакль впечатляюще показывает эволюцию личности героя. Кодаю был вполне рядовым купцом, который хотел благополучно доставить товары из родного Исэ в столичный Эдо. Не справившись с погодой на своей одномачтовой шхуне, он был занесен в неизвестные тогда японцам земли. За десять лет Кодаю вырос в японо-российского межкультурного посредника, возвращенного на родину бригантиной российской экспедиции по прямому указу императрицы. Мощный бэкграунд реальной «большой» истории, экзотические декорации (от алеутских шалашей до малахитовых залов Петербурга), совмещенные с техническими возможностями кабуки, создали магический эффект — есть сцены, которые все 1964 человека в зале (именно столько мест в знаменитом здании театра) слушают, затаив дыхание.
Подлинный катарсис ждет в эпилоге: на горизонте возникает гора Фудзи — символ Японии, которую после долгих скитаний на чужбине дано увидеть всего двоим членам команды из семнадцати, отплывших некогда от родных берегов, но Кодаю верит, что, вернувшись сам, он вернул в Исэ и всех тех, кто утонул, замерз, провалился под лед, принял православие и остался в России, умер на обратном пути. Все они встают за его спиной в эпилоге. Партер и галерка рыдают и взрываются овацией. Театральный разъезд на фоне вечерней Гиндзы совершается бурно: с утиранием мокрых щек, с обсуждением, с дегустированием купленного в театральном буфете шоколада «Аленка» и русскими звуками посреди японской речи…
До сих пор театр кабуки знал два основных жанра — рэкиси моно («исторические пьесы») и сэва моно («бытописательские пьесы»). Оглушительный успех спектакля побуждает японских критиков с долей юмора спрашивать, уж не ввел ли Митани Коки в незыблемую доселе иерархию жанров кабуки еще один — Росиа моно («пьесы о России»). Шутки шутками, а приятно.
