На парковке перед Домом творчества Переделкино, словно в сердце столицы, собралась толпа — не очень большая, но явно насыщенная московским колоритом. Машины, как стая перелетных птиц, заполнили каждый клочок асфальта, и даже те, кто приехал чуть раньше, уже начинали нервничать, глядя на часы. Девушки в светлых плащах и больших очках (зонт как обязательный аксессуар майской непредсказуемости) с интересом разглядывали афишу. Между делом говорили друг другу: «Я читала у Мураками, что в Токио всегда пахнет кофе и дождем… » — и в ответ получали: «А я пришла, потому что тут вроде должен быть мастер-класс по манге… и рамен!» Их любопытство было чуть неловким, как первое знакомство, но в этом и было что-то подлинное.
Мужчины в свою очередь с привычной русской холодностью знакомились с этими заморскими культурами как с чем-то чужим, хоть и одновременно очень родным. Кто-то тихо пожал плечами, кто-то пытался сделать вид, что ему все равно, но глаза — чуть шире, чуть внимательнее. Время от времени на улице можно было услышать: «А поехали сейчас в какой-нибудь русский ресторан?» — словно желание вернуться к привычному уюту, где все понятно, где есть свои правила и свои привычные краски.
Фестиваль стартовал с торжественного открытия, где на сцену вышли известные российские писатели, кураторы и эксперты, в том числе драматург Анатолий Ким и куратор «Дальше», один из создателей книжного «Желтый двор» Платон Жуков. Ключевая идея — понять, как и почему наши ближайшие соседи служат для нас источником нового, неизведанного и загадочного. Вечная тема Востока в российской культуре словно мост, соединяющий две стороны: старое и новое, традиции и современность.
Время от времени по территории фестиваля путешествовал камисибай — японский уличный бумажный театр на велосипеде, вызывая улыбки у зрителей и напоминая о том, как древние сказки и современные технологии могут сосуществовать. Мы же не могли пройти мимо гастрономической части программы, тем более что за нее отвечал Роман Лошманов, большой знаток азиатской кухни и автор «Москвич Mag». На фестивале мы встретились с Романом у фудкорта, в котором только что поставили дымящийся ламянь и острые токпокки.
«Это уже давно не экзотика. Сейчас корейская и китайская кухни — часть повседневности, особенно для молодежи. Взгляните на любой корейский ресторан — полные залы. За этим, конечно, стоит не только еда, но и огромная волна поп-культуры: дорамы, айдолы, стиль — все это формирует образ модной Азии», — рассказывает Лошманов. Он признается, что даже его дети увлекаются корейской культурой, а сам он наблюдает, как гастрономия становится частью более широкой культурной экспансии.
В китайской точке — ресторан «Лан Ма», известный своей тянутой лапшой ламянь. «Это один из моих любимых проектов, — делится Роман. — Шеф Алексей Васильцев учился в Харбине и теперь тянет лапшу в Москве так, что душа радуется. Это пример того, как китайская кухня адаптируется под московскую публику, не теряя подлинности».
Отдельным событием стала тайная комната, где японский гость Кадзу Кидзима угощал саке. «Он, кстати, один из главных амбассадоров рамена в России. Делает лапшу на собственном заводе в Петербурге и поставляет ее по всей стране. Настоящая щелочная лапша с нужной текстурой и вкусом — это основа хорошего рамена», — объясняет Лошманов.
При этом он честно признается: «Само саке я не люблю. Но рассказывать о нем интересно — это ведь тоже часть культурного кода. Как и то, что у них, например, бульон в рамене — это не суп, а скорее соус. Его не обязательно пить, он просто создает вкус и поддерживает температуру».
Параллельно с этим начались первые мастер-классы: китайская изобразительная техника живописи могуфа, минхва — корейская, из которой впоследствии появился комикс, и каллиграфия. В воздухе витал запах свежего дерева, краски и бумаги, а на площадках собирались те, кто хотел не только слушать, но и делать своими руками. Это был мягкий переход в чужой ритм жизни, отголоски которой все еще звучат в нашей литературе, языке и представлениях о чувствах.
Диалоги на фестивале — смесь любопытства и осторожности. Девушки, которые на первых порах казались сдержанными, словно в состоянии легкого восторга начали расспрашивать друг друга о японских сказках, корейских барабанах или, тестируя друг друга после лекций, о том, как переводится «литературный талант». Мужчины, более сдержанные, делали короткие замечания, иногда бросая: «Ну интересно, да. А зачем нам все это? В Москве как бы и свои проблемы есть».
Казалось, что у них есть желание поскорее убежать в привычное, знакомое. Кто-то сразу шел в кафе, чтобы выпить чашку кофе и чуть перевести дух — ведь в Москве, даже со всей своей суматохой, все кажется проще, понятнее и более привычным. А тут — яркие краски, мифы, музыка, и все это словно на другом языке, который нужно учиться слушать.
И все-таки в этом театре московской закрытости и скепсиса есть трепет. Трепет к тому, что кто-то пытается рассказать о восточной культуре так бережно и тихо, словно шепчет, а не кричит как на базаре. И даже те, кто собирался лишь быстро пробежать мимо, вдруг останавливались, чтобы послушать, как звучат корейские барабаны или как говорится «спасибо» по-корейски. Москвичи привыкли к яркости, к шуму, к тому, что все должно быть сразу и ясно.
А Восток — это медленный тихий шепот, который требует терпения и уважения. В этом смысле Переделкино соединяет не только географические страны, но и внутренние миры, в которых живут мечты о единстве и непохожести одновременно.
Многие из нас, кто вырос в эпоху перемен, кто играл в японские видеоигры, слушал корейский K-pop или зачитывался китайскими маньхуа и веб-романами, ощущают, что эти культуры — наши родственники, которых мы никогда не встречали, но чувствуем в сердце. И фестиваль «Дальше» как раз об этом — о знакомстве с дальними родственниками, о признании их в себе.
Одним из ключевых участников фестиваля стал публицист и книгоиздатель Борис Куприянов, заместитель руководителя Дома творчества Переделкино. В беседе с корреспондентом «Москвич Mag» он подчеркивает: разговор о культуре соседних стран невозможен без отказа от экзотизации и готовности изучать чужое как равное.
«Когда мы говорим о странах Дальнего Востока, очень часто впадаем в стереотипы, — рассказывает он. — Нам важно подчеркнуть отличия: смотрите, как у них все не так, как у нас. Это такая форма ориентализма, еще Саид об этом писал. Мы видим в них не людей, а почти фантастических существ — с собачьими головами, прыгающих на одной ноге. Такая позиция не дает нам возможности понять. Нужно наблюдать, вчитываться, слушать — видеть не только внешнее, но и внутреннее: как они пишут, как мыслят, как устроена их литература».
По словам Куприянова, один из неформальных девизов фестиваля — «обозначить то, что мы понимаем, объяснить то, что не понимаем, и признать то, что никогда не поймем». Это не отказ от диалога, наоборот — его основа. «Мы изучаем других, чтобы лучше понять самих себя, — говорит Куприянов. — Когда мы читаем японскую или корейскую литературу, мы не только входим в другой мир, но и по-новому видим свой». По его словам, понимание чужого — это всегда путь к самопониманию.
Одним из самых тихих и при этом громких для меня событий первого дня стала лекция переводчицы Алины Перловой — специалиста по китайской культуре и языку, прилетевшей на фестиваль из Новосибирска. Ее выступление под названием «Ни слова о любви» разрезало привычные нам шаблоны. Перлова рассказывала о том, как любовь — столь важное и избыточно представленное в западной культуре чувство — до середины XX века попросту не имела точного аналога в китайском языке. Слово «ай», ставшее синонимом романтического чувства, вошло в официальный словарь лишь в 1939 году, а до этого любовь выражалась поступками, долгом, жестами, а не словами. В китайской литературе, особенно классической, любовь почти никогда не становилась центром повествования, максимум вторым, а чаще третьим планом и проносилась через тоску. Для слушателей это оказалось откровением: оказывается, можно строить мир и смысл текста, почти не касаясь сердца напрямую.
Этот подход контрастировал с привычной западной нарративной моделью, где любовь чаще всего двигатель сюжета. Перлова с осторожной иронией замечала, что чрезмерная романтизация чувств на Востоке выглядела бы наивной, если не сказать неуместной. «Мы любим говорить о любви, — говорит она, — а они предпочитают молчать и действовать».
И пока где-то на другом конце фестивальной площадки шел бумажный театр и дети знакомились с традициями азиатской кухни, в актовом зале, где выступала Перлова, стояла почти монастырская тишина. Только шелест страниц да приглушенное покашливание. Люди выходили, задумчиво унося с собой мысль: а что если молчание тоже форма любви?
Так кто же мы — европейцы, азиаты, евразийцы? Вопрос, на который нет однозначного ответа. «Это философская категория, — говорит Куприянов. — Мы очень разные. Знакомый из Владивостока однажды признался мне: ему ближе европеец, чем сосед-кореец. Расстояние между ними — считаные километры, но ментальная дистанция — огромная». Пожалуй, суть не в географии. Изучение другой культуры — это не просто познание чужого, это путь к пониманию своего, а значит, к самопознанию.
Фото: Света Мишина/пресс-служба Дома творчества писателей Переделкино
