Он прожил долгую и беспокойную жизнь.
Родился в 1912 году на территории нынешней Белоруссии в бедной крестьянской семье. Отец после Октябрьской революции вступил в отряд красногвардейцев и погиб в годы Гражданской войны под Оршей. Мать одна воспитывала сына и дочь. После 8-го класса оставил школу и поступил в политехникум. Одновременно стал электромехаником на фабрике имени Клары Цеткин. В 19 лет устроился на работу в витебскую филармонию, а потом, за два года до окончания техникума, даже стал директором картинной галереи в Бресте.
Так начиналась трудовая биография Петра Андреевича Абрасимова − будущего видного государственного и партийного деятеля, фронтовика и посла СССР, занимавшего этот высокий пост пять раз в четырёх странах.
Начало Второй мировой войны в 1939 году застаёт его в Польше, где он служил в составе отдельной танковой бригады под командованием комбрига С.Кривошеина (1899-1978). 22 сентября того же года Пётр Абрасимов своими глазами наблюдал церемонию, в которой немецкий генерал Х.Гудериан (1888-1954) передавал представителю советского командования символические ключи от города Бреста.
Поскольку эта страница нашей истории по понятным причинам мало известна, равно как и «Протоколы Молотова и Риббентропа», связанные с ней, напомню вкратце биографии главных участников той самой церемонии и некоторые детали происходивших тогда событий .
Семён Кривошеин родился в Воронеже в семье еврея-кустаря. Окончил семь классов гимназии и в 18 лет ушёл в Красную армию. Воевал против войск генералов П.Врангеля и А.Деникина в составе легендарной 1-й Конной армии. Во время Гражданской войны в Испании командовал танковым отрядом при обороне Мадрида, за что был награждён орденом Ленина. В 1938 году по приказу маршала К.Ворошилова входил в состав комиссии по расследованию боевых действий против японских интервентов в районе озера Хасан. После возвращения из командировки вновь был назначен на должность командира 8-й отдельной танковой бригады.
Принимал участие в присоединении в 1940 году Западной Белоруссии. 22 сентября именно он вёл переговоры с генералом Хайнцем Гудерианом по процедуре передачи Бреста и всех территорий к востоку от реки Буг под контроль СССР. Все разговоры генералы вели между собой на французском языке, которым хорошо владели. По случаю передачи Бреста войска бундесвера прошли торжественным маршем перед танковыми частями Красной армии. Специально оговаривалось, что это будет не совместный парад, а только проход в сопровождении военных оркестров.
Когда началась советско-финская война, 256 танков под командованием Кривошеина приняли участие в штурме Выборга, а на фронтах Великой Отечественной войны танковые соединения С.Кривошеина прошли путь от Москвы до самого Берлина.
Что касается генерала Х.Гудериана, которого называли «Быстрый Хайнц», то не известно, столкнулись ли его танки с танками Кривошеина на полях сражений в Великую Отечественную войну. Его по праву считают идеологом блицкрига и одним из разработчиков плана «Барбаросса» − коварного нападения на Советский Союз. С ним были связаны успехи вермахта в первые дни войны, но впоследствии, после разгрома немцев под Москвой в 1941 году Гитлер убрал его с глаз долой. На Нюрнбергском процессе Гудериан выступал в качестве свидетеля. Но всё это было уже потом.
Перед самой войной, отслужив срочную службу, П.Абрасимов поступил на заочное отделение в Белгосуниверситет и одновременно работал начальником отдела искусств Брестского облисполкома, совмещая этот пост с должностью директора местного драматического театра.
С первых дней Великой Отечественной войны П.Абрасимов на фронте. Это не журналистский штамп. Утром 22 июня 1941 года он находился в командировке под Пинском и стал свидетелем высадки с самолёта группы немецких диверсантов. В ожесточённой схватке Пётр Андреевич убил одного парашютиста булыжником, а остальных с товарищами связали и отвезли в штаб. В октябре 1941-го года он получает в бою тяжёлое ранение, но, не долечившись, сбегает на передовую. Снова ранение, и после выхода из госпиталя его направляют комиссаром в действующую армию.
Совершенно случайно по дороге на фронт он встречает своего старого знакомого П.К.Пономаренко (1902-1984), которого незадолго до этого назначили начальником Центрального штаба партизанского движения при Ставке Верховного Главнокомандующего.
П.Абрасимов соглашается перейти под его начало и активно включается в работу штаба. Он лично участвует в разработке операции по ликвидации гитлеровского гауляйтера Белоруссии Вильгельма Кубе в 1943 году.
На этой блистательной операции советской разведки хотелось бы остановиться подробнее.
Вильгельм Рихард Пауль Кубе (1887-1943) был ветераном нацистской партии. По профессии журналист, еще до Первой мировой войны работал главным редактором двух консервативных газет. Воевал. После войны был генеральным секретарем Немецкой национальной народной партии. В партию Гитлера вступил в 1927 году и сразу занял там видное положение.
Он был фашистом-фанатиком, убеждённым сторонником фюрера. Но однажды политическое чутьё изменило ему, и в 1936 году он написал анонимный донос на «партайгеноссе» М. Бормана (1900-1945), якобы его тёща − еврейка. Оказалось, что это чудовищная ложь, и Кубе в наказание отправился в концлагерь Дахау. Понятно, что не в арестантской робе, а всего лишь рядовым палачом. Спас его Гитлер и после нападения на СССР назначил на пост гауляйтера Белоруссии. Там Кубе проявил себя во всей «красе».
В рапорте рейхскомиссару Остланда (эта структура со столицей в Риге, созданная Гитлером на территории СССР, включала Литву, Латвию, Эстонию и Северную Белоруссию) Генриху Лозе от 31 июля 1942 года он писал: «В исключительно деловом сотрудничестве с бригадефюрером СС Ценнером и особенно руководителем СД оберштурмбаннфюрером СС Штраухом в последние десять недель мы ликвидировали в Белоруссии 55 тысяч евреев. В Минской области еврейство полностью истреблено, без нанесения какого-либо ущерба рабочей силе. В преимущественно польском Лидском округе уничтожено 16 тысяч евреев, в Слониме − 8 тысяч евреев».
В июле 1942 года, после расстрела Минского гетто по личному приказу гауляйтера, на самом высоком уровне в Москве было принято решение о ликвидации Кубе. К этому делу подключились главное управление Генштаба, органы госбезопасности и партизаны. Общее руководство операцией, получившей название «Возмездие» было поручено «тому самому» генералу Павлу Судоплатову (1906-1996), а П.Абрасимов разрабатывал ее детали.
На Кубе началась настоящая охота – его пытались убить в перестрелке, устроив нападение, подкараулить на охоте и даже в загородном доме у любовницы. Всего было организовано около 30 покушений.
Так, 22 июля 1943 года минские подпольщики заложили взрывное устройство в одном из театров Минска. В результате теракта было убито 70 и ранено 110 немецких солдат и офицеров. Однако Кубе покинул театр за несколько минут до взрыва и остался жив.
Разведка получила сведения, что в Минске назначен праздничный банкет, и направила в город группу диверсантов. Непосредственными исполнителями акции были две девушки − официантки в служебной столовой, находившейся в бывшем здании историко-филологического факультета Минского университета. Именно здесь должен был состояться банкет. В ночь на 6 сентября они заложили динамит в кадку с пальмой, стоявшую в обеденном зале. Как и было намечено, взрыв раздался в самый разгар празднования. В результате погибло 16 и было ранено 32 офицера, но сам Кубе на банкете так и не появился.
Чуть позже подпольная группа организовала взрыв в офицерском ресторане-казино на Советской улице, где, по некоторым сведениям, мог появиться Кубе. Как и в прошлый раз, исполнительницей акции стала подпольщица, работавшая в ресторане официанткой. Она заложила мину в платяной шкаф для персонала, стоявший в главном зале. В результате взрыва погибло 36 высокопоставленных фашистских чиновников, но Кубе среди них не оказалось.
Все было тщетно. Не помогало даже то, что в штаб Кубе сумели внедрить советскую агентуру.
Тогда стало ясно, что осуществить ликвидацию возможно только в доме, где он проживал. К этому делу подключили резидента партизанской разведки, врача по специальности, Надежду Троян (1921-2011).
Отряд, при котором она состояла, относился к IV управлению НКВД. Она поручила руководителю одной из групп Марии Осиповой (1908-1999) найти кого-либо из прислуги. Той удалось выйти на горничную Елену Мазаник (1914-1996) и подружиться с ней.
Первоначально планировалось применить яд. Но Мазаник редко бывала на кухне, к тому же там тщательно за всеми следили. Кстати, сам Кубе принимался за пищу только после того, как поедят его дети. Вот такой любящий и заботливый папаша.
Тогда решили, что необходимо использовать магнитную мину, которую специально для этого задания изготовили и доставили из Москвы. Мазаник пронесла её в дом, завернув в красивый платок. На входе обязательно досматривали, но Елена подгадала так, что в тот день дежурил знакомый солдат. Она ему сказала, что платок в подарок фрау Аните Кубе ко дню рождения, и досмотр прошел формально.
В доме она завернула мину в детские штанишки, на тот случай если её застанут в спальне Вильгельма Кубе – мол ищу нитки заштопать. Так оно и было. По дороге на второй этаж Елена громко звала фрау Аните, чтобы убедиться, что её нет.
В спальне быстро засунула мину между пружинами и матрацем. И решила присесть, чтобы проверить не ощущается ли мина. Она не ощущалась, но в это время зашел дежурный немецкий офицер. Вот тогда и пришлось рассказать легенду про нитки, поскольку в спальне, ей делать было нечего. Но офицера это не убедило, тем более, что он ничего не понимал по-русски… Мазаник, почувствовав опасность, незаметно дала сигнал стоявшей рядом другой горничной, к которой (и это все знали) немец питал слабость. Оценив ситуацию, та быстро его поцеловала и пообещала встретиться вечером. Тот «растаял» и потерял бдительность. Мину он не обнаружил.
Елена Мазаник заранее отпросилась к стоматологу и получила разрешение уйти.
В ночь на 22 августа 1943 года гауляйтер Вильгельм Кубе, как обычно лег спать. Через 20 минут его разорвало в клочья. Любопытно, что рядом лежавшая беременная жена отделалась только испугом. Палач Белоруссии был ликвидирован.
Фюрер был в ярости и отдал приказ о массовых казнях заложников. Но девушки-подпольщицы были уже в Москве. Сталин распорядился всем им присвоить звание Героев Советского Союза. Отмечен наградой был и П.Абрасимов.
Вскоре его назначают командиром Особого белорусского сбора под городом Муромом. Туда по решению Государственного Комитета Обороны (высшего органа власти в годы Великой Отечественной войны) с фронта отзывается две тысячи белорусов. Это подразделение очень активно действовало в тылу немцев на территории республики.
Войну П.А.Абрасимов закончил в составе 1-го Белорусского фронта, участвовавшего в штурме Берлина. Его ратные подвиги были отмечены пятью боевыми орденами.
Первые десять послевоенных лет Пётр Андреевич активно участвует в восстановлении Белоруссии сначала в качестве заместителя председателя республиканского правительства, а вскоре секретаря ЦК компартии Белоруссии.
В 1957 году П.Абрасимова неожиданно переводят на дипломатическую работу и направляют сначала советником-посланником в Китай, а потом послом в Польшу. В 1961-м году – новый поворот: его назначают первым секретарём Смоленского обкома КПСС. Именно в этот период неугомонный Н.С.Хрущёв решил разделить партию на сельскохозяйственные и промышленные обкомы. Абрасимов выступил решительным противником этой реформы. Не удивительно, что через некоторое время его… посылают послом в ГДР.
Не буду напоминать, что происходило в 60-е годы в центре Европы и, в частности, вокруг границ Германской Демократической Республики. Достаточно упомянуть только строительство пресловутой «Берлинской стены», которая окружила Западную часть города и, по существу, поставила весь мир на грань Ш мировой войны. Вскоре начались драматические события в соседней Чехословакии, в ходе которых советскими штыками и танками была раздавлена «Пражская весна». Можно удивляться стойкости и выдержке советского посла, который продержался на этом посту восемь (!) лет и успешно пережил все происходившие перипетии.
Несколько лет спустя П.Абрасимов написал под псевдонимом «П.Андреев» книгу «Дом на Унтер-ден-Линден». По существу, это интересно написанная история о развитии непростых отношений между нашими странами. Речь идёт о здании на улице «под липами» («Унтер ден Линден»), где на протяжении уже нескольких веков росли триста тридцать восемь деревьев, и которое было приобретено в 1837 году российским правительством. Дом предназначался не только для размещения русской дипломатической миссии, квартиры посланника и домовой церкви, а должен был быть также приспособлен для остановок царя и членов императорской фамилии при посещении Берлина. Именно поэтому появилась необходимость его перестройки и расширения.
Из России на 146 подводах была доставлена земля русская, которую символически рассыпали во дворе и под строящейся церковью. К работам приступили в 1839 г. Было также приказано «крыть дом железом», для чего отправлено в Берлин 900 пудов кровельного железа по 9 рублей ассигнациями за пуд. Как видно, строительные материалы были, в основном, отечественными. Сейчас написали бы «импортозамещёнными».
Этот груз был доставлен из Петербурга до Штеттина на мекленбургском корабле «Иоганна», а оттуда сухим путем к месту назначения. Из Петербурга были высланы также 13 зеркальных стекол для оконных проемов. После завершения строительства дом №7 (впоследствии он получил номер 63) простоял до 1942 года, когда был уничтожен во время бомбардировки города.
Автору книги довелось оказаться в Берлине на второй день после победы. Вот его впечатления: «В те дни в Берлине господствовали два цвета − серый цвет пыли да развалин и белый цвет, который в виде простыней, полотенец, рубашек и других самых немыслимых предметов одежды окутывал устоявшие на ногах дома. Но сквозь эти два цвета отчаяния пробивались новые, несущие надежду: алый цвет наших знамен и флагов, зелень тянущихся к жизни деревьев, травы.
Где-то у Александерплац нам пришлось оставить машины − не только проехать, но и пешком пробираться было трудно. С моими спутниками − тремя боевыми генералами − мы вышли на Унтер-ден-Линден. Остовы солидных старинных зданий, разрушенный дворец Гогенцоллернов, горы кирпича, окутанные пылью…
− А где же знаменитые липы? − спросил я невольно.
«Бывалые берлинцы», прожившие в городе несколько дней, объяснили мне, что Гитлер еще в предвоенные годы велел вырубить мощные вековые деревья на аллее, расширить проезжую часть − здесь он устраивал гигантские военные парады и иные фашистские шествия. Из высаженных в фашистское время лип немногие пережили войну, а те, которые остались, сиротливо, несмело зеленели средь пепелищ и развалин».
Таким предстал Берлин перед советскими воинами, которые мечтали об этом мгновении четыре года тяжелейшей войны. Совсем другой увидел П.А.Абрасимов столицу ГДР, куда он прибыл в качестве посла. Здание, от которого остались только руины, в 1952 году было восстановлено и немного реконструировано. Сюда он прибыл в 1962 году и пробыл в этом здании почти девять лет, всего в 300 метрах от Бранденбургских ворот, которые были отгорожены той самой «Берлинской стеной».
Когда-то эти ворота, увенчанные квадригой лошадей, запряжённых богиней мудрости и войны Минервой, соорудили для того, чтобы встречать победителей с награбленным добром. Но во времена Наполеона сама квадрига вместе с Минервой стали трофеями и украшали Париж. После возвращения на своё законное место ворота видели немало добра и зла. Последними, что они наблюдали прежде, чем в квадригу попали снаряды советских наступающих армий, были факельные шествия гитлеровских молодчиков. Видимо через эти ворота наши разведчики, штурмовавшие Рейхстаг, пронесли знамя Победы, прежде чем водрузить его.
С Унтер-ден-Линден П.А.Абрасимов переехал на бульвар Ланн в Париж, чтобы вручить президенту Франции Жоржу Помпиду (1911-1974) верительные грамоты посла СССР.
Воспользуюсь воспоминаниями прекрасного мемуариста, посла и кулинара Ю.Котова, который был свидетелем тех памятных событий:
«Осенью 1971 года весь коллектив посольства СССР во Франции слегка лихорадило. Нет, погода тут была ни при чем – сезон выдался теплым и сухим, а посему даже намеков на какую-нибудь эпидемию гриппа не возникало. Причиной массового «недомогания» сотрудников был сугубо внутренний климат – в Париже происходила смена послов.
Во все времена, для всех посольств это вроде бы ординарное, особенно на посторонний взгляд, событие − ведь оно, как известно, всегда когда-то случается, – все равно является своего рода потрясением. Что за человек новый руководитель (да и его супруга также), откуда он взялся, какой у него характер, какие методы работы – все эти и многие другие вопросы оживленно и заинтересованно обсуждаются взволнованными подчиненными.
В данном конкретном случае ситуация, однако, усугубилась тем, что вновь назначенный посол П.А. Абрасимов сразу же по приезде в Париж информировал дипсостав, что в ближайшем будущем состоится первый официальный визит Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И.Брежнева во Францию. Само по себе это, конечно, можно было бы только приветствовать. Советско-французские отношения в тот период находились на подъеме, и сам факт осуществления визита на «высшем уровне» как бы символически закреплял их выход на более высокие рубежи.
Но вот то, что два этих, пусть и не совместимых по масштабности, события пришлись на один и тот же довольно короткий период, меня, в частности, как-то особо не порадовало. Подготовка к визиту подобного ранга – дело нешуточное, поэтому совсем некстати, когда одновременно приходится привыкать и к новому начальнику. А надо откровенно признать, что моя «притирка» к нему на первых порах шла не очень-то гладко.
Началось все с его приезда из аэропорта в служебное здание посольства на улице Гренель. В нем в те времена (впрочем, как и сейчас, но уже в абсолютно иных условиях) проживал и посол. Я провел Абрасимова с супругой в его квартиру на первом этаже. Состояла она из четырех комнат: столовой, двух маленьких узеньких проходных и спальни – всего где-то порядка 80–90 кв. метров. Увидев ее, посол испытал подлинный шок и поначалу, видимо, решил – не разыгрываю ли я его?
– Это что? Это вы серьезно? И это вся квартира советского посла в Париже? И ничего больше? Что же, и Зорин здесь жил, и Виноградов?– возмущенно засыпал он меня недоуменными вопросами, похоже, полагая, что именно зловредный шеф протокола несет личную ответственность за подобное безобразие.
Мне не оставалось ничего другого, как покорно подтвердить сей прискорбный факт. Сам я проживал в десятиметровой клетушке в мансардном помещении под крышей посольства, где на дюжину семейств приходилось два туалета, а для того, чтобы принять душ, надо было спуститься на первый этаж и через гараж, где частенько бегали крысы, пройти в соседнее флигельное крыло. Так что в моем тогдашнем наивном восприятии скромная квартирка посла больше походила на хоромы. Как говорится: кому жемчуг мелок, кому щи жидки.
Следующий день также не сложился. На утренней беседе со мной посол поинтересовался, сколько времени я занимаюсь протоколом.
– Четвертый год пошел, Петр Андреевич, – ответил я.– Как сами видите, срок более чем солидный, может быть, вы сочтете возможным перевести меня в какую-нибудь группу? – высказал я робкую надежду.
Далее последовал гневный монолог о том, что сотруднику, не осознающему важности протокольной работы, вообще-то не место в посольстве и т.д. и т.п. По окончании «головомойки» я вылетел из кабинета с тревожным ощущением того, что скоро мне, возможно, придется паковать чемоданы. В итоге, правда, все обошлось и, как будет видно, не совсем даже плохо. Хотя на первых порах доставалось мне изрядно: иногда по делу, иногда без причины».
Но самое большое возмущение П.Абрасимова вызывал парижский трафик. По его собственным рассказам, в Берлине он ездил как член Политбюро – постовые, завидев машину советского посла, перекрывали все движение, обеспечивая ему «зеленый» коридор. В Париже в те времена, подобное не делалось даже для Президента Республики.
Кстати, о президенте. Ю.Котов вспомнил о таком случае.
«У Петра Андреевича была, конечно, хватка. Однажды он мне сказал, что хочет пригласить Жоржа Помпиду на ужин. Я ему напомнил, что президент страны не посещает иностранные посольства ни по какому поводу, и даже приглашение посылать не следует, чтобы не нарваться на отказ. Но Абрасимова это не остановило. И ему все удалось!
Через своего доброго знакомого − посла Франции в ГДР, который оказался братом руководителя администрации президента, он вытащил-таки Помпиду с женой Клод на ужин, а для «приманки» пригласили Мстислава Ростроповича и Галину Вишневскую. Потом нам стало известно, что произошла утечка, и Жоржу Помпиду вроде бы пришлось пойти на ужин и к американскому послу».
Но свою хватку П.Абрасимов в полной мере проявил вскоре при других обстоятельствах.
После успешного визита Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И.Брежнева (а как могло быть иначе!) одним из наиболее важных итогов стала договорённость о выделении в Париже участка земли для строительства нового здания посольства, включающего служебные и жилые помещения.
Приобретенное Россией в начале XIX века здание на улице Гренель было занесено в список (и находится в нем до сих пор) так называемых «исторических объектов, находящихся под охраной государства. Этот действительно великолепный особняк был построен известным французским архитектором Робером де Котом (учеником великого Ардуэн-Мансара – личного зодчего короля-солнца Людовика XIV) в 1710 году. По имени первых владельцев он носит гордое название «дворец д’Эстре». К этому родовитому семейству принадлежали многие известные во Франции личности, в основном военоначальники, но была среди них и знаменитая любовница Генриха IV – Габриэль д’Эстре. Утверждают, что среди гостей, посещавших «дворец», однажды был и сам Петр Первый. Богатое историческое прошлое принадлежащего нам здания может вызвать лишь чувства почтительного уважения и даже гордости, но, по свидетельству проживавших там сотрудников, для нормального функционирования современного посольства оно подходило мало, а уж о проживании в нем в тогдашних условиях и говорить не приходилось. Поэтому понятно, что П. А. Абрасимов весьма энергично взялся за проектирование строительства нового посольского комплекса. Дело это, однако, было не быстрое, а посему одновременно он загорелся новой идеей.
«Заодно» он решил обустроить места для отдыха советских дипломатов и проведения протокольных мероприятий вместо нескольких загородных «дач», находившихся в весьма жалком состоянии. Для этих целей посол решил построить благоустроенные помещения − одно неподалёку от Парижа, а другое − на Лазурном берегу.
Как известно, международные отношения, подобно сердцу красавицы, склонны к переменам, как ветер мая. Отношения между СССР и Францией не были исключением. Недолго играла бравурная музыка после визита Брежнева и торжественного открытия здания, которое состоялось в его присутствии 22 июня 1977 года. Вскоре изменилась её тональность, а потом она и вовсе смолкла.
Другое дело − само здание посольства, которое заняло по существу целый квартал на бульваре Ланн. Думаю, что оно переживёт любую «непогоду» во франко-российских отношениях и наверняка дождётся лучших времён.
Нужно отдать должное Петру Андреевичу. Он, действительно, затеял столь сложное и кропотливое дело, на которое мало кто бы из его коллег решился. Ведь надо было не только выгодно продать имеющиеся участки и постройки, найти наиболее удачные варианты и согласовать цены, а потом взвалить на себя миллион проблем без которых невозможно никакое современное строительство. К этому следует добавить изощрённую бюрократию Французской республики, а также немыслимые согласования с родными отечественными организациями. Многие друзья и недруги (были и такие!) в Москве и Париже предупреждали Абрасимова о трудностях, которые его поджидали. Но он твердо заявил, что и не такие преодолевал. И преодолел!
Правда для этого ему пришлось организовать поездки в Советский Союз некоторым французским руководителям строительных и коммерческих фирм, встречи их с главой правительства А.Косыгиным и его зятем Д.Гвишиани (1928-2003) − заместителем председателя Госкомитета по науке и технике. Более того, именно по инициативе посла П.Абрасимова французы получили заказ на строительство в Москве отеля «Космос».
В Париже он пробыл недолго − всего два года. С этой поры биография Петра Андреевича отмечена «охотой к перемене мест», которая не всегда соответствовала его личным желаниям. После нескольких обращений в Центр его в 1973 году возвращают в Москву и назначают заведующим отделом ЦК КПСС загранкадров и загранвыездов. Сейчас даже трудно себе представить масштабы и размах деятельности этой структурной единицы в аппарате правящей (и единственной!) партии. В условиях «железного занавеса» и полной самоизоляции страны от внешнего мира любые передвижения любого советского человека за рубежи социалистической родины должны были быть санкционированы Инстанцией (под этим популярным эвфимизмом подразумевался ЦК КПСС). Шла ли речь о туристической поездке заводского коллектива в «братскую» Болгарию, гастролях Большого балета в США, журналистской командировке в «горячую точку» или поездке академика на научную конференцию – на всё должно было быть получено разрешение ведомства, которым руководил Пётр Андреевич.
Вскоре последовало довольно редкое в дипломатии решение − назначить его вновь (!) послом в ГДР. Аналогичный случай был разве что в истории российско-японских связей, когда Роман Романович Розен дважды представлял нашу державу в Стране Восходящего Солнца. Но в данном случае посол сохранил за собой также должность заведующего Отделом ЦК КПСС!
В Берлине новый/старый посол снова пробыл почти восемь лет (С 7 марта 1975 по 12 июня 1983г.) и вернулся на родину почётным гражданином германской столицы и кавалером ордена «Звезды дружбы народов», которым в ГДР награждали только очень знатных и именитых персон. Например, эту награду получали нобелевский лауреат первый темнокожий президент ЮАР Нельсон Мандела, Броз Тито, Фидель Кастро, главнокомандующий вооружёнными силами стран Варшавского договора маршал Советского Союза В.Г.Куликов и другие видные политические деятели.
Печальная история произошла с почётным званием. В 1992 году после того, как рухнула пресловутая «Берлинская стена», многие бывшие руководители ГДР и видные советские деятели были лишены этого звания. Что касается новых городских властей Берлина, то понятно, какими чувствами они руководствовались, вычеркивая из списка фамилию бывшего советского посла в ГДР. Но у них явно помутилась память, когда они под горячую руку лишили звания почётного гражданина Берлина русского солдата Николая Масалова, того самого, который во время боёв в городе спас немецкую девочку и чей образ был запечатлён скульптуром Е.Вучетичем в памятнике, установленном в Трептов-парке, ставшего символом Победы над фашизмом.
Любопытно, что новым местом работы Петра Андреевича стал пост председателя Государственного комитета по иностранному туризму – организации специально для него созданной! Символично, что окна кабинета П.Абрасимова смотрели прямо на Кремль.
Наслаждаться столь красивым видом ему суждено было не долго. Спустя два года он добился нового назначения – снова послом, но на этот раз в Японию.
Мне довелось стать невольным свидетелем «пересменки», которая состоялась в конце февраля 1985 года в токийском районе Мамиана где и поныне располагается многоэтажный комплекс советского посольства.
То было неспокойное время, которое разные злопыхатели ехидно, но небезосновательно называли «эпохой больших похорон». Действительно, вот уже на протяжении последних лет из Москвы регулярно доносились траурные марши и залпы похоронных салютов. Вслед за Л.И.Брежневым вскоре ушёл в мир иной его сменщик Ю.В.Андропов, а новый лидер К.У.Черненко с момента своего восхождения на Олимп явно дышал на ладан. Всё это, естественно, создавало среди советских людей атмосферу неопределённости и беспокойства. Понятно, что коллектив соотечественников, работавших на Японских островах, не был исключением.
Мне, как представителю информационного агентства «Новости» (АПН), помимо чисто корреспондентской работы приходилось по долгу службы заниматься также выпуском двухнедельного иллюстрированного журнала на японском языке и разного рода литературы на местной полиграфической базе. Много времени уходило на постоянные контакты с местной прессой. Огромную помощь я постоянно получал от нашего посла В.Я.Павлова.
Это был очень яркий, оригинальный, доброжелательный человек, начисто лишённый всяких признаков фанаберии, весьма характерной для лиц его круга. Путь в послы для Владимира Яковлевича был прост и довольно банален: строитель-железнодорожник, институт, комсомол, партийная работа, 2-й секретарь столичного горкома КПСС. Следует напомнить, что пост 1-го секретаря тогда занимал член политбюро ЦК КПСС В.В.Гришин, который по определению был слишком важен, чтобы окунаться в повседневные заботы о жизни многомиллионного мегаполиса. Шесть лет В.Я.Павлов по существу стоял у штурвала, не зная отпусков и выходных дней, пока его не послали послом в Венгрию. Там он пробыл целых 11 лет(!) – небывалый срок для руководителя дипломатической миссии в стране, которая входила в число наиболее близких и стратегически очень важных для Москвы. Возможно, сидел бы он в Будапеште ещё дольше, но ему удалось уговорить руководство сменить своё место пребывания. Так В.Павлов заменил в Токио самого Д.Полянского – недавнего опального члена политбюро ЦК КПСС.
У нас установились с ним очень добрые, я бы сказал, даже доверительные отношения. И вот однажды он сказал мне, что его собираются менять.
Это было несколько неожиданно, так как Владимир Яковлевич пробыл в Токио всего три года – не так уж долго по посольским меркам. Странно было другое – руководство потребовало, чтобы он освободил место как можно быстрее.
Но всё объяснялось очень просто: новый назначенец прекрасно понимал, что дни главы советского государства были сочтены, и, если он не успеет вручить императору верительные грамоты, подписанные К.У.Черненко, то его командировка в Японию вряд ли осуществится.
Вопреки всем канонам протокола, предполагавшим примерно двухнедельную паузу между посольской «пересменкой», П.А.Абрасимов прибыл в Токио уже на второй день. Кстати говоря, примерно через неделю на Красной площади в Москве прогремел прощальный залп по случаю кончины советского лидера.
Странности и неожиданности в привычной жизни коллектива посольства начались сразу же после прибытия нового руководителя. Мне бросилась в глаза чёрная мраморная доска при входе в здание советского представительства, которую видимо новый посол привёз с собой. На ней золотыми буквами были выбиты фамилии всех послевоенных глав дипломатической миссии в Японии и годы их пребывания:
И.Ф.Тевосян 1956-1958
Н.Т.Федоренко 1958-1962
В.М.Виноградов 1962-1967
О.А.Трояновский 1967-1976
Д.С.Полянский 1976-1982
В.Я.Павлов 1982-1985
П.А.Абрасимов 1985-
Дальше – больше.
Новый посол объявил, что отныне всеми вопросами, касающимися повседневной жизни коллектива — дисциплины, порядка, делопроизводства, а также контактами с официальными властями будет заниматься прибывший вместе с ним Имярек (фамилию этого человека, к сожалению, не сохранил в памяти), который отныне становится вторым лицом в посольстве после Чрезвычайного и Полномочного, хотя формально числился техническим работником. Он же и будет сопровождать П.Абрасимова в императорский дворец для вручения верительных грамот.
Кстати, Пётр Андреевич дал поручению советнику-посланнику, чтобы тот сообщил, куда следует, что вновь прибывший посол СССР намерен вручить свои грамоты в ближайшие дни. Указанный выше сотрудник − карьерный дипломат, перевидавший на своём веку много наших послов (и сам в конце концов им ставший!) и знавший местные порядки, как «Отче наш», несколько запинаясь, сказал, что это невозможно: дворцовый протокол насколько древний, настолько и строгий. Существует очередь на вручение грамот, которая предусматривает некоторый период ожидания этой церемонии.
Но посла это нисколько не остановило, и он повторил своё указание.
Правда, после того, как посольские знатоки использовали все средства убеждения, Петру Андреевичу пришлось смириться с тем, что к императору его будет сопровождать строго определённый круг лиц − советник-посланник, военные атташе и переводчик.
Но то, что не удалось навязать японцам, с успехом внедрялось в самом посольстве. Для меня наступили трудные дни.
Когда я пришёл к Петру Андреевичу, как обычно, согласовать несколько вопросов издательской деятельности (некоторые материалы мы выпускали под грифом посольства), новая секретарша (она тоже приехала вместе с шефом) холодно сообщила, что все оперативные вопросы решает Имярек, а для встречи с послом надо предварительно изложить на бумаге суть вопроса. В зависимости от его серьёзности ответ можно ожидать в течение 2-3 недель. Я понял, что отныне у нас воцаряются бюрократические порядки, присущие партийным органам. К тому же новый посол, видимо, не мог избавиться от комплекса всемогущего наместника, каковым чувствовал себя в «подведомственной» ему ГДР.
Новый стиль ощущался во всём. Судя по некоторым признакам, П.А.Абрасимов находился в то время не в лучшей физической форме. С первых же дней его пребывания были специально приобретены разные массажные аппараты, и над ним часами «работали» специалисты. Порой и это не помогало. На ежедневной утренней летучке, в которой принимали участие только советники, Пётр Андреевич мог два или даже три раза просить одного и того же сотрудника выступить с информацией, например, о ходе ирано-иракской войны. Посольские остряки шутили, что эта сцена очень напоминала выступление начальника транспортного цеха в известной юмореске Жванецкого.
Однажды произошёл такой случай. Один из японских сотрудников бюро АПН (всего их было около сорока) по нашему представлению был награждён советским орденом Дружбы народов. Посол объявил, что награду вручит лично, и дал указание подготовить соответствующую церемонию по образу и подобию, как это устраивалось в Кремле.
В назначенный день и час в мраморном холле посольства собралось человек 15-20, преимущественно сотрудников, журналистов и редких японских гостей. По внутреннему радио раздался бой кремлёвских курантов, и появился П.А.Абрасимов в сопровождении переводчика. Высокий, поджарый, седой – он выглядел очень импозантно. Подойдя к микрофону, посол зачитал указ о награждении и под звуки последовавшего бравурного марша прикрепил орден к пиджаку уже весьма пожилого и невысокого роста Такахаси-сана, который был явно обескуражен всем происходящим. Затем появилась миловидная супруга посольского повара, исполнявшая функции официантки в соответствующей белой наколке, с большим подносом. На нём стояло два бокала с шампанским – для «тостующего» и «тостуемого». Напомню, что в то время от Москвы до самых до окраин был введён «сухой закон».
Между ними состоялась короткая протокольная беседа. Понятно, на русском языке, поскольку Такахаси-сан владел им абсолютно свободно. Проблема была в другом − как оказалось, оба участника беседы имели проблемы со слухом, и поэтому вопросы и ответы не всегда совпадали. По окончании церемонии посол величественно пожал руку награждённому и удалился.
Вспоминается ещё один забавный случай. В «братском» посольстве Польши проходил большой приём, а поскольку дело было летом, то многие столы стояли в саду. Из шумного зала доносился голос нашего посла, разносимый репродуктором. Видимо он произносил заздравный спич. Стоявший рядом хорошо знакомый польский журналист сказал мне, что видимо он уже подзабыл русский язык, поскольку не совсем понимает, что говорит «товарищ Абрасимов».
− Дорогой пане, должен тебя огорчит, − успокоил я коллегу, − видимо ты забыл не русский, а свой родной. Мне кажется, что товарищ Абрасимов произносит свою заздравную речь по-польски!
Прав оказался я. То ли микрофон барахлил, то ли Пётр Андреевич переоценил свои познания. Во всяком случае, он хотел сделать приятное хозяевам.
Что касается организации приёмов, то П.Абрасимов приехал, как я упомянул уже выше, во время «сухого закона». Дело в том, что в Москве тогда по указанию нового руководителя в лице М.С.Горбачёва разворачивалась беспощадная антиалкогольная кампания, и пьянству был объявлен решительный бой. В нашем посольстве даже на дипломатических приёмах стали подавать только воду и соки, что вызывало явное непонимание у гостей. Посол очень строго соблюдал все указания Центра.
Вспоминается такой случай. В Японию прибыла делегация, в состав которой входил космонавт Валерий Рюмин (1939-1922).
Как обычно, в посольстве был организован приём. Большого роста, могучего телосложения он выделялся на фоне присутствовавших японцев. Посол стоял рядом и, когда официантка обносила гостей пельменями, порекомендовал гостю попробовать изделия собственного производства. Рюмин широко улыбнулся и сказал: «Товарищ посол, я сибиряк и привык кушать пельмени только под водку. Так что извините». Посол понимающе развёл руками и не стал настаивать.
Но время брало своё, и постепенно Пётр Андреевич стал привыкать к японской действительности. Допуск к нему был облегчён, и полномочия Имярека кардинально урезаны. Примерно через год пришло время моего возвращения домой, и я был приятно удивлён, когда на прощальной беседе посол вручил мне свою книгу «300 метров от Бранденбургских ворот» с такой надписью: «М.Б.Ефимову на добрую память о совместной работе в Японии. С уважением П.Абрасимов. Апрель 1986г. Токио».
Свои воспоминания о многолетней работе в ГДР автор закончил пафосными словами: «Отдавая сегодня дань прошлому − принесенным жертвам, величайшей силе духа и беспримерного подвига тех, кто добыл «одну на всех победу», помня о нашем героическом прошлом, увековечивая его в памятниках, мы, и это естественно, обращаемся к будущему.
«Построенный в боях социализм» − вот тот памятник, который воздвигнут народами СССР и ГДР, твердой поступью идущих в едином строю к единой цели. Так пусть же из года в год крепнет наша дружба, наш интернациональный союз во имя торжества коммунизма». Этот текст был подписан к печати в сентябре 1983 года.
Пётр Андреевич, естественно, не мог, как и все мы, представить, что пройдёт всего восемь лет (!), как исчезнет и «памятник», и твёрдая поступь вместе с дружбой и интернациональным союзом. Не ведал он и о том, что не пройдёт и месяца после нашей встречи, как сам он покинет японскую столицу.
Его отозвали в Москву и отправили на пенсию: началась перестройка, и старые кадры больше не были востребованы. В Токио приехал один из самых талантливых представителей «новой волны» − кадровый мидовец, великолепный знаток Японии – Н.Н.Соловьёв (1931-1998). На следующий год мне посчастливилось навестить своего старого друга Николая Николаевича. От его предшественника не осталось не только мраморной доски, но даже воспоминаний. Они прошли как тяжёлый сон.
А сам П.А.Абрасимов прожил на пенсии тихо и спокойно ещё долго. Перечень полученных им наград не может не впечатлить: четыре ордена Ленина, Орден Красного Знамени, Орден Октябрьской революции, два ордена Отечественной войны 2-й степени, Орден Трудового Красного Знамени, два ордена Красной Звезды, Герой ГДР , Орден Карла Маркса (ГДР), Орден «Крест Грюнвальда» (Польша), Орден «Золотых Звёзд» (ГДР) и двадцать медалей.
Всего в должности Чрезвычайного и Полномочного Посла П.А. Абрасимов проработал 25 лет. Он избирался членом ЦК КПСС с 1961 по 1988 год, депутатом Верховного Совета СССР 3-го, 4-го и 6-го созывов, депутатом Верховного Совета БССР 4—6-го созывов.
П.А. Абрасимов скончался в Москве в 2009 году в возрасте 97 лет.
А в заключение такой примечательный факт: в день его 110-летия в посольстве Республики Беларусь в Токио открылся фотостенд, посвящённый памяти их выдающегося земляка. Всё-таки приятно, когда потомки не забывают свою историю.
