ПОСОЛ, ОТЕЦ ПОСЛА
1 января 1882 года выдалось особенно шумным и суетливым в доме потомственного дворянина Антона Иосифовича Трояновского. Ничего удивительного − его супруга в этот первый день нового года родила второго сына, которого нарекли Александром. Глава семьи был отставным полковником, предки которого прослеживаются с ХVП века в Литве и Польше. Он прошёл славный ратный след и командовал гренадёрским батальоном под Плевной.
К сожалению, в боях и походах он потерял здоровье и вскоре скончался от туберкулёза. Рано овдовевшая Мария Родионовна осталась с четырьмя детьми и весьма ограниченными средствами. Их жизненный путь был предопределён семейной традицией − в военное училище на казённый счёт.
Разве могла бы эта несчастная вдова гренадёрского комбата представить себе, что станет матерью и бабушкой двух знаменитых российских дипломатов, которым страна доверит проводить её внешнюю политику на протяжении более полувека.
Здесь мы расстанемся со старшим Антоном, который пойдёт дальше по медицинской линии, и вместе с Александром поступим в Воронежский кадетский корпус. После окончания его − в Михайловское военное училище − весьма престижное заведение, дававшее высокий уровень познаний не только по военной части, но и в области математики, физики и других естественных наук. Среди окончивших Михайловское училище было немало видных военачальников, в их числе генерал Корнилов, руководитель известного мятежа в 1917 году. Любопытно, что курс фортификации там вел композитор, участник «Могучей кучки» инженер-генерал Ц. А. Кюи (1835-1918). Курсанты училища стояли в карауле Зимнего дворца, охраняя покой Николая II и его семьи. Когда царь проходил мимо, они должны были становиться во фрунт и обнажать сабли.
После окончания артиллерийского училища Александру присвоили чин подпоручика и направили в 33-ю артиллерийскую бригаду Киевского военного округа. Вскоре он вольнослушателем поступил на физико-математический факультет Киевского университета, а позднее и на юридический факультет, успешно окончив оба. Таким образом, он имел три высших образования − военное, физико-математическое и юридическое.
К этому следует добавить, что в то время страна стремительно погружалась в пучину революции. По словам самого А.Трояновского, он руководствовался теми же чувствами и мыслями, что и тысячи других молодых людей его поколения. Он прекрасно понимал, что общественно-политическая система России безнадежно устарела, что страна с ее бесправием и нищетой все больше отставала от других европейских государств. К этому примешивалось и острое чувство стыда за дискриминационную политику режима по отношению к национальным меньшинствам, населявшим Россию. Он с брезгливостью воспринимал любые проявления антисемитизма. Зверские погромы, которые, как правило, поощрялись и даже организовывались властями, вызывали у него отвращение и возмущение. Все это вместе взятое и побудило молодого офицера войти в революцию.
В 1904 году в возрасте 22 лет Александр вступил в социал-демократическую партию, примкнув к ее большевистской фракции. Впоследствии он объяснял, что для него это был вполне естественный поступок в силу его темперамента. Он видел, что большевики составляли наиболее боевитую часть.
В апреле 1905 года подпоручик А.Трояновский был направлен в артиллерийскую часть, участвовавшую в боях с японскими войсками на сопках Маньчжурии. На Русско-японской войне молодой офицер смог убедиться в бездарности «паркетных» генералов и в гнилости самой системы русского самодержавия. Командующий генерал Линевич бросал против хорошо укрепленных японских позиций один полк за другим без какой-либо артиллерийской подготовки. Когда их полковник решил замаскировать наши батареи, как делали это японцы, Линевич обругал его за «трусость» и понизил в должности.
После окончания войны с Японией Трояновский был переведен в Четвертый Сибирский артиллерийский дивизион в Иркутске. Во время его пребывания там пошли слухи о возможном использовании армейских частей для массовых репрессий против растущего революционного движения. Именно тогда он пришел к решению о необходимости уйти в отставку из армии и полностью посвятить себя революционной борьбе.
Рапорт, который он подал командиру своего дивизиона, гласил: «Вслед за роспуском Государственной думы армия может быть брошена против народа для подавления в небывалых еще размерах силою оружия его стремления к лучшим формам государственной и общественной жизни, тогда как сама армия содержится на средства, собранные с народа, для него существует и интересам его только должна служить. Считая унизительным для своего достоинства, противным чести, совести и долгу перед родиной находиться при таких условиях в рядах армии, прошу ходатайствовать об увольнении меня от службы…»
14 сентября 1906 года последовал приказ военного министра «об увольнении поручика Трояновского со службы и о предании его суду без производства предварительного следствия». 16 октября отставка была принята «высочайшим указом». Затем последовал военный суд, который вынес приговор о лишении «уволенного в отставку бывшего поручика Александра Трояновского всех прав офицера в отставке».
По приказу Центра он перебрался в Киев и целиком ушёл в работу по подготовке боевых дружин на случай вооруженного восстания. В то время он был занят с утра до вечера, распространяя нелегальную литературу. Вскоре Александр познакомился с Еленой Федоровной Розмирович, на редкость красивой женщиной, несколькими годами моложе, и они поженились. Она также стала профессиональной революционеркой, членом большевистской фракции социал-демократической партии.
4 октября 1908 года начальник Киевского охранного отделения Кулябко докладывал: «Сегодня в доме №64 по Львовской улице арестовал на ходу нелегальную типографию Юго-Западного железнодорожного бюро, обслуживающую местный социал-демократический комитет, военную и студенческую организации и железнодорожный профессиональный союз».
Жандармы нашли в типографии множество рукописей. Эксперты по почеркам установили, что рукописи прокламаций и статей были написаны Трояновским и он был арестован прямо на улице. И хотя ему удалось выбросить находившиеся при нем бумаги, все же на этот раз доказательств было достаточно.
Суд состоялся 23 и 24 февраля 1909 года. Трояновский был признан виновным и приговорен «к ссылке на поселение в местности, для того предназначенные». 28 июня 1909 года он был «отправлен в ведение Енисейской губернской тюремной инспекции с этапом». До Красноярска ссыльные ехали поездом. Затем арестованных сгруппировали в колонну, надели на руки и ноги кандалы и отправили по этапу в Енисейск, оттуда в деревню Тиханово Бельской волости. Тогда же была арестована и Розмирович, которую тоже отправили в сибирскую ссылку, правда в другой район.
Через некоторое время Трояновскому удалось перебраться в Енисейск, откуда он решил бежать за границу.
Подготовка побега заняла несколько месяцев. Наконец все было готово, его снабдили соответствующими паролями и информировали о явках в пути.
Из Енисейска Трояновский должен был выехать в коляске вроде как на прогулку, и только за городом надо было пересесть в возок. На одной из улиц города навстречу ехал губернатор в своем экипаже. Беглец не растерялся: он привстал, приподнял фуражку. Губернатор, ничего не заподозрив, машинально ответил на приветствие. Доехав благополучно до Красноярска, Трояновский отыскал аптеку, где в пачке горчичников нашел билет на поезд, а парикмахер, который его брил, передал мешок с одеждой. В общем, всё шло по плану, но на одном из последних этапов побег чуть не сорвался.
На перроне пограничной станции Трояновскому передали паспорт на имя Гайдамовича. Когда поезд начал набирать скорость, в вагон вошел пограничник и начал собирать паспорта. А.А. отдал ему свой и тут же спохватился, что начисто забыл новую фамилию. Положение казалось безнадежным. Офицер пограничной службы подходил по очереди к каждому купе, пассажиры называли ему свои фамилии и получали паспорта. Но в последний момент Трояновский нашелся: он перешёл в конец последнего вагона и стал у окна рядом с купе проводника. Когда офицер подошел к нему, у него на руках оставался только один паспорт. Он открыл его, взглянул на него, сверился по фотографии и, взяв под козырек, передал ему паспорт со словами: «Ваш паспорт, господин Гайдамович».
По приезде в Париж Александр Трояновский решил посетить патриарха российского либерализма Плеханова (1856-1918).
Георгий Валентинович предложил ему прийти в 6 часов вечера. Когда он нажал на звонок без пяти минут шесть, открывшая ему девушка сказала, что Плеханова нет дома. Это его не удивило, так как хозяин дома был известен своей пунктуальностью и стремлением приучить к этому и других. Поэтому Трояновский вернулся через пять минут и ровно в шесть снова нажал на звонок. На этот раз дверь открыл Павел Аксельрод (1850-1928), который встретил гостя весьма приветливо и проводил его в комнату, где находился Плеханов. Когда они проходили через комнату, до потолка заставленную книгами, Аксельрод сделал широкий жест в сторону всех этих полок и произнес: «Жорж все это читал!» Беседа с Плехановым прошла интересно, но его несколько поразило, что Георгий Валентинович не говорил, а как бы вещал с высоты своего величия. Это был не разговор по душам, а лекция, с которой он ушел со смешанными чувствами.
Наоборот, с Лениным и его семьёй установились очень близкие и дружеские отношения.
Мне посчастливилось лично услышать несколько историй о Ленине из уст сына Александра Антоновича − Олега Александровича, которые впоследствии он включил в свои мемуары «Через годы, через расстояния». Позволю себе привести небольшой отрывок.
«Ленин был хорошим, можно даже сказать, первоклассным оратором. − Был и недостаток: звуки ленинского голоса были приглушенными, особенно на открытом воздухе. Отцу довелось присутствовать на похоронах дочери Карла Маркса Лауры и ее мужа Поля Лафарга, которые заключили своего рода пакт — уйти из жизни в 70 лет, потому что им казалось, что они не смогут полезно трудиться в более преклонном возрасте. И оба покончили счеты с жизнью одновременно. Похороны состоялись в Париже в октябре 1911 года. Попрощаться пришли огромные толпы людей. Ленина почти не было слышно. Он оказался в невыгодном положении еще и потому, что выступал сразу после Жана Жореса (1859-1914), лидера французских социалистов, обладавшего исключительно мощным голосом. В то время микрофоны еще не были изобретены, и ораторы должны были полагаться на силу своих голосовых связок».
Трояновские (в Париже вскоре появилась и Елена Розмирович, тоже бежавшая из ссылки) сблизились и с членами семьи Ленина. Я слышал от отца немало забавных историй о них. Например, о матери Надежды Константиновны Крупской, Елизавете Васильевне. Она жила со своей дочерью и зятем и переезжала с ними с места на место, из одного города в другой. Ленин с большим вниманием и уважением относился к своей теще, заботился о ней, бегал покупать для нее курево − она много курила. Елизавета Васильевна мало разбиралась в политике и не интересовалась ею. Иногда она говорила: «Конечно, Володя очень хороший человек, но все-таки жалко, что Надя не вышла за того почтового служащего. Может быть, тогда бы мы не жили, как бродяги». История не донесла до нас, кто был этот почтовый служащий».
Увлекался Ленин шахматами, велосипедом, прогулками в горах. Эти увлечения разделял и отец, что расширяло возможности для их встреч.
В июне 1913 года Ленин с Крупской должны были переехать из Кракова, недалеко от которого они жили, в Берн, где Надежде Константиновне должны были сделать операцию по поводу базедовой болезни. По пути в Швейцарию они на пару дней остановились в Вене и жили в квартире Трояновских, которую те сняли по приезде из Парижа.
В январе 1913 года Ленин писал Максиму Горькому: «…Товарищ, который перешлет Вам это письмо − живущий теперь в Вене Трояновский. Он с женой взялся энергично за «Просвещение», раздобыл малую толику деньжонок, и мы надеемся, что благодаря их энергии и помощи удастся поставить марксистский журнальчик против ренегатов ликвидаторов. Думаю, и Вы не откажете помочь «Просвещению». Александру Антоновичу с большим трудом удалось уговорить издателя на свои деньги приступить к выпуску этого «журнальчика». Узнав об этом, Ленин воскликнул: «Так вы, оказывается, настоящий дипломат!» Эти слова оказались пророческими.
В конце декабря 1913 года Трояновские живут в Вене в доме номер 30 по Шенбрюннер-Шлосс штрассе. На этом доме и сегодня висит мемориальная доска, извещающая, что там пребывал некоторое время… нет, не Александр Трояновский с семьей, а человек, который постучался в дверь его квартиры в тот холодный декабрьский день и с сильным грузинским акцентом представился как Иосиф Джугашвили.
Появление Сталина на пороге квартиры Александра Трояновского не было неожиданностью: Ленин заранее предупредил его о приезде в Вену «одного чудесного грузина». Хозяева встретили гостя как можно радушнее, поместили в отдельной спальне, благо квартира была достаточно просторная. Их гость показался им несколько мрачноватым и малообщительным, но через некоторое время он как бы раскрепостился, привык к новой обстановке. И даже стал довольно приятным собеседником.
Сталин приехал в Вену, чтобы в спокойной обстановке поработать над книгой по национальному вопросу. А поскольку он не знал иностранных языков, то было договорено с одним русским студентом, который жил в то время в Вене, что тот будет брать из библиотеки необходимые книги и переводить нужные отрывки. А Трояновские и Николай Бухарин, который также находился в то время в Вене, в случае необходимости могли оказывать гостю консультативную помощь.
Работа Сталина по национальному вопросу была опубликована в 3-м, 4-м и 5-м номерах журнала «Просвещение». Но гостеприимство Трояновских Иосиф Виссарионович запомнил на всю жизнь, и, кто знает, как иначе могла бы сложиться судьба известного советского дипломата!
В Вене жил и Троцкий. Но Трояновский никогда не испытывал по отношению к нему никаких симпатий, хотя и считал его человеком, способным, но склонным к авантюрам и очень себялюбивым, «настоящей примадонной», как он любил говорить.
Впоследствии у А.А.Трояновского возникло полное расхождение с Лениным на принципиальной основе. Началось всё с того, что Александр Антонович заподозрил депутата Думы и видного члена РСДРП Малиновского в связях с охранкой, что вызвало негодование очень доверчивого Владимира Ильича. Уже после революции этот провокатор был предан суду и расстрелян. Но Ленин не любил признавать свои ошибки.
Окончательная размолвка между ними произошла несколько позже, когда мировая война была в полном разгаре. Суть спора заключалась в отношении социал-демократов к власти в этой войне. С точки зрения Ленина, долг социал-демократов состоял в выдвижении лозунга борьбы с собственным правительством. Он исходил при этом из тезиса Маркса и Энгельса о том, что пролетарии не имеют отечества. Трояновский же отказался поддерживать эту крайнюю позицию Ленина и его сторонников, полагая, что необходимо сражаться против Германии, как самой сильной империалистической державы.
Это было тяжелое для революционеров время. В результате политических раздоров старые друзья становились врагами и даже разрывались супружеские узы. Примерно в это же время разошлись и Александр Трояновский с Еленой Розмирович. Она осталась твердой последовательницей Ленина, занимала различные высокие посты в послереволюционный период. Вышла замуж за Николая Крыленко (1885-1938), первого после прихода коммунистов к власти главнокомандующего Красной армии, а позднее народного комиссара юстиции Советского Союза. Он был арестован и казнен в 1938 году во время сталинских репрессий. Елена Розмирович развелась с ним за несколько лет до этого и вышла замуж за врача, который был на много лет моложе ее. Это был ее четвертый муж.
После Февральской революции Трояновский вернулся в Россию и сразу же вступил в армию. Участвовал в военных действиях на Юго-Западном фронте. Был свидетелем прогрессирующего процесса политизации и деморализации армии. Крестьяне, которые составляли подавляющую часть солдат, просто не понимали, ради чего они воюют. Они думали больше о своих семьях, избах, об урожае, который остался неубранным.
Однажды ему удалось убедить целый армейский корпус не покидать своих позиций, что привело бы к фактическому открытию фронта. Но он понимал, что Россия обречена и так долго продолжаться не может.
К тому времени (сентябрь — октябрь 1917г.) Трояновский полностью примкнул к меньшевикам и даже вошел в состав их Центрального Комитета, хотя по ряду вопросов он по-прежнему сочувствовал большевикам. В ноябре 1917 года его избрали в Учредительное собрание, и он участвовал в первом и единственном заседании 5 января 1918 года. Основным содержанием его выступления была проблема войны и мира.
Полагают, что, если бы в тот момент большевики и левые эсеры с одной стороны и какая-то часть правых эсеров и меньшевиков с другой нашли бы общий язык, революция могла бы развиваться иным, более мирным путем: без крови, страданий и гражданской войны. Но, как рассказывал Трояновский, при полном отсутствии доверия как с той, так и с другой стороны, никто тогда не был склонен идти на компромисс. Эсеры и меньшевики уверовали в то, что большевистский эксперимент обречен на короткую жизнь. Большевики же, взяв власть в свои руки, пребывали в состоянии политической эйфории и не склонны были делить ее с кем-либо, особенно теперь, когда политические ветры стали дуть в их паруса. Так что вряд ли Учредительное собрание в тот момент могло привести к какому-либо позитивному результату. А вскоре разразилась гражданская война со всеми ее жестокостями, совершенными обеими сторонами.
В эти сложные и нестабильные годы А.Трояновский дважды (!) подвергался арестам, как член руководства меньшевиков, которых возглавлял близкий друг и принципиальный противник (!) Юлий Мартов. В первый раз это произошло в июле 1918 года, когда он и несколько его коллег по партии были заключены в Бутырскую тюрьму и содержались там до октября. Ходили даже слухи, что их намерены расстрелять или уже расстреляли. На самом деле это было даже не наказание, а скорее своеобразный метод, при помощи которого те или иные личности из чужого лагеря на время выводились из политической игры. Вторично Трояновский был арестован в сентябре 1920 года и просидел в тюрьме в течение месяца.
Помимо этих драматических событий, в личной жизни Александра Антоновича произошла серьёзная перемена. На четвёртый год после развода с Е.Розмирович он женился на Нине Николаевне Поморской. Она так же происходила из военной семьи. Ее отец, полковник царской армии, погиб на фронте в самом начале мировой войны. В двадцатых годах советская власть предоставила право репатриации лицам нерусской национальности, и она, как полька, с двумя сыновьями уехала в Польшу. Один из них был убит, другой рано умер от скарлатины. Все три дочери остались в России.
В 1919 году у молодожёнов родился первенец − Олег. Запомним это имя: мы ещё вернёмся к новому представителю династии Трояновских. Впоследствии он признавался, что родился он не в самое лучшее время, чтобы обзаводиться семьёй и тем более рожать детей.
Жизнь была очень трудной. Главе семьи приходилось подрабатывать разными случайными заработками, К тому же он полностью разочаровался в своих бывших единомышленниках, которые погрязли во внутренних перебранках, а с большевиками его ничто не связывало.
И вот, однажды в начале 1921 года он шел по Ильинке. Темнело, и бушевала метель. Вдруг кто-то обхватил его сзади со словами: «Ну что, друзья мы или враги?» Трояновский обернулся: перед ним стоял Сталин, который тут же предложил зайти к нему на квартиру. «Надо поговорить» − сказал он. Это было время, когда даже большие руководители − а Сталин уже стал Генеральным секретарем партии − ходили по улицам без охраны и без сопровождения.
Можно сказать, что эта случайная встреча оказалась судьбоносной для Александра Антоновича.
Много лет спустя, один из виднейших российских политических деятелей либерального направления начала ХХ века П.Н.Милюков (1859-1943) писал в своих воспоминаниях: ««В частных беседах Сталин еще в 1921 году считал дело социалистического строительства в России бесповоротно проигранным. Тогда он прямо заявлял, что компартия не может взять на себя работу по восстановлению буржуазного строя в России, и предлагал передать власть какой-нибудь другой группе. Тогда он с благословения Ленина делал даже конкретные шаги в этом направлении… По нашим сведениям из вполне достоверного источника, такие переговоры с меньшевиками действительно велись незадолго до нэпа. Для переговоров с меньшевиками Сталин избрал Трояновского, своего многолетнего близкого друга и видного члена компартии, перешедшего к меньшевикам после Октябрьского переворота и бывшего членом меньшевистского ЦК. Сталин через него предложил меньшевикам войти в правительство. Получив доказательства полномочий Сталина, Трояновский заявил ему, что меньшевики не войдут в правительство, пока не будет ликвидирован «социалистический эксперимент». Сталин отвечал, что необходимость такой ликвидации не вызывает сомнений, что и сам Ленин совершенно убежден в этом и весь вопрос − в методах и темпе ликвидации, так как спуск невозможен без тормозов. Сталин спрашивал при этом Трояновского, что, по его мнению, должно было быть предпринято в первую очередь. Трояновский набросал проект декрета о продналоге (впоследствии осуществленный) и наметил другие меры, составившие частично содержание нэпа».
Трудно сказать, насколько достоверны сведения, высказанные основателем партии кадетов − убеждённым противником Ленина и большевиков. Но факт остаётся фактом: вскоре после случайной встречи со Сталиным карьера Трояновского пошла стремительно вверх, хотя никакого альянса с меньшевиками и не произошло.
В 1923 году его без кандидатского стажа (в нарушение устава!) приняли в РСДРП, затем он был назначен начальником Торгово-промышленной инспекции, одного из важнейших подразделений в Народном комиссариате рабоче-крестьянской инспекции. Это была немаловажная должность, и в некоторых случаях он докладывал непосредственно Ленину. Следует добавить, что наркомат этот возглавлялся самим Сталиным. Проработав там пару лет, А.Трояновский обратился в Центральный Комитет ВКП(б) с просьбой перевести его на самостоятельную работу. В мае 1924 года его назначили председателем правления Госторга − крупнейшей внешнеторговой организации по экспорту и импорту товаров. Одновременно он стал членом коллегии Наркомата внутренней и внешней торговли, который в то время возглавлял А. И. Микоян.
Много лет спустя Анастас Иванович писал в журнале, издаваемом Институтом США и Канады: «Трояновский по своей хватке ничуть не уступал американским бизнесменам. Он успешно организовал дело, хорошо руководил аппаратом, совершенствовал методы его работы, научился торговать у капиталистов, так сказать, перенял дух коммерции. Поэтому все наши деловые встречи были для меня полезны, так как в то время я еще слабо разбирался в вопросах торговли. Я уважал Трояновского за его знания, за умение руководить. Он был квалифицированным, способным и знающим работником. Для нас не было секретом, что его знания превалировали над моими, хотя по служебному положению я стоял выше».
Заканчивался 1927-й год. Страна, преодолевая экономические трудности, жила своими проблемами. Свои проблемы, правда, совсем иного рода, стояли и перед наркоматом иностранных дел СССР. Следовало срочно решить вопрос о назначении полпреда в Японию. Казалось бы, обычная рутина, но решение этой проблемы осложнялось острыми разногласиями и соперничеством руководителей НКИД Г.В. Чичерина и М.М. Литвинова. Каждый из них стремился иметь «своих» людей на ведущих постах в аппарате Наркомата и за рубежом, и поэтому сложилась парадоксальная ситуация: коллегия НКИД несколько раз обсуждала этот вопрос и не смогла принять никакого решения, о чём М.Литвинов доложил 30 ноября 1926 г. Сталину: «Коллегия НКИД поручила мне просить ЦК наметить своего кандидата в полпреды в Японию».
Тогда политбюро, выражаясь шахматным языком, просто произвело рокировку: В. Копп 7 января 1927 г. был переведен на должность полпреда в Швецию, а В. Довгалевский − из Швеции в Японию. Но через несколько месяцев по состоянию здоровья Довгалевский был отозван из Токио и пост полпреда в Японии снова оказался вакантным.
Литвинов, комментируя освобождение 21 октября 1927 г. Довгалевского от обязанностей полпреда в Токио, писал: «Очень частая смена полпредов вообще является минусом для отношений с какой-либо страной. Отозвание Довгалевского через несколько месяцев после его назначения, несомненно, оставит неприятный осадок у японцев». Он отмечал возрастание значимости поста полпреда в Японии, ибо «после подписания Рыболовный конвенции нам предстоит вести переговоры с Японией о торговом договоре и, может быть, о пакте о ненападении».
Проблема снова решалась на высшем уровне. 3 ноября 1927 г. постановлением политбюро полпредом в Японию был утвержден А.А.Трояновский. Он не был карьерным дипломатом и не стремился к этому. Всегда подчеркивал, что ему ближе и понятнее хозяйственная работа. Сам Трояновский спустя несколько лет в письме Сталину вспоминал об обстоятельствах его перехода: «…желая уйти из Госторга в связи с возникшими у меня тогда разногласиями с Наркомторгом относительно дальнейшей судьбы Госторга, я согласился поехать полпредом в Японию».
Но, обладая большим опытом руководящей работы, будучи ответственным и требовательным руководителем, Трояновский, по единодушному мнению своих коллег, смог самым достойным образом возглавлять полпредство в Японии на протяжении пяти лет. Передавший ему дела, будучи временным поверенным, И.М. Майский, вспоминал впоследствии: «Это был очень умный, смелый и живой человек, хороший марксист, чуждый всякому догматизму. Он смотрел на действительность открытыми глазами и в своих практических действиях руководствовался велениями здравого смысла. Я слегка знал его по прошлому и хорошо познакомился с ним в течение того года, который нам вместе пришлось проработать в Японии. От этого тесного сотрудничества с Александром Антоновичем на дипломатическом поприще в Токио я навсегда сохранил самые лучшие воспоминания…Трояновский наилучшим образом представлял советский народ».
Успешное исполнение А.Трояновским своей ответственной миссии во многом определялось и тем, что на протяжении всей его дипломатической работы (в Токио и позднее в Вашингтоне) у него сохранялись хорошие отношения со Сталиным, который ему доверял. Трояновский мог через голову наркома непосредственно обращаться к вождю, что ставило его несколько в особое положение в НКИД. В своих письмах Сталину Трояновский обращался к нему доверительно «Дорогой Иосиф Виссарионович!», тогда как нарком и другие руководители НКИД обращались официально «Уважаемый т. Сталин».
13 января 1928 г., в день своего 46-летия, А.Трояновский с супругой и сыном прибыл в Токио.
Вскоре он сообщал в Москву: «Начинаю понемногу входить в свои обязанности». Приятной неожиданностью для него оказался теплый прием у императора. «Сегодня был с вручением верительных грамот у императора… Затем представлялся императрице. Сегодняшний прием был очень любезным, и я бы даже сказал, милым со стороны этих двух молодых людей, какими являются теперешний японский император и японская императрица».
В дальнейшем Трояновского неприятно поразили два факта, о чем он подробно написал члену тогдашнего Политбюро Н.И. Бухарину.
Первое. «Я прихожу в полное отчаяние по поводу отсутствия какой бы то ни было информации из НКИД относительно текущей нашей политики в отношении Японии. О подписании Рыболовный конвенции (подписана 26 января 1928 г. — М.Е. ) я узнал от премьера Танаки… В Москве были Кухара и Гото. До моего приезда сюда полпредство не получило ни слова о том, какие были с ними переговоры (Гото дважды встречался со Сталиным. − М.Е.). Конечно, это не способствует поднятию авторитета здесь, причем не только авторитета посла, но и авторитета правительства, у которого так плохо поставлено дело информации».
Второе. Тягостное материальное положение сотрудников полпредства и торгпредства. «Жизнь здесь значительно дороже американской и английской… Условия жизни здесь весьма похожи на условия жизни в ссылке. Особенно тяжелое положение семейных сотрудников». Заканчивается это письмо обращением − «Очень прошу Вас, Николай Иванович, двинуть это дело».
После вручения верительных грамот и обязательных протокольных визитов началась для Трояновского обычная трудовая жизнь главы советского диппредставительства. Энергичный, с большим хозяйственным опытом, коммуникабельный советский полпред быстро стал заметной фигурой в дипломатическом корпусе японской столицы.
Первая неформальная встреча А.Трояновского с премьер-министром Японии генералом Танака, который одновременно занимал посты министра иностранных дел и министра колоний, состоялась в марте 1928 г. в помещении советского полпредства. Танака до революции бывал в России, ему нравилась русская кухня, особенно блины. Вот «на блины» он и пришел к Трояновскому, пешком. Беседа продолжалась два часа. Предваряя её, премьер сказал Трояновскому: «Я хотел бы иметь с г. послом неофициальный, совершенно частный и совершенно откровенный разговор. Я просил бы его говорить мне все, что он думает по поводу русско-японских отношений, как приятное, так и неприятное».
Трояновский, в свою очередь, назвал проблемы, которые, по его мнению, являлись актуальными на данный момент и которыми он намеревался заниматься.
Первое. Рыболовные дела. Переговоры о разработке Рыболовной конвенции велись более года. Она была подписана, но еще не ратифицирована. Предстояла ратификация и практическое воплощение в жизнь.
Второе. «У нас на очереди стоит вопрос о торговом договоре… Торговые отношения не могут успешно развиваться без торгового договора». Но вести их лучше в Москве. «Я не хотел бы себя загружать этой работой, так как мне необходимо еще как следует ознакомиться с Японией».
Третье. Взаимоотношения СССР и Японии в Маньчжурии. «Я не имею никаких указаний на этот счет от своего правительства. Но существуют довольно натянутые отношения между КВЖД И ЮМЖД». Эти дороги конкурируют между собой. «И я хотел бы сделать что-нибудь, чтобы немного разрядить отношения… Никаких особых интересов в Маньчжурии мы не имеем. У нас там большое имущество, которое нам приходится охранять. Для этого КВЖД должна получить возможность спокойно работать».
Четвертое. «Пришла пора говорить относительно пакта о ненападении». Полпред напомнил, что подобное предложение было сделано правительством СССР еще в 1926 г. Японский премьер воспринял эту программу деятельности Трояновского положительно, за исключением последнего пункта о пакте: «Для этого не пришло еще время».
За время своего пребывания в Японии Александр Антонович установил крепкие связи со многими влиятельными политиками и видными представителями генералитета. Одним из таких людей был генерал Садао Араки (1877-1966), которому он прямо сказал, что «если Япония решится все же напасть на Советский Союз, то это кончится для нее самым плачевным образом, − она потерпит сокрушительное поражение».
Энергичный и напористый Трояновский, тем более, чувствуя поддержку Сталина, нередко действовал самостоятельно, выходя за рамки своих полномочий. Так получилось с организацией гастролей в СССР японского театра «Кабуки», культового для Японии творческого коллектива. Из-за бюрократических проволочек с советской стороны возникла проблема оплаты проезда «Кабуки» до границы СССР. Трояновский самовольно перевел часть средств, выделенных на строительство здания полпредства (70 тыс. иен), на эти цели, поскольку считал эти гастроли важным фактором в развитии советско-японских культурных связей.
Вот, что писал в своих воспоминаниях Олег Трояновский:
«Это было, безусловно, рискованным шагом и являлось нарушением финансовой дисциплины, но отец сознательно решил форсировать события и, поставив Москву перед свершившимся фактом, заставить ее выполнить взятые на себя обязательства. Впоследствии Иван Майский рассказал мне, что однажды утром отец зашел в его кабинет, весь сияющий, как будто у него гора свалилась с плеч, и заявил: «Я получил строгий выговор от Политбюро, но средства, необходимые на покрытие расходов по гастролям, предоставлены». Гастроли Кабуки прошли с большим успехом, как в Москве, так и в Ленинграде. Это способствовало улучшению политического климата между нашими странами, да и посольству стало работать полегче».
Тем не менее Александру Антоновичу пришлось не раз оправдываться перед Сталиным по поводу тех «неудовольствий», которые высказывались в его адрес со стороны НКИД. Трояновский объяснял многие свои действия, несанкционированные наркоматом, «медлительностью, которая часто проявляется в работе центрального аппарата, и отсутствием ответов на запросы, которые отсюда посылаются». «Нас плохо информируют. Мы имеем очень редкую и очень скудную общую информацию… Мы здесь работаем в очень тяжелых условиях: во враждебной обстановке, вдали от Москвы, с редкой диппочтой. Неаккуратность НКИД очень осложняет всю работу… Меня очень удивляет стремление НКИД все сколько-нибудь серьезные переговоры вести обязательно в Москве. Сюда передаются лишь мелкие и кляузные, совершенно безнадежные дела. В Токио японцы были бы поставлены в худшие условия, а мы − в лучшие. Что касается умения в ведении переговоров, то я не думаю, что у полпреда здесь было бы его меньше, чем у руководителей НКИД». Завершает свое письмо Сталину Трояновский словами: «Я уверен, что упреков по поводу моей политической деятельности сделать мне нельзя».
За свои инициативы полпреду приходилось время от времени получать и и другие «реприманды». Так, весной 1928 г. японское правительство активизировало свою политику в Китае, введя войска в Шаньдунскую провинцию с целью вмешательства в гражданскую войну. Эта акция вызвала протесты в Китае. Трояновский предложил присоединиться к этим протестам. Но советское руководство, стремясь не раздражать Японию, отвергло это предложение. 10 мая 1928 г. Политбюро постановило: «Считать нецелесообразным предложение т. Трояновского об официальном протесте правительства СССР против военных действий Японии в Китае. Предложить НКИД указать т. Трояновскому, что он таких вопросов не должен решать самостоятельно, без указаний из Центра».
Летом 1929 г. одна из инициатив полпреда вызвала ещё более жёсткую реакцию в период советско-китайского конфликта на КВЖД. 25 июня 1929г. политбюро приняло специальное постановление «О товарище Трояновском», в котором говорилось: «Констатировать, что т. Трояновский грубо нарушил директивы ЦК ВКПб, вступив с японским мининделом в переговоры об условиях ликвидации конфликта и о посредничестве Японии в конфликте на КВЖД. Поставить на вид т. Трояновскому его недопустимый поступок».
7 декабря 1928 г. на имя «дорогого т. Сталина» полпред направляет аналитическую записку о состоянии советско-японских отношений и просит дать необходимые рекомендации. Трояновский пишет об опасности войны на Тихом океане между Японией и США. «Военный флот Японии энергично готовится именно к войне с Америкой». Для Японии в этих условиях возрастает значение сахалинской нефти. «Сахалинская нефть становится важнейшим моментом в приближающейся мировой войне». В этих условиях не исключен захват Японией Северного Сахалина и советского Дальнего Востока. «Мы вынуждены будем воевать с Японией». Японцы боятся сближения СССР и США. Тогда у нас с Америкой будет общий враг. Мы должны использовать малейшие противоречия между капиталистическими державами в их борьбе между собой. «Резко отталкивать сейчас японцев мы не должны. Разговоры о соглашении между нами и японцами, сама мысль о возможности такого соглашения может ускорить наше сближение с Америкой и Китаем» «Я очень прошу Вас продумать нашу тактику, наши маневры, чтобы разрешить эти проблемы, имеющие важное значение не только для отношений с Японией, но и всей нашей международной политики».
Реакция Сталина на эти предложения Трояновского неизвестна. Но нельзя исключить связь между этим письмом и постановлением Политбюро от 20 декабря 1928 г. «О Японии», где говорилось о создании комиссии во главе с А. И. Микояном, которой поручалось «рассмотреть всю совокупность вопросов, связанных с нашими взаимоотношениями с Японией в настоящий момент и выработать конкретные предложения о нашей политике по отношению к Японии в настоящее время». Примечателен последний пункт этого постановления: комиссии «вести работу чрезвычайно конспиративно и документов не размножать». Это при том, что все документы политбюро имели гриф «секретно».
В повседневной работе полпредства за весь период пребывания А.Трояновского в Японии большое место занимали вопросы рыболовства. Хотя была подписана и вступила в силу Рыболовная конвенция, японская сторона выдвигала новые требования, касающиеся распределения рыболовных и краболовных участков, квот вылова и сроков аренды, размеров арендной платы и соотношения курсов иены и рубля. Переговоры по этим вопросам шли и в Москве, и в Токио.
По сведениям полпредства, в рыболовные дела были вовлечены, помимо малого и среднего бизнеса, крупные корпорации типа «Мицубиси». Начавшиеся переговоры шли долго и трудно. Ссылаясь на донесения Трояновского, Карахан информировал председателя СНК В.Молотова, что рыболовные споры усиливают антисоветские настроения в Японии. Японцы настаивают на пересмотре условий Конвенции 1928 г., подчеркивают, что мы не оценили в должной мере благоприятную позицию Японии во время советско-китайского конфликта.
Трояновский активно доказывал, что Конвенция 1928 г. дала Японии больше, чем Конвенция 1907 г., подписанная царским правительством после поражения в Русско-японской войне. В доказательство он приводил данные статистики. Так, в 1929 г. доля Японии в добыче рыбы и морепродуктов в советских дальневосточный водах составила 74,5 %, доля СССР − 25,5 % . Полпред активно пытался найти компромиссное решение с претензией Японии, что получает поддержку в Москве на высшем уровне. 14 августа 1931 г. Сталин пишет Кагановичу: «С японцами можно заключить соглашение по рыбе на базе предложений Трояновского».
Но ничего из этого не получилось.
Порой сложная дипломатическая деятельность полпреда нарушалась проблемами другого рода. Речь идёт о нападениях на посольство правых экстремистов.
Было покушение на торгпреда Аникеева: в него стрелял японец при выезде из дома, где он жил. Очевидно, это покушение было связано с ведущимися в то время нелегкими переговорами по рыбной ловле. Этот вопрос всегда занимал важное место в отношениях между двумя странами, ведь продукты моря служат главной пищей японцев (видимо, поэтому Япония стоит на первом месте в мире по продолжительности жизни). В те первые годы в связи с массовыми арестами местных коммунистов было немало обвинений посольства в связях с местной компартией.
По воспоминаниям О.А.Трояновского, «такие события, как нападения на посольство, производили на мою, тогда еще детскую психику сильное впечатление. Я всегда боялся, как бы что-нибудь не случилось с отцом. Любопытно, что, когда спустя много лет мне довелось самому стать послом, за себя и семью я был абсолютно спокоен. Вероятно, та детская нервозность проистекала из-за того, что в начальный период нашей жизни в Японии в газетах появились личные выпады против отца и матери. Отца обвиняли в том, что он автор книги с оскорбительными пассажами против Японии. Проверка показала, что это был какой-то другой Трояновский. И уж совсем бредовым было обвинение в адрес матери, будто она — бывший крупный чин в ЧК — ГПУ. На самом же деле Нина Николаевна была далека от политики, хотя и весьма успешно выполняла роль жены полпреда. Судя по всему, ее кто-то спутал с первой женой отца Еленой Розмирович, которая в первые годы после революции действительно возглавляла следственную комиссию Верховного трибунала при ВЦИК».
В конце 1929 года сначала в США, а затем и в других странах с рыночной экономикой началась Великая депрессия. Она потрясла Японию не меньше, а, пожалуй, даже больше, чем другие страны. Здесь образовалась взрывчатая смесь из милитаризма, поднимающего голову фашизма, различных мелкобуржуазных групп, кидавшихся то вправо, то влево, обнищавшего крестьянства, готового примкнуть к любому движению, указывающему выход из отчаянной ситуации в деревне. Все это создавало обстановку крайней нестабильности внутри страны. Началась серия покушений на политических деятелей и руководителей «дзайбацу», как в Японии называют крупные монополии. Были убиты премьер-министр Инукаи (1855 — 1932) и руководитель корпорации «Мицуи» барон Дан, бросили гранату в помещение партии Сэюкай. Была попытка убить старейшего японского государственного деятеля Киммоти Сайондзи (1849-1940). Лишь случайность спасла лорда — хранителя печати графа Макино. Много лет спустя, когда уже я был послом в Японии, его внучка Катцуко Асо, с которой у меня и у моей жены установились дружеские отношения, весьма красочно описывала, как она вывела своего деда из дома через задний ход и как они прятались потом, спасаясь от убийц.
В те годы в Японии была разработана своего рода доктрина, провозглашавшая необходимость очистить Азию от иностранных колонизаторов и угнетателей. Азия для азиатов – таков был лозунг. На самом деле это было лишь прикрытием для установления господства Японии над всей Азией. По-видимому, Сталин пытался играть на этих настроениях, когда, неожиданно появившись на вокзале в апреле 1941 года, чтобы проводить министра иностранных дел Японии Иосукэ Мацуоку (1880-1946), сказал ему на прощание: «Мы, азиаты, должны держаться вместе».
Было очевидно, что Япония активно готовится к войне, но в столицах ведущих мировых держав и в разведывательных центрах искали ответ на главный вопрос, против кого Токио готовит свой коварный удар − против СССР на север или против США и Великобритании на юг.
Из бесед с видными политическими, партийными деятелями и крупными представителями бизнеса у А.Трояновского сложилось мнение, что прежде чем решиться на такой рискованный шаг, как война против Советского Союза или Соединенных Штатов, Япония должна была обеспечить себе достаточно прочную докладывал, сырьевую базу. А такой наиболее доступной лакомой территорией была Маньчжурия.
В 1931 году полпред вынужден был прервать свой отпуск и срочно вернуться в Токио, как того потребовала международная обстановка. В своих депешах в Москву А.Трояновский докладывал, что японское правительство не стремится к осложнению с нами отношений и, в этой связи, настоятельно рекомендует и нам воздержаться от всяких демаршей и отказов от продолжения разного рода уже запланированных контактов, намеченных приглашений и, что особенно важно, переговоров по рыболовным вопросам.
В мае 1932 г. Трояновский имел ряд встреч с японским промышленником и членом Верхней палаты парламента Гиндзиро Фудзивара (1869-1960). Речь шла об условиях продажи КВЖД. Не всем в Москве нравилась активная инициативная деятельность Трояновского по вопросу продажи КВЖД. 23 июня 1932 г. Л.Каганович с возмущением пишет Сталину: «Трояновский делает глупости. Несмотря на запрещение, он ведет переговоры с Фудзиварой о выкупе японцами КВЖД и об отказе японцев от японских рыболовных прав и т.д., думаем послать ему резкую телеграмму, чтобы он прекратил эти разговоры».
Через два дня Каганович снова пишет Сталину относительно деятельности полпреда в Японии: «Трояновский ведет разговоры обо всех сторонах наших отношений с Японией с Фудзивара… Основная тема разговора − КВЖД. Трояновский, вопреки директивам ЦК, продолжает говорить с японцами о возможности компенсации нам за КВЖД отказом от своих рыболовных прав. Мы считаем необходимым осудить поведение Трояновского».
Но Сталин поддержал полпреда, хотя и отверг его предложение о том, чтобы японцы заплатили за КВЖД полным отказом от своих рыболовных прав в водах советского Дальнего Востока. В 1933 году СССР выразил готовность продать КВЖД Маньчжоу-го, а через два года соглашение было подписано.
Что касается официального признания марионеточного государства Маньчжоу-го, созданного японцами и просуществовавшем с 1932 по 1934 год, то, понятно, речи о об этом не могло и быть, но контакты с ним по практическим вопросам были установлены, в том числе, и лично Трояновским.
Естественно, что большую роль в работе полпреда играли его личные связи. На установление и всяческое развитие их Александр Антонович не жалел ни сил, ни времени. Он использовал любые возможности, даже игру в бридж, которую он блестяще освоил. Достоин упоминания такой факт: на шестом году своего пребывания в Токио он обратился с просьбой в Центр подыскать ему замену.
20 сентября 1932 года в своём письме Сталину он писал, что «измотался», что долгое пребывание за рубежом пагубно сказывается на здоровье, развивается малокровие и необходимо учить 13-летнего сына.
19 декабря ему пришёл ответ от Самого.
«Не считаете ли вы возможным отложить вопрос о замене Вас другим полпредом в Японии месяцев на 8 − на год. Мы бы не хотели терять тех связей, которые завелись у вас с деятелями Японии, что имеет для нас большое значение, особенно в настоящий момент. И.Сталин»
И всё-таки Трояновский-старший настоял на своём и в феврале 1933 года вернулся в Москву. Между прочим, Вождь и Учитель не затаил зла, хотя уже в те годы не привык к ослушанию. А спустя примерно четверть века А.И.Микоян рассказал Трояновскому-младшему такую историю.
Однажды, в середине 30-х годов у него на даче собрались руководители комсомола. Был и Александр Антонович. Вдруг один из гостей, видимо подвыпив, буквально бросился на него с криком: «Как вы могли отказать нашему вождю в его просьбе!»
Отмечая заслуги полпреда А.Трояновского во время его пребывания в Токио, хотелось бы отметить ещё одну, пусть не столь важную и совсем не отмеченную руководством страны. Речь идёт о строительстве нового здания представительства.
Дело в том, что после установления 1925 году дипотношений между Японией и СССР старое здание на Касумигасэки, в котором находилось посольство России, надо было освободить. По одной версии здесь была запроектирована дорога, а по другой − на этом месте собирались воздвигнуть «кирпич» министерства финансов.
В этих условиях Трояновский добился разрешения Центра выкупить участок и построить новое здание. Слово − известному дипломату, историку, разведчику и академику С.Л.Тихвинскому (1918-2018), который в середине 50-х годов был советником-посланником в Японии.
«Здание Советского посольства располагалось недалеко от центра Токио на холме Мамиана. Вытянутое двухэтажное здание из белого бетона с большими окнами выглядело как белый пароход, утопающий в пышной зелени, с высокой дымовой трубой, которая возвышалась над зданием. К задней стороне здания примыкал небольшой сад, а справа от входа на территорию миссии находились два небольших деревянных двухэтажных домика, в которых проживал персонал. Здание посольства было построено в начале 30-х годов в период службы Александра Антоновича Трояновского и опиралось на массивную сейсмостойкую бетонную площадку, которая поглощала подземные толчки, часто сотрясавшие Токио».
Мне тоже довелось застать это здание, вовсе не поражавшее воображение своей архитектурой, но запомнившееся своим большим мраморным холлом и широкой дугообразной лестницей, которая вдоль стен вела на второй этаж в кабинет посла. Там стоял массивный стол со старомодной бронзовой чернильницей и массивный чёрный диван с дубовой спинкой, продавленный многими поколениями отечественных дипломатов.
Именно в то время (начало 70-х годов) тогдашний посол Олег Александрович Трояновский приступил к демонтажу (!) этого здания и строительству нового комплекса. Таковы уж видимо парадоксы Истории.
Но вернёмся снова в 1933-й год, когда «Посол-Строитель» покидал Японию. Сам уровень, на котором Страна Восходящего Солнца расставалась с советским полпредом свидетельствовал о его влиянии и завоёванном авторитете. Например, на прощальный ужин − «собэцукай» − А.Трояновского пригласил морской министр адмирал Минэо Осуми (1876-1941), а ещё одним гостем был премьер-министр адмирал Макото Сайто (1858-1936).
На одном из прощальных приёмов министр иностранных дел Японии Косаи Утида (1865-1936) говорил, что японский народ «навсегда сохранит память о результатах его деятельности в Японии». В свою очередь, японский посол в Москве Тамэкити Ота говорил замнаркому Л. Карахану, что «Япония прощается с Трояновским с большим сожалением, что он оставил о себе очень хорошую память».
Но, пожалуй, «вишенкой на торте» стал подарок от императора − две вазы с надписью «За выдающиеся заслуги в развитии японо-советских отношений».
По мнению специалистов, успехи А.А.Трояновского на посту полпреда в Японии были обусловлены, двумя основными факторами.
1. В конце 1920-х гг. Япония была единственной из тогдашних великих держав, имевшей хорошие отношения с СССР. Прибывший осенью 1927 г. в Токио после разрыва англо-советских отношений в качестве советника полпредства И.Майский был удивлен политическим климатом японской столицы. «Здесь, по крайней мере, внешне, к нам относятся как к великой державе и притом как к дружественной великой державе. Странно и непривычно после Англии». В Москве дорожили достигнутым уровнем взаимодействия с Японией и старались их сохранять и развивать. Трояновский был убежденным сторонником развития многосторонних отношений с Японией.
2.Трояновский, как никто другой из советских дипломатов, смог «подружиться» с влиятельными представителями правящей элиты Японии. Благодаря своим личностным качествам, коммуникабельности у него сложились дружественные связи и контакты, начиная от императорского двора до журналистов, бизнесменов, крупных чиновников ряда ведомств. Поэтому Сталин дорожил этими налаженными Трояновским контактами и не хотел отпускать его из Японии.
Москва с большим уважением встретила Александра Антоновича. Он сделал обстоятельный доклад политбюро ЦК ВКП(б) и встречался со Сталиным. Ему предлагали разные высокие посты, в том числе, и по основной специальности − командные должности в руководстве Красной армии. Но Трояновский выразил твердое желание продолжить гражданскую карьеру и желательно в сфере народного хозяйства. Руководство пошло ему навстречу и назначило заместителем председателя Госплана, которым тогда был член политбюро В.В.Куйбышев (1888-1935).
На новом месте А.Трояновский успел проявить все свои способности управленца и хозяйственника, но пробыл на этом высоком посту всего полгода.
В середине октября 1933 года, по воспоминаниям Олега Александровича, «отец взял меня с собой на какой-то спектакль в Большом театре, кажется это был балет. Мы оказались в одной ложе с Литвиновым. В антракте я слышал, что он сказал отцу: «Наконец и американцы зашевелились. По-видимому, мне скоро придётся лететь в Вашингтон». Отец не особенно живо отреагировал на эти слова. Он не мог представить себе, что это может иметь к нему какое-то отношение».
А между тем, после возвращения Литвинова из Вашингтона его вызвал в Кремль вызвал Сталин и долго беседовал с ним, расспрашивая о переговорах и президенте Рузвельте как личности, государственном деятеле и политике. Поблагодарив за успешную дипломатическую миссию в Вашингтоне, Сталин в знак признательности и расположения сказал, что отныне просит Литвинова пользоваться государственной дачей близ подмосковного поселка Фирсановка, которая до этого считалась сталинской. В кругу близких Литвинов в шутливой форме заметил: «Ермак за покорение Сибири был удостоен шубы с царского плеча. Меня же Сталин одарил Фирсановкой».
16 ноября того же года после поездки Литвинова были официально восстановлены дипломатические отношения между СССР и США. Это была большая победа Советского Союза на международной арене. Но ещё за день-два до этого Трояновскому домой позвонил К.Ворошилов и сказал, что говорит из кабинета Сталина, где присутствует ещё В.Молотов (в то время возглавлявший правительство). Они обсуждают кандидатуру первого посла в США и остановили свой выбор на Александре Антоновиче. Это было для него совершенно неожиданное предложение и он сказал, что хочет подумать, поскольку его не манит возвращение к дипломатической работе. Ответ был коротким: подумать надо, но решение уже принято.
Учитывая огромное значение, которое советское руководство придавало отношениям с США, вновь назначенный посол очень серьёзно стал готовиться к предстоящей поездке. Трояновский изучал историю страны, деятельность конгресса и политических партий, жизнь народа, его традиции, нравы, обычаи. Напряженно и с увлечением работал над составлением текста своего выступления при вручении верительной грамоты, обдумывая и взвешивая каждое слово и каждую фразу. При встрече на банкете с американскими журналистами в Москве Трояновский заявил, что сделает все возможное для налаживания отношений между народами двух государств и надеется совместно с другими дипломатами «создать здоровую и дружную атмосферу во взаимоотношениях между СССР и Соединенными Штатами». При этом Трояновский отдавал себе отчёт, что по сравнению с Японией в США политическая жизнь гораздо сложнее и динамичнее, там действуют разные течения, постоянно идёт борьба между ними. Если Японию сравнить с роялем, то Соединенные Штаты, по его образному сравнению, представляли собой целый симфонический оркестр. К тому же Америка была страной богатой, со своими традициями, отличными от Европы и Азии.
Обстоятельства требовали скорейшего прибытия посла в Вашингтон и наркоминдел М.Литвинов отправил Сталину записку: «Я еще раз поэтому прошу оказать давление на Трояновского, чтобы он не откладывал своего отъезда из-за организационных пустяков. Необходимо, чтобы он был в Вашингтоне хотя бы не позже 6-го января, и для этого он должен выехать отсюда 24 и не останавливаться по дороге в Париже, как он собирается это сделать». С запиской ознакомились Молотов, Ворошилов и Каганович. Предложение Литвинова было одобрено. 25 декабря Литвинов направил Сталину (копию Молотову) проект директивы, предназначенной для Трояновского. Он просил срочно ее обсудить и утвердить. Директива охватывала широкий круг вопросов. В ней обращалось внимание прежде всего на предстоявшие в Вашингтоне переговоры о займе и погашении взаимных претензий. Достаточно сказать, что судя по записям в книге регистрации посетителей генерального секретаря ЦК ВКП(б), Александр Антонович трижды встречался со Сталиным накануне отъезда.
Достоен упоминания и такой факт: на официальном обеде по случаю прибытия в Москву американского посла Уильяма Буллита (1891-1967) присутствовали: Сталин, Молотов, Ворошилов, Калинин, Литвинов и Трояновский.
7 января 1934 г. утром пароход «Вашингтон» прибыл в Нью-Йорк. Моросил дождь. Советского полпреда встретили торжественно, с подчеркнутым вниманием, по особой программе. В порту его ждали представители госдепартамента с эскортом машин, а также 500 русских граждан. В Вашингтон Трояновский прибыл поездом, а на следующий же день, вопреки устоявшемуся дипломатическому протоколу, состоялось вручение верительных грамот президенту Рузвельту.
В 17 час. 15 мин. Трояновский вошел в Белый дом. Его ввели в просторную комнату, где сидел в кресле Рузвельт, внимательно, с улыбкой всматриваясь в подходившего к нему советского полпреда. Церемония прошла на должной высоте, и в заключении её президент попросил полпреда в случае каких-либо трудностей обращаться к нему непосредственно по телефону. По словам Буллита, «это была не простая любезность, президент остался в восхищении от Трояновского. Такой вещи он никогда не предлагал еще ни одному послу». Добрые отношения между ними сохранились на время пребывания посла Вашингтоне.
Рузвельт был верен своему слову. Вспоминая о работе в Вашингтоне, Трояновский позднее писал: «Когда мне приходилось обращаться к Рузвельту с просьбой о личном свидании с ним, он мне не отказывал и как-то принял меня даже в постели, больной». Однажды 32-й президент США пошутил на одном из приёмов в Белом Доме «Если господин Трояновский скажет, глядя на луну, что это солнце, я лично, господа, ему поверю…»
Открытие советского посольства в Вашингтоне происходило с большой помпой. Прием был организован с русским размахом. Знатные вашингтонцы валом валили в посольство: во-первых, было любопытно, во-вторых, ожидалось шампанское. Шампанское действительно подавали, наряду с водкой. В возникшей из-за икры и шампанского драке оказалось немало пострадавших, причем, только американцев, русские были предупреждены, что в случае эксцессов участников отошлют домой. Трояновский никогда больше не угощал американских гостей водкой на больших приемах. Он пришел к неутешительному для американцев выводу: «они не умеют пить».
В целом итоги работы А.Трояновского в США были признаны положительными, но вместе с тем, по единодушному мнению специалистов, «звёздный час» его дипломатической карьеры состоялся именно в Японии.
В Москву Трояновские вернулись в октябре 1938 года. Основная волна сталинского террора уже прошла, но атмосфера оставалась очень тревожной. Многие близкие друзья и коллеги погибли. Трояновские жили в том самом Доме на набережной, стены которого помнят до сих пор фамилии множества жильцов, невинно погибших в те жестокие годы.
Александр Антонович тоже ждал ареста и его близкие вздрагивали каждый раз, когда в дверь раздавался неожиданный звонок. Как-то его супруга Нина Николаевна с сыном Олегом решила « на всякий случай» избавиться от фото, сделанных в Японии. Они рвали на мелкие кусочки и спускали в унитаз. Видимо канализация этого элитного дома оказалась неготовой к таким перегрузкам и произошёл полный коллапс. Во многих квартирах вместе с водой из унитазов потекли разорванные портреты японцев. Растерянный дворник ходил по подъезду и тщетно пытался обнаружить причину засора. Всё закончилось благополучно, но Нине Николаевне пришлось вручить работнику коммунхоза какой-то сувенир, чтобы погасить его бдительность.
Перед войной А.Трояновский преподавал в Высшей дипломатической школе НКИД, а с 1941 по 1947 год работал в Совинформбюро при Совете Министров СССР. Последние годы он тяжело болел и числился профессором Дипломатической академии МИД СССР. Скончался Александр Антонович 23 июня 1955 года. Похоронен на престижном Новодевичьем кладбище в Москве.
Автор: Ефимов М.Б.
Продолжение следует
