ХАКОДАТЭ − ИОКОГАМА − ЭДО (ТОКИО)
Была осень 1947-го года. В маленькой деревянной пристройке мы, первокурсники Московского института востоковедения, с интересом слушаем вступительную лекцию патриарха отечественной ориенталистики профессора Николая Иосифовича Конрада. Он пока член-корреспондент Академии Наук, относительно молод, элегантен, подвижен, красиво жестикулирует и быстро перемещается от стола, замечающего кафедру, к большой чёрной доске, которая от времени стала темно-серой.
Говорит он быстро, и я с трудом успеваю записывать его лекцию. Он рассказывает о Японии, о её языке и письменности. Прошло уже более семидесяти лет с той поры, а у меня всё ещё перед глазами его аккуратно подстриженные усы, мягкая улыбка и начинающие седеть виски. Запомнились такие слова:
− В русском языке есть выражение «китайская грамота». Его употребляют, когда хотят подчеркнуть что-то очень непонятное и трудно доступное. Поверьте, это несправедливо! Правильнее было бы говорить в данном случае «Японская грамота»!
Николай Иосифович, свободно владевший обоими языками, который перевёл древнейший японский литературный памятник «Кодзики» с японского языка и трактат «Искусство войны», созданный великим стратегом и мыслителем Сунь Цзы в У1-У веке д.н.э., с китайского, хорошо знал, о чём говорил.
Продолжая параллель нашего замечательного учёного, позволю себе оспорить выражение «китайские церемонии», как нечто выражающее неоправданно длинные процедуры. Смелю утверждать, что «японские церемонии» вполне соответствуют смыслу такого выражения.
Вспомнил я об этом в связи с теми мытарствами, которые пришлось испытать первому российскому посланцу Адаму Лаксману. Он прибыл в Японию формально для того, чтобы вернуть на родину двух японских моряков, которых стихия вынесла на камчатский берег и которые десять лет (!) искали путь домой. А по существу императрица Екатерина П поручила ему использовать это обстоятельство, чтобы добиться открытия торговых путей из России в Японию.
Но планы, которые рисовали в Санкт-Петербурге, налетели на непробиваемую стену японского крючкотворства.
Переговоры шли со скоростью ползущей улиты. Дело в том, что Лаксмана и его миссию остановили на Хоккайдо и в столицу не пустили. Он вручал местному начальнику (даймё) свои просьбы и предложения, а тот пересылал всё в столицу, поскольку никаких решений на месте принимать не мог. Расстояние между Токио и Хакодатэ составляет 685 километров.
Сейчас на суперэкспрессе − часа три езды, авиалайнером можно успеть за час, а с помощью Интернета − мгновенно. Понятно, что времена были иные. Одно слово − средневековье. Добирались на лошадях. На дорогах грабили. Мрак!
И всё-таки причина долгой волокиты лежала не в отсутствии современных средств связи, а в устоявшейся системе делопроизводства, которая сводилась к тому, что начальник не приложит свою фамильную печатку, пока его подчинённый не приложит свою. Порою на документах нужно было собрать десятки таких отпечатков феодального бюрократизма. А теперь добавьте к этой системе километры брусчатых дорог с протоптанными следами деревянных гэта. Вот и дожидался А.Лаксман, сидя на Хоккайдо, месяцами (!) ответа из столичного Эдо. Адмирал Е.Пуятин успел даже сплавать в Шанхай и отремонтировать там на местной верфи свою «Диану», пока из Эдо ему везли в Симоду ответ правительства. Впрочем, такая волокита только усугубляла стремление сёгуната изолироваться от внешнего мира.
Это долгое отступление понадобилось для того, чтобы объяснить причину, почему Россию не устраивала эффективность работы своего консульства, открытого на Хоккайдо, и почему Петербург настаивал, на открытии его представительства не за тридевядь земель, а желательно в японской столице.
Но администрация сёгуна даже после открытия страны под разными предлогами не пускала чужеземцев в Эдо, переименованное в 1868 году в Токио.
Достаточно пальцев одной руки, чтобы перечислить титулованных персон, представлявших русский престол, которым удалось получить аудиенцию во дворце сёгуна. Это, в первую очередь, адмирал Путятин, который объяснил японцам, что его терпение не безгранично, и подписал с представителем сёгуна договор, названный Эдоским. Вместе с ним на церемонии подписания присутствовал и консул И.Гошкевич, который получил специальное разрешение для посещения столицы.
Побывал здесь и генерал-губернатор Восточной Сибири и Дальнего Востока граф Н.Муравьёв-Амурский, который приплыл сюда из Хакодатэ на известном клипере «Джигит». Николай Николаевич многое сделал для России, и именно его стараниями наши границы дошли до тихоокеанского берега, что и было отмечено высочайшим решением добавить к его фамилии «Амурский».
Генерал-губернатор добился от Китая заключения очень важного для России договора, после чего принимал активное участие в переговорах с Японией по расширению торговли. Именно с этой целью он и прибыл в Эдо 5 августа 1858 года. Через два дня т.н. Эдоский договор был подписан адмиралом Е.Путятиным и уполномоченными представителями с японской стороны.
Во время всех переговоров на разных уровнях стоял вопрос о переносе российского консульства в Эдо. Особенно после того, как закончился срок службы И.Гошкевича.
В 1865 году на его место прибыл новый, а, точнее, − генеральный консул Е.Бюцов, который стал по существу первым официальным представителем России в Японии.
Евгений Карлович Бюцов (иногда пишут Бицов — от Bützow) родился в 1837 году в шведской по происхождению семье потомственных российских дипломатов. Его отец, Карл Карлович Бюцов (1791−1852), был в 1832−1842 годах генеральным консулом в Данциге, а с 1842 года − в Генуе; Николай Николаевич Бюцов (1850 − 1933) − двоюродный дед − был поверенным в делах в Испании (1795-1799).
В 1856 году Е.Бюцова после окончания Александровского лицея (это была подлинная кузница, где ковались руководящие кадры империи − генералы, министры, губернаторы и прочая элита) определили на должность секретаря в дипломатическую часть при генерал-губернаторе Н.Муравьёве-Амурском. Так, волею судеб он получил «боевое крещение» в ходе сложных переговоров с Китаем, которые завершились важнейшим Айгунским договором, определившим границу по Амуру.
Успех на переговорах позволил 19-ти-летнему Е.Бюцову поступить на службу в МИД России. Его усердие и широкий диапазон знаний обеспечили довольно быстрое продвижение по карьерной лестнице. В 1862 − 1865 годах он уже консул в Тяньцзине, откуда его переводят в Хакодатэ.
В этот период дальневосточная политика России была связана с освоением этого края, которое шло довольно медленно, и развитием торговли с Китаем и Японией, что во многом было связано с проблемами территориального разграничения. Что касается отношений с Китаем, то большую роль в их развитии сыграли Айгунский договор 1858 г. и Пекинский договор 1860 г. А вот с Японией очень «тормозила» проблема совместного владения «неразделенным» Сахалином, как это было определено Симодским трактатом 1855 г. Следует иметь в виду, что восточный регион с точки зрения российского правительства занимал периферийное положение, как в географическом, так и в стратегическом плане. Внешнеполитическая активность здесь была низкой, численность войск незначительной. А строительство Сибирской железнодорожной магистрали, с которой связывалось все надежды на счастливое будущее, планировалось только в 1891 г. Как следствие такого положения стало решение о продаже Аляски, которая была оформлена Договором, подписанным 30 марта 1867 г. в Вашингтоне.
Не удивительно, что работа молодого, но амбициозного консула Е.Бюцова на далёком острове Хоккайдо привлекала мало внимания, хоть он и отдавал много сил и времени, чтобы «перебратьтся» поближе к столице. Но в 1869 году его переводят с повышением в должности в Китай, где он стал поверенным в делах. Несомненно, это был шаг наверх в дальнейшей карьере Е.Бюцова, поскольку новый пост приобретал особую значимость, ибо в Поднебесной назревал серьёзный политический кризис, который мог нарушить стабильность существующей системы и негативно сказаться на отношениях с Россией.
Но не проходит и двух лет, как в судьбе Е.Бюцева нарисовалась новая «загогулина»: его возвращают в Японию, но уже в качестве поверенного в делах и по совместительству генерального консула в Иокогаме, где открывается дипломатическое представительство нашей страны.
Известный русский гидрограф контр-адмирал К. С. Старицкий (1839-1909), в своём дневнике за 1870 г. оставил такую запись о городе, где теперь развевался российский стяг: «Набережная из тесаного камня, чистые улицы, высокие двухэтажные дома, обшитые камнем, магазины с зеркальными стеклами, богатые загородные дома с окружающими их изящными садами, − все это выглядит так хорошо, что после многолетних странствий по нашим бедным постам маньчжурского берега и Сахалина невольно любуешься этим возлюбленным дитятей дипломатии и торговли Европы и Америки с Японией и на минуту чувствуешь себя как будто в Европе. Йокогама еще совсем молодой город, ему и 11 лет нет, а между тем значение и сила его очень значительны». Естественно, что «возлюбленное дитятя дипломатии и торговли» позволяло не только любоваться зеркальными окнами его магазинов, но и активно участвовать в политической жизни страны.
Едва приступив к исполнению своих новых обязанностей, Евгений Карлович оказался нежданно-негаданно втянутым в острый международный конфликт, который разыгрался в иокогамском порту.
9 июля 1872 года здесь бросил якорь корабль «Мария Луз», который пришёл под флагом латиноамериканской республики Перу. В то время в порту стояло много иностранных судов − военных и торговых. Большинство из них зашло сюда, чтобы ликвидировать последствия океанских штормов. Совершенно неожиданно с борта этой самой «Марии Луз» бросился в воду человек. Его спасли матросы со стоявшего рядом британского фрегата «Iron Duke» и через английского консула передали японским властям, поскольку Перу тогда не имело своего представителя в Японии.
С этого места и начинается история, которая взволновала весь мир. Спасённым оказался китайский батрак − «кули», который поведал следующее: он один из многих по существу невольников, которых перевозят из португальской колонии Макао в Кальяо (Перу), где они подвергаются дискриминации. Кстати говоря, в то время в этой латиноамериканской стране за кули принимали и японских мигрантов, которых презрительно называли «чино», считали людьми второго сорта и даже не пускали в кафе и рестораны. О том, что в Х1Х веке продолжает процветать работорговля ни для кого не было секретом, хотя все страны осуждали этот рудимент недавнего прошлого. Но, что делать с этим несчастным, который молил японские власти не возвращать его на корабль, где ему грозила смерть за побег.
Несмотря на все заклинания, кули вернули обратно под честное слово капитана не наказывать беглеца. Но вскоре экипажи судов, стоявших поблизости от «Марии Луз», слышали истошные вопли зверски избиваемых китайцев. Мало того, им обрезали косички, что было для кули смерти подобно.
Дальше − больше.
С этого злосчастного судна вскоре прыгнул в море ещё один китаец. Он доплыл до того же фрегата, где его подобрали. На этот раз английские матросы потребовали от своего консула, чтобы тот добился от местных властей принять какие-нибудь меры. Так возник юридический казус.
С одной стороны, морское судно пользуется правом экстерриториальности, и, соответственно, капитан является гарантом исполнения законов своей страны. А с другой − существуют международные обязательства обеспечивать права человека, запрещающие работорговлю.
В Иокогаме состоялся суд, которому предшествовал допрос всех находившихся на борту кули. Они подтвердили, что их везли в Перу помимо их воли и что над ними издевались. Вердикт был единодушным − всех освободить и передать Китаю, а «Марию Луз» продать с аукциона за 7250 долларов.
Тут в защиту перуанского капитана встал португальский консул, поскольку Макао, как колония, подпадало под его юрисдикцию. Его поддержали все консулы − Германии, США, Англии, Дании, Нидерландов и Италии, которые поставили под сомнение легитимность японской юриспруденции. Прошло всего три года после реформ Мэйдзи и в стране ещё не сформировались многие государственные институты, да и законодательная база была ещё слаба. Представители Запада потребовали отмены решения суда.
В этой обстановке вдруг прозвучал единственный голос, который поддержал местную Фемиду. Это был российский генеральный консул Е.Бюцев, который заявил, что принципы гуманности должны пользоваться приоритетом перед формальным правом. Позиция России в поддержку новой власти Японии, которая подверглась объединённым нападкам Запада, была положительно оценена местной общественностью.
В своём донесении в Петербург Е.Бюцов, ссылаясь на свои доверительные связи с японским министром иностранных дел Соэдзима Танэоми, приводит его слова о том, что посланник США Делонг намерен взять под защиту перуанского капитана, а следующим шагом будет посылка американских броненосцев к берегам Японии.
Правда, до новой эскадры «куробунэ» («чёрных кораблей») дело не дошло, но 1 февраля 1972 года из Лимы в Токио на американском корабле прибыла авторитетная делегация в составе восьми человек. Главу её принимал в своём дворце император Мэйдзи. Но компромисс не был найден, хотя в заключение подписанного Протокола была записана такая обнадеживающая фраза: «В результате обе стороны согласились передать дело на окончательное и бесповоротное решение «главе» третьей дружественной страны».
Фамилия «главы» не называлась, но 23 июня Е.Бюцов отправил российскому заммнистру иностранных дел В.Вестману телеграмму, в которой сообщил, что вчера на встрече в японском МИД представители Перу и Японии решили «просить посредство ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА», и спрашивал последует ли ВЫСОЧАЙШЕЕ согласие».
Видимо, для японцев в выборе «третейского судьи» решающую роль сыграл тот факт, что Александр П (1777 − 1835) считался «Царём-освободителем», который дал волю своим крестьянам и предоставил независимость Финляндии, а перуанцев Делонг убедил в беспристрастности российского самодержца.
Обе стороны договорились о следующей процедуре: каждая самостоятельно обратится к Александру П и изложит свои аргументы. Решение царя признавалось как «совершенно окончательное и неоспоримое», а также обязательное для выполнения «без каких-либо возражений, уклонений и отсрочек».
Разбирательство на таком высоком уровне продолжалось около года. За это время японская делегация во главе с пэром Ханабуса Ёситада побывала в Петербурге и была принята царём в Зимнем дворце. Александр П передал благодарность императору Мэйдзи за тёплый приём, который в Японии оказали его сыну − великому князю Алексею Александровичу, но добавил, что это никак не отразится на его объективности при рассмотрении дела.
31 мая 1875 года японский посланник в Петербурге вице-адмирал Эномото Танэаки получил письмо от барона А.Г.Жомини, исполнявшего обязанности министра иностранных дел А.М.Горчакова, В нём сообщалось, что Александр П вынес решение в пользу Японии, «которое является окончательным и обязательным для обеих сторон». Интересно, что высочайшее решение начиналось словами «Мы, Александр П, Божьей милостью Император Всея Руси» а дальнейший текст был на прекрасном французским языке, что выдавало авторство А.Жомини, В конце стояла собственноручная роспись царя по-русски «Быть по сему!»
Надо ли говорить, что Япония с радостью приняла вердикт русского самодержца. Ответ императора Мэйдзи не заставил себя долго ждать: «Мне, поверьте, неловко, что пришлось побеспокоить Вас Ваше Величество. Я в высшей степени восхищён Вашим решением принятым во имя гуманизма и на принципах международного права и справедливости».
Полагаю, что вся история, связанная с «Марией Луз» и её столь не ординарный финал, свидетельствовали об активном участии русского посланника, его высоком профессионализме и хорошем знании политических процессов, происходивших в стране. Но не только этим запомнился Е.К.Бюцов.
На его долю выпали многочисленные хлопоты по организации работы российского представительства в Японии. По его инициативе великий князь Алексей Александрович (1850-1908) во время встречи с императором Мэйдзи в 1972 году договорился об открытии в Токио посольства и духовной миссии.
19 августа того же года Е.К.Бюцов направил письмо на имя министра иностранных дел Японии Т.Соэсимы, в котором сообщил: «…для помещения некоторых состоящих при мне лиц императорской службы куплены мною на счет моего правительства в здешней столице у японца Ватанабэ Сюсай здания». Речь шла о приобретении участка в районе Суругадай, где вскоре было построено здание миссии, а при нём храм. Но помещение этой домовой церкви было столь малым, что от духоты бывали случаи, когда молящиеся падали в обморок. Часто верующие вынуждены были слушать службу на лестнице и в соседних комнатах.
После хиротонии во епископа Николай стал собирать средства на строительство нового храма. В марте 1884 года на холме рядом с Русской миссией была совершена закладка соборного храма. В связи с недостатком места для возведения храма холм был искусственно расширен земляными насыпями. Храм строился по проекту М. А. Щурупова, дизайн осуществил британский архитектор Джозайя Кондер, а строительство вёл Нагасато Тайсукэ.
К освящению собора был приурочен визит в Японию наследника российского престола цесаревича Николая, сына Александра III. Однако после покушения в Оцу он до Токио не доехал.
5 сентября 1873 года Е.К.Бюцов вновь обратился к местным властям за разрешением о приобретении участка земли «для моего правительства под постройку домов для дипломатического представительства России и служащих при нем чиновников», на этот раз – в районе Тора-но Мон.
Добившись разрешения на строительство нового здания российского посольства в Токио (официально посольство откроется в столице в 1875 году), Евгений Карлович завершил свою работу в Японии. В 1873 году он получил чин действительного статского советника и должность посланника в Цинской империи.
Думаю, что для деловой характеристики Е.К.Буцева и иллюстрации его дипломатического таланта важно упомянуть о его роли в достижении договорённости с Китаем по вопросу о Кульджи. В этом районе Илийской долины находилась в своё время столица Синьцзяна, а потом она стала российской. В Китае всё громче звучали голоса с требованиями вернуть Кульджи, а в Петербурге очень влиятельные персоны считали, что уступка будет свидетельствовать о проявлении слабости, и категорически отметали все претензии китайцев. Прекрасно разбиравшийся в ситуации в Поднебесной, Е.Бюцев заверял, что Кульджи стоит вернуть, но только за счёт дальнейшего развития торговых связей. Его мнение было услышано и получило поддержку.
24.02.1881 г. от имени Александра П договор подписали сенатор, действительный тайный советник, управляющий императорским Министерством иностранных дел Николай Гирс и чрезвычайный посланник и полномочный министр при дворе китайского императора, действительный статский советник Евгений Бюцов. От имени китайского императора − его полномочный представитель и чрезвычайный посол Цзэн Цзицзэ.
По этому договору Кульджи (за исключением небольшого района) отходил Китаю, был определён порядок решения пограничных вопросов и практически завершена демаркация российско-китайской границы в её современном виде. Одновременно было подписано торговое соглашение с Китаем, предоставившее русским купцам целый ряд новых льгот. В целом, можно сказать, что этот документ на многие годы обеспечил добрососедство и экономическое сотрудничество между двумя соседними державами.
На волне этого успеха Е.К. Бюцов покидает Дальний Восток и продолжает свою дипломатическую карьеру в Европе и на Ближнем Востоке:. По существу на протяжении двадцати лет без перерыва до своей кончины он находится за рубежом: с 1884 по 1889 год − посланник в Греции, с 1889 по 1897 год − посланник в Иране, с 1897 по 1904 год − чрезвычайный посланник в Стокгольме при дворе короля Швеции и Норвегии.
Евгений Карлович Бюцов умер 17 октября 1904 года в австрийском городе Бадене. Похоронен в Санкт-Петербурге на Новодевичьем кладбище.
Портрет Е.Бюцова будет более красочным, если дополнить его пусть даже краткими штрихами о близких ему людях.
Супруга − Елена Васильевна (урождённая Клеймёнова) по профессии была географом и историком − пережила мужа почти на десять лет. В отличие от супруга, который был лютеранского исповедания, она была православной. У них было семеро (!) детей:
Константин (1873−1932), тоже окончил Александровский лицей, пошёл по стопам отца, стал дипломатом и умер в эмиграции в Кламаре (Франция)
Ольга (1877−1925) − фрейлина императрицы, вышла замуж за генерал-майора адмиралтейства.
Борис (1879 −1914) − капитан лейб-гвардии Преображенского полка, был смертельно ранен в сражении под Краковым.
Нина − жена С.Боткина − сотрудника российского МИД, который стал послом Колчака и Деникина, а потом видным деятелем Белого движения. В годы П мировой войны отказался сотрудничать с фашистами. Скончался во Франции в 1945 г. Его двоюродный брат − лейб-медик Е.Боткин был расстрелян вместе с царской семьёй
Сергей (1884—1915)— поручик лейб-гвардии Преображенского полка; погиб в сражении под Холмском (Украина), похоронен в Санкт-Петербурге в одной могиле с отцом.
Владимир (1887−1959) − Выпускник консерватории в Санкт-Петербурге, композитор и поэт-лирик, автор романсов. Стал известен в среде послереволюционной эмиграции в Париже, как великолепный аккомпаниатор.
О дочери Наталье сведений нет.
Знакомство с первым официальным представителем России в Японии Е.К.Бюцевым хотелось бы закончить упоминанием о его коллекции предметов искусства, которую он собрал в Китае. После его смерти её выкупил на свои средства А.Половцов − известный петербургский меценат и долгие годы председатель им же созданного Императорского Русского исторического общества − и передал её в Эрмитаж, где она хранится по сей день.
