Часть 3
В это время за многие тысячи километров разгоралась Крымская война. Хотя главный театр военных действий находился далеко, Путятин был убежден, что Дальний Восток не избежит сражений. В связи с этим во время перерыва в переговорах он принял решение отплыть в Манилу, а потом в Корею, исследуя по пути восточное побережье Приморья и отыскивая места, в которых русский флот в случае нужды мог бы укрыться.
В ходе этого плавания экспедиция Путятина открыла заливы Ольги и Посьета, а также острова Римского-Корсакова.
Переговоры Путятина возобновились 22 декабря 1854 года в Симоде. Однако 23 декабря в результате опустошительного землетрясения и последовавшего за ним цунами фрегат «Диана» был серьёзно повреждён. 5 января 1855 года при транспортировке его для ремонта в казалось бы, более укрытую бухту Хэда, корабль затонул. Команда фрегата, потерявшая в борьбе со стихией трёх матросов, вместе с орудиями была эвакуирована на берег. Как и положено, последними покинули тонущий корабль его командир капитан 2-го ранга С.Лесовский и вице-адмирал Е.Путятин.
Экипаж «Дианы» (484 человека) берегом перебрался в деревню Хэда, где Е.Путятин со старшими офицерами разместился в храме Хосэндзи, младшие офицеры − в храме Хондзэндзи, а нижние чины − в четырёх специально построенных одноэтажных казармах.
После гибели фрегата Е.Путятин принял решение начать на месте строительство небольшого судна с целью вернуться на нём на родину. Получив на это необходимое разрешение японского правительства, Евфим Васильевич приступил к строительству.
С этой целью к экипажу «Дианы», размещённому в Хэде, присоединились 300 местных рабочих. Но для начала необходимо было создать проект будущего корабля. К счастью, среди багажа одного из участников миссии капитана 2-го ранга К.Посьета оказался журнал «Морской сборник» №1 за 1849г. со статьёй П.Бессарабского «Шхуна «Опыт». В ней в качестве иллюстраций были чертежи и описания этого корабля-яхты, которая принадлежала главному командиру Кронштадтского порта.. И хотя ни среди членов экипажа «Диана», ни членов мииссии не было ни одного специалиста по строительству судов, группа офицеров взялась на свой страх и риск за изготовление чертежей будущего судна, которое решили назвать в честь посёлка, где он создавался, − «Хеда» Работа закипела. Адмирал оказался прекрасным организатором а его молодые офицеры − отличными математиками и великолепными проектировщиками.
Важно отметить, что строительство «Хэды» стало прекрасной школой не только для русских мастеров, но, и в первую очередь, для японцев. Именно наши специалисты открыли японцам все секреты судостроения, показывали чертежи, ничего не скрывая, учили местных плотников мастерству. Их было сорок и ещё 150 разнорабочих. Руководил всеми работами инженер и изобретатель Александр Можайский. Шхуна, получившая название «Хэда», стала первым парусным судном европейской конструкции, построенным в Японии. Специально назначенные два японских чиновника тщательно записывали всё, что делалось каждый день и прилагали рисунки каждой изготовленной детали. То же делали и местные мастеровые, у которых были специальные книжки для записей.
Пока шло строительство Е.Путятину приходилось довольно часто наезжать из Симоды в Хэда. Расстояние между этими противоположными точками на полуострове Идзу всего 35 километров, но дорога петляла между горами, и протяжённость её в то время составляла 67.5 км. Естественно, эти поездки отнимали много сил и времени. Тем более, что переговоры шли очень трудно.
Тем, кого интересуют все нюансы и ход переговоров, очень рекомендую открыть подлинный кладезь исторических фактов и материалов, собранных в удивительной книге «Россия и Япония. Сто лет отношений» (М. 2015). Автор её − известный историк Константин Оганесович Саркисов − совершил подлинный научный подвиг, собрав и переработав тысячи страниц документов, долгие годы хранившиеся в закрытых архивах России и Японии.
Суть проходивших переговоров сводилась к следующему.
В середине 50-х годов царь Николай 1 спешил заключить торговый договор с Японией и открыть эту страну для русского флота. Его торопила надвигающаяся война с Англией и Францией, а также манёвры американской эскадры, требовавшей от японского правительства открыть свою страну. В этой ситуации Санкт-Петербург готов был даже поступиться своими землями. Разменной монетой должна была стать разметка границы между двумя странами. Максимум, на что готова была пойти Россия, − уступить Японии южную часть Курильских островов − группу Хабомаи, Кунашир, Сикотан и Итуруп. А между тем, как оказалось, политические цели представляют собой чисто конъюнктурные категории, а территориальный фактор имеет долговременный характер.
В конце концов переговоры привели к тому, что Е.В.Путятин в рамках предоставленных ему полномочий (ни на йоту не нарушив их!) подписал первый Японо-русский договор о дружбе, который вошёл в историю как Симодский трактат..
После завершения официальной части произошел такой забавный эпизод. Члены русской делегации предложили руководителю японцев Тосиакира Кавадзи сфотографироваться вместе на память. Но тот решительно отказался. Впоследствии он записал в своём дневнике причину этого. «Я отказался фотографироваться, сказав, что у меня страшно плохая внешность, а к старости я вообще стал чудовищем. Ну что скажут настоящие японские мужчины, если меня будут выдавать за образец японца? К тому же я не хочу, чтобы надо мною смеялись русские красавицы. Но русские настаивали, уговаривая: «Вам нечего беспокоиться, лишь глупые женщины судят о мужчинах по внешности, а умные так думать не будут». История хранит молчание, изменил ли Кавадзи-сан своё решение, но до нас дошла его фотография.
В этом месте хотелось бы поставить точку, но произошедшие впоследствии события не позволяют этого сделать.
Дело в том, что прочерченная в Симоде граница между нашими странами по сей день служит поводом для бесконечных споров и территориальных претензии Токио. Вот и получилось, что подписанный Е.Путятиным Договор заложил под русско-японскими отношениями мину замедленного действия.
Общеизвестно, что история не имеет сослагательного наклонения и бессмысленно гадать, что было бы, если бы… Тем не менее, вспоминая о многотрудной миссии Е.В.Путятина в Японию, о преследовавших его природных катаклизмах, о несговорчивости правителей Страны Восходящего солнца, о всех сложностях, царившей тогда в мире предвоенной атмосферы, хотелось бы высказать некоторые соображения, касающиеся самих переговоров.
Вне всякого сомнения, руководитель миссии Е.Путятин был настоящий боевой адмирал, талантливый корабел и бесстрашный мореход, но вряд ли он предвидел, что каждое слово в подписанном им документе может приобретать определённый нюанс в результате политического крючкотворства. Так например, Статья 2 Договора гласила: «Отныне границы между Россией и Японией будут проходить между островами Итурупом и Урупом. Весь остров Итуруп принадлежит Японии, а весь остров Уруп и прочие Курильские острова к северу, составляют владение России. Что касается Карафуто (Сахалина), то он остаётся неразделённым между Россией и Японией, как было до сего времени». Так вот, выделенные мною слова дали основание толковать их так, что якобы та часть, которая отошла Японии, вообще не входит в состав Курильских островов!?
Это не единственный пример разного толкования текста. А причина одна: никто из русских переговорщиков не знал японского языка, а среди японцев никто не знал русского. Согласование текста происходило следующим образом: проект переводился с русского на голландский, далее на японский, потом на камбун (стилизованный китайский), а с него уже на русский. Естественно, что в результате такой работы трудно было сохранить полную идентичность текста. Даже присутствие в составе российской делегации в качестве драгомана такого авторитетного востоковеда, как Иосиф Гошкевич − будущего первого императорского консула в Японии и знатока китайского и корейского языков − не помогло избежать чисто лингвистических проблем. Дело дошло до того, что даже название договора пришлось впоследствии исправлять. Причиной такого казуса стало то, что начальный иероглиф в названии «Россия» (魯西亜国) означал «глупость» и по взаимному согласию его заменили спустя почти двадцать лет.
И, наконец, третье. Хорошо известно, что проводить исторические аналогии очень опасно, и я отнюдь не собираюсь этого делать. Но невольно обращаешь внимание на нижеследующее обстоятельство. Соглашения, которые Япония подписывает с западными странами, подчас таят большие опасности для безопасности России.
Вот и в тот исторический период, о котором сейчас идёт речь, вскоре после Симодского трактата Япония заключила аналогичные договоры с Англией и Францией. Эти две европейские державы тоже получили доступ в японские порты, но использовали их, как базы для нападения на дальневосточные территории России, хотя Япония официально не принимала участия в Крымской войне. Ими был захвачен остров Уруп и совершено нападение на Петропавловск, которое завершилось полным уничтожением этого камчатского города. Так что Москве есть все основания полагать, что не ровен час и наш дальневосточный сосед может стать и в наши дни базой для потенциальной угрозы со стороны третьих стран.
Но это уже из области предположений, хотя и небезосновательных.
А сейчас вернёмся в маленький прелестный городок Хэда, где заканчивается строительство одноименной шхуны. Она была спущена на воду 14 апреля 1855 года, а 26 апреля покинула берега Японии.
После подписания Трактата все члены русской дипломатической миссии и экипажи, сопровождавших её кораблей, разделились на три группы. Поскольку размеры «Хэды» не были приспособлены для плавания в водах Индийского и Атлантического океанов, часть миссии, во главе с Путятиным, отправилась на ней до устья Амура, чтобы застать там русскую эскадру. Другая группа направилась туда же на нанятом более крупном американском судне. Но оно не достигло цели, поскольку было захвачено англичанами. Русских моряков арестовали и доставили в Гонконг, где держали до конца Крымской войны. Остальные члены экспедиции поплыли на зафрахтованном английском корабле «Грета» вокруг Африки.
10 мая «Хэда» вошла в Авачинскую бухту. Однако наша эскадра уже покинула порт и ушла к берегам Русского Приморья. Путятин немедленно оставил Петропавловск, но, выйдя из пролива Лаперуза, наткнулся на три вражеских военных парусника. Один из неприятельских кораблей пустился за шхуной вдогонку, однако, благодаря попутному ветру «Хэда» оторвалась от противника.
В Санкт-Петербург Путятин вернулся триумфатором, а его миссия была признана успешной. Он был удостоен титула графа и назначен начальником штаба Кронштадтского военного губернатора. Фамильный герб Евфимия Васильевича изображал русского офицера и японского солдата. В своих руках они держали щит, под которым на ленте был написан девиз: «Не Нам, а имени Твоему». В этих словах выражено жизненное кредо Путятина, посвятившего себя без остатка служению Отечеству.
Часть 4
Дальнейшая карьера адмирала Е.Путятина развивалась вполне успешно.
В 1856-1857 гг. он − военно-морской атташе в Великобритании и Франции, в 1857-1858 гг. − глава дипломатической миссии в Китае. 1 июня 1858г. адмирал Путятин заключил с Китаем в Тяньцзине первый из европейских держав Торговый договор, а 7 августа того же года в Эдо − второй договор с Японией о торговле и дружбе, по которому Япония обязывалась предоставить для русских судов вместо Симоды более удобный порт, упростить торговлю и разрешить открытие в Японии православной церкви. В 1858-1861 гг. Путятин был военно-морским агентом при посольстве в Лондоне. В 1861 г. − министр народного просвещения, член Государственного Совета. Этот пост оказался апогеем в карьере адмирала.
Приступив к новой деятельности, адмирал для начала утвердил для студентов «матрикулы» (зачетные книжки). Затем были введены «новые правила», запрещающие все виды студенческой кооперативной жизни, обязывающие посещение лекций и, самое главное, назначающие плату за обучение. Данная мера закрывала доступ в высшие учебные заведения разночинной молодежи (т.е. выходцам из непривилегированных сословий). Узнав перед началом учебного семестра о путятинских правилах, студенты, протестуя, покинули аудитории. В Казани и Санкт-Петербурге произошли студенческие волнения, вылившиеся в столкновения с полицией. 6 января 1862 Евфимий Васильевич подал в отставку.
Министерская должность не принесла Путятину славы. Флоту он также был не нужен. Для адмирала потянулись скучные и мрачные годы. За былые заслуги ему сохранили звание генерал-адъютанта и оставили членом Государственного совета. Также он занимал почётные, необременительные должности в различных обществах и комиссиях. К нему нередко обращались за советом люди разных сословий, за кого-то он хлопотал, писал прошения и письма.
После смерти супруги в декабре 1879г. Евфимий Васильевич, уже старый и больной человек, покинул Россию и отправился в свое последнее путешествие по Европе. В мае 1883 он был удостоен высшей российской награды − ордена Святого Андрея Первозванного. А 19 октября этого же года «Кронштадтский вестник» опубликовал следующее сообщение: «Пришло печальное известие о кончине генерал-адъютанта, члена Государственного совета, адмирала графа Евфимия Васильевича Путятина, умершего 16 октября в Париже. Его имя принадлежит истории России и русского флота». Согласно своему завещанию Путятин был погребён вместе с супругой в Киево-Печерской лавре.
В Японии стоят памятники Евфимию Васильевичу в городах Симода и Фудзи, а также в поселке Хэда. Это связано с огромным авторитетом русского адмирала у японцев. Еще современники Путятина писали: «Справедливыми требованиями, благоразумными распоряжениями и скромным, приветливым, но вместе с тем настойчивым и твердым своим обращением он приобрел расположение и доверие японцев».
Спустя год после смерти адмирала его дочь Ольга отправилась в Токио работать в православной церкви, три года прослужив там делу Христа.
Снова вернулась на свою историческую Родину и шхуна «Хэда».
После окончания Крымской войны по решению Александра П в Японию была направлена дипломатическая миссия во главе с капитаном 1-го ранга К.Посьетом в составе корвета «Оливуца» и шхуны «Хэда». Цель − обменяться ратификационными грамотами Симодского трактата и передать в качестве дара шхуну «Хэда». Последним её русским командиром был лейтенант А.Колокольцев.
25 ноября 1856 года в торжественной обстановке на рейде Симода состоялся обмен грамотами, после чего началась церемония передачи «Хэды», на мачте которой развевались два флага − России и Японии. В знак признательности за внимание к русским морякам фрегата «Диана», потерпевшего кораблекрушение, и в благодарн6ость за всестороннюю помощь в содержании их на берегу и в строительстве шхуны «Хэда» К.Посьет от имени правительства России передал уполномоченным японских властей 52 пушки и ряд приборов с «Дианы». После этого с «Хэды» был спущен Андреевский флаг и А.Колокольцев торжественно передал вновь назначенному японскому командиру управление корабля.
«Хэду» справедливо называли «бабушкой» японского военно-морского флота, поскольку по её подобию было построено на той же верфи ещё одиннадцать судов. В 1881 году Е.Путятин стал первым иностранцем, награждённым орденом Восходящего солнца 1-й степени.
А теперь перенесёмся в 1969 год, когда советское правительство приняло решение пожертвовать пять миллионов иен на создание Краеведческого музея мореплавания и кораблестроения на месте верфи, где построили «Хэду».
В те годы (а теперь и подавно!) подобного рода демонстрация добрососедства были редкостью, и поэтому вызвали в Японии заметный интерес. Ходили разговоры, что инициатором этой необычной акции был депутат парламента от социалистической партии, в чей избирательный округ входила Хэда, но, в конечном счёте, этот факт не имел никакого значения.
Естественно, что это мероприятие предполагало организацию разного рода торжеств − праздничное открытие, передача чека, почётные гости, банкет. концерт и т. п. Для участия в этом празднестве готовилась представительная группа во главе с послом, а для освещения в советской прессе − аккредитованные в Токио собственные корреспонденты. Напомню, что эти места входят в Национальный парк и представляют собой восхитительный край для отдыха и туризма.
Будучи заведующим пресс-секции посольства в ранге первого секретаря, я тоже примкнул к довольно многочисленной делегации. Понятно, вместе с женой.
Здесь требуется дополнительная справка.
В отличие от своих коллег, составлявших журналистскую братию, я, как и все обладатели дипломатического паспорта, должен был получить разрешение на поездку от МИДа Японии. Справедливости ради надо сказать, что это была ответная мера, введённая японскими властями, которая относилась только к советским представителям.
Если в СССР все без исключения (!) иностранные граждане вне зависимости от профессии и гражданской принадлежности не имели права без разрешения выезжать за пределы 40-километровой зоны их постоянного пребывания, в Японии это суровое правило касалось только сотрудников посольства СССР и членов их семей. Для этого не менее чем за двое суток нужно было направить специальную ноту в японский МИД с указанием цели, средства передвижения, маршрута (номера всех дорог) и указание мест для размещения. В то же время все без исключения иностранные граждане и даже аккредитованные советские журналисты (!) могли свободно разъезжать по Японии вдоль и поперёк.
Приведу такой забавный пример. Поскольку рядом с Находкой, которая принимала пассажирские суда из Японии (Владивосток, как база Тихоокеанского флота, был наглухо закрыт для иностранцев), не имел рядом гражданского аэропорта и приплывающие в Советский Союз гости должны были из Находки ехать всю ночь (на всякий случай, чтоб не смотрели по сторонам!) поездом до Хабаровска, а там пересаживаться на самолёт до Москвы. Поэтому (?), когда я однажды поехал вместе со своим коллегой журналистом из Токио в командировку в Саппоро − столицу острова Хоккайдо − он должен был из солидарности со мной лететь с посадками на рейсовом самолёте в Хакодатэ, а оттуда на поезде! Итого на дорогу ушёл целый день, хотя «нормальные» командировочные преодолевали это расстояние в 830 километров за полтора часа прямого полёта.
Был ещё один случай в моей практике, уже совсем не забавный.
Однажды к нам летом во время школьных каникул приехал наш сын-восьмиклассник. Это совпало с моей командировкой в Хиросиму, и я решил показать Андрюше город, пострадавший от американской ядерной бомбардировки. Меня встречали знакомые из местной газеты и предложили показать нам с сыном расположенное неподалёку одно из чудес Страны восходящего солнца − знаменитый храм Ицукусима. Я отказался, т.к. не включил это место в программу поездки, а сына отпустил. Каково же было моё искреннее удивление, когда спустя месяц МИД СССР переслал в АПН, где я служил, официальный протест японской стороны по поводу злостного нарушения установленного порядка пребывания советских граждан − несанкционированной поездки сына сотрудника посольства. К счастью всё кончилось тем, что меня «пожурили». Но осадок остался.
Итак, оформив, как положено, свою командировку в Симоду и Хэду, мы с женой присоединились к основной «кавалькаде» служителей советской прессы. Та поездка навсегда запомнилась и интересными встречами, и весёлой компанией, и общим положительным настроем от сознания участия в важном мероприятии.
Правда, был один протокольный казус, который заставил заведующего пресс-секции посольства изрядно подёргаться. Причиной тому была дотошность наших японских коллег, слетевшихся в Хэду, чтобы освещать это событие.
Дело в том, что перерезать красную ленточку должен был А.П.Оконишников, поскольку посол О.А.Трояновский в этот момент только возвращался из Москвы. Проблема была в том, что, если рейсовый самолёт с Олегом Александровичем на борту приземлялся до начала церемонии, значит, Алексей Петрович участвует в ней как советник-посланник, а если после, то временный поверенный в делах. Чтобы разобраться в этой казуистике при отсутствии мобильной связи, пришлось долго дозваниваться по телефонам-автоматам, коих в деревне Хэда было немного. В конце концов, оказалось, что рейс Аэрофлота немного задержался и ленточку, таким образом, перерезал временный поверенный в делах СССР в Японии! Точность была соблюдена.
Был ещё один казус, который никак не был связан со всем происходящим, никак не отразился на церемонии вручения советского дара и не умалил его исторической значимости.
Наша компания состояла из 4-5 корреспондентов (точно не помню!), а вместе со спутницами и неразумными чадами около десяти человек. Мы все остановились в одном «рёкане» − японском отеле. Разница между этими названиями носит не только лингвистический характер и не только в том, что в отеле вы снимаете номер и спите на кровати, а в «рёкане» − на матрасе-футоне, который расстилается прямо на циновках-татами. Когда усталые и полные впечатлений мы все поздно вечером вернулись в «рёкан», где заранее зарегистрировались, то обнаружили в общей «зале»-хэя около десятка расстеленных футонов. Мягко говоря, такой вид ночлежки был не совсем привычным, тем более, что с каждого из нас содрали почти как за номер «люкс». Но делать было нечего: таковы порядки.
На следующий день недовольные коллеги перебрались в «настоящий» отель, а мы вдвоём остались в «рёкане», поскольку не имели права менять свою локацию! Впрочем, нас уже всё устраивало, и ничто не омрачило общие впечатления о путешествии в век минувший.
Музей судостроения, который стоит ныне на месте верфи и в котором разместилась специальная экспозиция, посвящённая Е.В.Путятинуу и его исторической миссии, покоряет своим трогательным вниманием к памяти русского адмирала. Там выставлены некоторые личные вещи и атрибуты быта. Например, на стенде можно увидеть даже пуговицу с парадного мундира Евфимия Васильевича (Интересно, как она сюда попала!?).
В виде отдельного экспоната выставлен стул, на котором сидел Путятин и подписал исторический Трактат. Я вспомнил о нём спустя почти пятнадцать лет.
Где-то в середине 80-х годов, в мою бытность в Японии, туда прибыла небольшая группа советских журналистов во главе с Александром Бовиным − поистине блестящим «пером», популярным телекомментатором, бывшим народным судьёй и будущим послом в Израиле. Тому, кто уже забыл этого замечательного человека, напомню, что по своей комплекции он больше напоминал борца сумо. Понятно, что уже после первого протокольного застолья в японском ресторане, где участники трапезы сидели по-турецки прямо на циновках, Александра Евгеньевича с большим трудом удалось поставить на ноги и придать вертикальное положение.
На следующий день группу пригласил на ужин один солидный депутат парламента. А.Бовин, узнав о предстоящей встрече, взмолился: «Делайте что хотите, говорите всё, что угодно, но вторично эту экзекуцию я не выдержу и остаюсь в отеле!».
Депутат встречал своих гостей у входа в роскошный японский ресторан, расположенный в тихом токийском закоулке. Всё было готово к встрече, и уже прибыли приглашённые на неё гейши. Узнав, что Бовин-сан отсутствует по уважительной причине, депутат был просто убит. Но ещё большую оторопь у всех гостей, вошедших в красивое помещение, в котором были расставлены маленькие столики с японскими яствами, вызвало огромное… кресло (!). Оказалось, что предусмотрительный хозяин арендовал его в местном театре!
Тогда я и вспомнил о стуле в музее Хэды. Конечно, по своей комплекции худощавый и стройный адмирал явно отличался от полноватого политического обозревателя газеты «Известия», но протокол переговоров предусматривал все удобства для заморских участников. Однако, в связи с тем, что европейскую мебель не смогли найти на берегу, пришлось доставить её с борта «Дианы». Так она и осталась в Японии на память о первом русско-японском договоре.
Выше уже упоминалось о разных памятниках, посвящённых Е.Путятину. Но есть ещё одно место, связанное с именем русского адмирала и подписанным им Трактатом. Впрочем, оно никак не ассоциируется с теми целями, которые провозгласил этот документ в своей преамбуле: «Да будет отныне искренняя дружба и мир между Россией и Японией на вечные времена».
Место это − мыс Носапп − самая восточная оконечность Хоккайдо. Туда ведёт великолепное двухрядное шоссе. Движение очень оживлённое, особенно много огромных туристических автобусов. Всех их влечёт не очередной Диснейлэнд, ни древний храм, ни суперматч с участием звёзд бейсбола. На мысе Носапп примостился маленький симпатичный городок Нэмуро. Его главная достопримечательность − большой культурно-развлекательный комплекс под условным названием «Северные территории». В него входит большой музей, памятник-символ «Какэбаси», под которым горит вечный огонь (согласно выбитой на нём надписи он будет погашен, когда «северные территории» вернутся в лоно Японии!), а рядом на набережной площадка с подзорными трубами, нацеленными на… нашу страну (да-да, стоит опустить серебряную монету и вы увидите перед собой российскую землю! Здесь же продаются матрёшки, клубничный джем и разный ширпотреб, а также брошюрки с портретом адмирала Путятина и фотокопией полученной им от царя инструкции, на которой Николай 1 начертал «Так тому и быть!».
Но смысл всего того, что собрано и воздвигнуто на этом мысе не имеет ничего общего ни с замыслом русского царя, ни с устремлениями Путятина. И если бы создатели мемориального комплекса в Нэмуро были бы честны, они должны были бы выставить в нём портрет не русского адмирала, который приплыл в Японию, чтобы установить мир и дружбу, а японского генерала Тодзио, ввергнувшего свою страну в губительную войну и повешенного за это по приговору Международного трибунала.
Сегодня, когда пишутся эти строки, отношения между Россией и Японией находятся, как говорят, ниже плинтуса. Конечно, бывало ещё хуже, но надеюсь, что они ушли безвозвратно и вспоминать о них не хочется. И всё-таки гложет какое-то чувство обиды и сожаления по поводу того, что в Японии постоянно находятся силы, которые вспоминают о миссии Путятина и подписанном им Трактате только для того, чтобы ещё глубже закопать его искреннее стремление к добрососедству.
Всё вышеизложенное навеяно желанием лишний раз напомнить о тех, кто ещё в давние времена ратовал за развитие отношений между нашими странами, о тех трудностях, которые стояли на их пути, о допущенных ошибках и о последствиях, которых можно было бы избежать, прояви обе стороны добрую волю.
А вот теперь представим себе, что всё-таки История знает сослагательное наклонение. И всё могло бы пойти по другому сценарию. Например.
Что было бы, если бы эскадра Путятина, покружив у берегов Японии и не дождавшись ответа местных властей, отправилась бы на родину. Фрегат «Диана» не испытал бы удара цунами и остался на плаву. Не погиб бы нелепо во время кораблекрушения матрос Алексей Скобелев, который стал первым российским военным моряком, нашедшим последний приют в японской земле. Он был погребен по православному обряду на кладбище при храме Гёкусэндзи в г. Симода.
Не возникла бы необходимость в строительстве шхуны «Хэда», Япония так бы и не освоила современное корабельное дело и сидела бы себе взаперти, не ведая реформ и прогресса. Адмирал Путятин не стал бы графом, но зато сохранился бы в гарнитуре «Дианы» его стул, и возможно остался бы целым его сюртук при всех пуговицах. А захолустная деревушка Хэда, несмотря на красоты, тщетно бы ждала своего звёздного часа. И не было бы повода для автора создавать сей опус, а у читателя тратить своё драгоценное время на чтение истории о том, как Россия не смогла реализовать свои планы об установлении добрососедских отношений с Японией.
Нет, всё-таки это очень хорошо, что История не знает сослагательного наклонения! Но это вовсе не значит, что не следует искать причины произошедшего и анализировать её уроки.
