Александр Николаевич Мещеряков [Об авторе]
Японский архипелаг расположен в зоне повышенной сейсмической активности. Поэтому история Японии помнит множество землетрясений. Однако, как это ни покажется парадоксальным, в старой японской литературе мы найдем о них не так уж много данных. Почему? Основных причин две.
Землетрясение наносит главный удар по городам. Именно горожане и погибают в первую очередь: под обломками зданий, в огне пожаров. Но такие условия жизни – реалии сравнительно недавнего времени. В древности и средневековье городов было мало, большинство из них напоминали большие деревни. Высоких строений, за исключением буддийских храмов, не было.
Кроме того, традиционный японский дом выстроен с учетом угрозы землетрясений: его каркас сработан из дерева, его «стены» – это бумага, фундамент отсутствует. Опорные столбы не вкопаны в землю, они опираются на камни. При незначительном толчке эта конструкция подпрыгивает вверх и становится на прежнее место.
Вторая причина, по которой у нас мало сведений о землетрясениях в Японии, является чисто идеологической. В политической философии Японии (как и всего Дальнего Востока) считалось, что землетрясение служит наказанием Неба за плохое и неправедное управление. В связи с этим и тот человек, который осмелился бы описать землетрясение или же изобразить его на картине, попадал в категорию критиков власти.
Нежелание описывать природные катаклизмы относится не только к землетрясениям, но и к извержениям вулканов. Гора Фудзи воспринимается ныне как символ Японии и красоты ее природы. Однако так было не всегда. Фудзи долгое время была действующим вулканом, и люди не только восхищались Фудзи, но и боялись ее. Последнее извержение Фудзи случилось в 1707 г. после серии землетрясений. Весь город Эдо (нынешний Токио) был завален пеплом. Однако в источниках того времени очень немного упоминаний об этом. Что же касается художников, то не существует вообще ни одного произведения, на котором было бы изображено извержение. Художники предпочитали по-прежнему рисовать красивую и спокойную Фудзи, как если бы ничего не случилось. То же самое касается и японских поэтов.
По-настоящему японцы стали бояться землетрясений только в ХХ в. Рост населения, его концентрация в тесных городах, постепенный отказ от деревянных строений в пользу кирпичных приводили к тому, что ущерб от разгула стихии стал увеличиваться. Люди стали больше селиться на побережье и гибель нескольких сотен людей во время тайфуна стала явлением обыденным.
Самым страшным стихийным бедствием, постигшем Японию в ХХ в., стало землетрясение, которое случилось 1 сентября 1923 г. в районе Токио-Йокогама. В большом Токио проживало тогда около трех миллионов человек. В столице сгорели заживо, погибли под обломками зданий и утонули около 100 тысяч человек. Вышли из строя система электроснабжения, телеграф, телефон, водопровод. Токио лишился всех каменных зданий, о которых с восторгом рассказывали путеводители.
Был разрушен и знаменитый православный Воскресенский собор, который долгое время был самым высоким строением в Токио. Этот собор был построен радениями отца Николая Японского в 1891 г. Устоял только «Отель Империал», возведенный год назад всемирно известным Фрэнком Ллойдом Райтом. Этот отель был первым в Японии антисейсмическим каменным зданием. Общий ущерб, нанесенный землетрясением, превосходил годовой бюджет страны в четыре раза.
Однако и в этом хаосе японцы продолжали оставаться японцами. Они погибали стоически. Борис Пильняк писал: «Когда, после пожаров, оставшиеся в живых пришли раскапывать мертвецов, эти живые увидели, что эти мертвецы умерли, обуглились в совершеннейшем порядке, строгими шпалерами, – живые под мертвецами нашли живых детей. Взрослые, организованно обугливаясь, умерли без паники, почти без паники и – во всяком случае, обугливаясь, – углем своих тел – спасали детей».
Польский дипломат Станислав Патэк наблюдал, как среди этого ужаса отцу удалось обнаружить свою дочь. «Они не бросились друг другу в объятья, – нет, – они поклонились друг другу тем глубоким поклоном, которым кланяется японская вежливость, с руками на коленях и с шипением губ, они поздравили друг друга добрым вечером, они не коснулись друг друга».
Общее горе делало людей людьми. Великий писатель Акутагава Рюноскэ говорил: «После того как Великое землетрясение наконец утихло, люди, которые, спасаясь от землетрясения, покинули свои дома, стали дружелюбными и приветливыми. Повсюду…можно было видеть сцены, когда люди, независимо от того, были они соседями или нет, приветливо беседовали между собой, предлагали друг другу сигареты, сладости, нянчили детей…картина невиданного добросердечия, царившего среди множества людей, собравшихся на газоне, поистине прекрасна. Память об этом я сохраню навсегда».
Следующее разрушительное землетрясение силой в 7,2 балла случилось в районе Кобэ-Осака 17 января 1995 г. Оно унесло жизни шести тысяч человек и обнаружило множество конструктивных недостатков в строительстве и в организации спасательных работ. Недовольство нерасторопностью правительства было настолько велико, что организованная преступность (якудза) пришла на помощь пострадавшим, занимаясь доставкой воды и продуктов. Таким образом, на первый план вышла солидарность всех японцев, а не корыстные устремления. Ни о каком мародерстве речи не было. Оставшиеся без крова голодные люди не грабили дома и магазины, а спокойно стояли в очередях к пунктам раздачи питания.
После землетрясения 1995 г. было извлечено много важных уроков, требования к сейсмостойкости и качеству строительства стали жестче. Обучение всего населения тому, как следует себя вести в экстремальных ситуациях, проводилось еще более последовательно. Но природа пишет свои сценарии.
12 марта 2011 года пришлось на субботу, я проснулся позже обычного и включил радио. Диктор сообщил о том, что в Японии накануне случилось ужасное землетрясение, которое сопровождалось сокрушительным цунами. Подробных сведений о жертвах не сообщалось. В середине дня мне позвонили с телеканала «Дождь» и попросили приехать в студию, чтобы прокомментировать событие. Ведущая первым делом сказала, что в Фукусиме царит паника и началось мародерство. Я перебил ее и сказал, что ни в какое мародерство я не верю. В этот момент она мне не поверила, но в самом скором времени весь мир убедился, что в Японии никакого мародерства нет. Я ужасался трагедии, но радовался тому, что японцы не разрушили моей веры в их порядочность.
От людей, которые плохо знают Японию, мне не раз приходилось слышать, что Япония совсем не та, что раньше. Японцы больше не носят кимоно, слушают западную музыку, едят все больше хлеба. Ну, и так далее. Но эти внешние изменения не отменяют того факта, что в душе своей японцы остаются верны своим идеалам. «Воровать – нехорошо» – один из них. А вот японскую молодежь часто упрекали в том, что она сильно уступает старшему поколению: эти люди, мол, не думают о стране и сосредоточены только на своих личных проблемах. Но это оказалось не так: очень многие молодые люди и девушки стали волонтерами и сильно помогли в ликвидации последствий катастрофы. Я был коротко знаком с двумя из них: один бесплатно стриг пострадавших от бедствия людей, другой – рисовал их портреты.
Трагедия Фукусимы обнаружила не только замечательные качества японского народа. Одновременно она обнажила и проблему, с которой приходится сталкиваться и всем другим странам. Научно-техническое развитие привело к тому, что человек уверовал в свое всемогущество, уверовал в то, что «приручил» природу и покорил ее. Но это не так. Строительство атомных электростанций в сейсмоопасной стране явилось крупнейшей ошибкой. Поэтому в трагедии Фукусимы есть не только природная, но и человеческая составляющая. Строители нового всегда должны помнить, что природа живет по своим законам и не прощает людских оплошностей. Но я все равно верю в способность японского народа учиться на ошибках и исправлять их.
Фотография к заголовку: Намадзу-э, «изображение сома». В старину в Японии бытовало поверье, что землетрясение производит гигантский сом, живущий под Японией, и сом стал своеобразным символом землетрясений. На гравюре жители пытаются его усмирить во время землетрясения Ансэй Эдо 1855 г. (Библиотека Токийского университета, Коллекция Исимото)
