Мы попросили Ефимова Михаила Борисовича написать для сайта ОРЯ серию коротких эссе о его жизни и творческом пути, а также о Японии. Публикуем очередное эссе автора.
ЖИЗНЬ В КАМНЕ
Октябрь в Японии − самый хороший месяц: тепло, солнечно, повсюду алеют клены. Короче говоря, лепота!
Но октябрь 1964 года был особенно хорош. Вся Япония, не говоря уж о ее столице, жила предвкушением открывающихся XVIII Олимпийских игр. До торжественного открытия оставались считанные дни, и все были увлечены прогнозами, кто станет обладателем олимпийского золота, которое впервые в истории разыгрывалось на Азиатском континенте.
Впрочем, один японец уже был награждён золотой олимпийской медалью. Так Международный олимпийский комитет решил отметить его вклад в создание великолепного архитектурного ансамбля − большой и малой спортивной арены, − включавшего многопрофильный бассейн «Гимназиум» и игровой павильон. Имя этого выдающегося японского зодчего было Кэндзо Тангэ.
Тангэ родился в 1913 году в городе Имабари на острове Сикоку. Школу окончил в Хиросиме, а в 1935 году поступил на архитектурный факультет Токийского университета. После получения диплома в 1938 году был принят в ателье очень известного архитектора Кунио Маэкава, который в конце 20-х годов работал вместе с самим Ле Корбюзье.
Маститый учитель оказал большое влияние на молодого Тангэ, что нашло отражение, в частности, в его первом литературном эссе (1939 г.) о Микеланджело. Автор провел оригинальный сравнительный анализ творчества великого мастера эпохи Возрождения и зодчего-реформатора ХХ века Ле Корбюзье, найдя много общего между ними.
В годы второй мировой войны всякая культурная жизнь в Японии заглохла, и Тангэ погрузился в изучение древней храмовой архитектуры.
Как только завершилась война, начался подлинный бум градостроительства. Страна стала подниматься из руин и пепла, были востребованы архитекторы и строители. Тангэ увлеченно разрабатывает генеральный план Хиросимы, спаленной атомной бомбой. В 1956 году по его проекту в этом городе с трагической судьбой возводится мемориал, который стал символом возрождающейся Японии. Кэндзо Тангэ завоевывает известность не только на родине, но и за ее пределами.
В его мастерской создаются чертежи крупных общественных зданий и городских комплексов, воздвигаемых за рубежом. Среди них центр югославского города Скопье, разрушенного землетрясением, спортивный парк Флашинг-Мидоус в Нью-Иорке, аэропорт в Кувейте и многие другие. Такие здания, как католический собор св. Марии в Токио, Центр связи в г. Кофу (преф. Яманаси) и филиал концерна «Сидзуока» в Токио вошли во многие архитектурные учебники. И если говорят, что архитектура это музыка в камне, то биография Тангэ − это жизнь в камне.
Мне посчастливилось дважды встречаться с Кэндзо Тангэ. Первая встреча состоялась за несколько дней до открытия Токийской олимпиады в его небольшом офисе, расположенном на одной из самых красивых и нарядных столичных улиц − Омотэсандо.
Тангэ принял меня в маленьком скромном кабинете на третьем этаже небольшого особнячка. Он был приветлив и немного застенчив. Запомнилась его мягкая манера разговора, тихий голос, изысканный туалет (бабочка, запонки на белых манжетах, элегантный темный костюм), густые черные брови и тонкие аристократические пальцы рук.
Разговор шел в основном об истоках японской национальной культуры, о традициях и новаторстве, о его взглядах на проблемы современного города и о будущем урбанизации. В заключение беседы я не удержался от банального вопроса, что он думает о советской архитектуре.
Тангэ взглянул на меня с иронической улыбкой и ответил вопросом:
− А разве такая существует? Я слышал, что после короткого увлечения Ле Корбюзье и конструктивизмом ваши архитекторы отдали предпочтение помпезным сооружениям, отвечающим канонам вашей идеологии. Впрочем, может, я и ошибаюсь.
На этой ироничной ноте наша беседа закончилась, и я, конечно, не мог предположить, что мне доведется встретиться с мэтром еще раз.
Это произошло поздней осенью 1969 года, когда Япония вновь жила ожиданием большого международного события: Осака готовилась принять всемирную выставку «ЭКСПО-70». И вновь у всех на слуху было имя Кэндзо Тангэ, главного архитектора грандиозной экспозиции. Тогда много писали о его проекте площади Фестивалей, которую накроет гигантская металлическая конструкция размером 100х150 метров на высоте 30 метров. Эта махина собиралась на земле, а потом должна была быть поднята специальными домкратами. Такого технического решения еще не знало мировое строительство. Подлинным украшением выставки, её своеобразной визитной карточкой стала своеобразная Башня солнца высотой 120 метров, которая служила смотровой площадкой.
Тангэ назначил встречу в своём, как он назвал его, «полевом штабе» в Сэнри − пригороде Осаки, недалеко от гигантской строительной площадки. На этот раз на нём была рабочая спецовка, да и вся обстановка была подчёркнуто деловой.
Он вспомнил о нашей первой встрече пятилетней давности и отметил, что истекший период был очень насыщенным и плодотворным в его жизни.
Думается, что даже за давностью лет суждения Тангэ о японских традициях, градостроительстве и архитектуре не утратили своего интереса и сегодня. Поскольку некоторые темы, затронутые в первой встрече, получили развитие во второй, я позволил себе немного «перетасовать» ответы, сохранив их текстуальную точность. Таким образом, читателю предлагается «синтетическое» интервью, которое проходило в два этапа, разнесенных между собой во времени и пространстве.
− Созданный вами спортивно-архитектурный комплекс в токийском парке Еёги вызывает восхищение. Специалисты говорят, что вам удалось соединить древние национальные традиции и современные технологии. Какова точка зрения самого автора?
− Это сложный вопрос. Прежде чем на него ответить, нужно разобраться, что понимать под традициями. На мой взгляд, сами по себе традиции не содержат творческой энергии. Поэтому их не следует канонизировать. Насущная задача современности творчески осмыслить как прошлое, так и будущее. Убежден, что именно такой подход особенно необходим к японской культуре. Поэтому для меня всегда было важно приложить достижения современной цивилизации, имеющие западные корни, к традиционной японской культуре. Одна из таких попыток − Олимпийский комплекс в Токио.
− В таком случае, пожалуйста, поясните, в чем особенности японской национальной культуры, которые проявились в архитектуре.
− Попробуем абстрагироваться от материального выражения замысла − материалов, технологии и прочего − и вернуться к традициям. Например, греческий Парфенон был воздвигнут как величественное святилище на вершине горы, чтобы его было лучше видно со всех сторон в сияющих лучах солнца. Примерно такое же место в истории японской культуры занимает храм Исэ неподалеку от Киото. Но он стоит в дремучем лесу за четырьмя высокими оградами и почти невидим. Именно окружающий его лес, а вовсе не сам храм, вызывал у японцев мистические чувства.
Вспомним еще знаменитый «Сад камней» − несколько, казалось бы, хаотически разбросанных на белом песке камней, − который заставляет уже несколько поколений японцев размышлять о бренности всего живого и нетленности духа.
О чем все это говорит? Для японцев традиционно отношение к природе как к святыне. Архитектор должен следовать медицинской клятве Гиппократа: «Не навреди!» Поэтому, если говорить о национальных традициях в зодчестве, прежде всего нужно помнить о необходимости гармонии с окружающей средой.
− Но такая фетишизация природы должно быть очень ограничивает архитектора, который по роду своей деятельности постоянно вторгается в царство природы?
− Да, это так. Японцы по своей натуре очень чувствительны, особенно по отношению к природе. Например, некоторые держат в садиках маленькие бамбуковые клеточки с цикадами. Их стрекотание ассоциируется с прохладным вечером и служит облегчением в жаркий знойный день, как и переливы колокольчика, висящего у раскрытого окна. В конечном счете, это самообман, но таково гипнотическое влияние природы на японца. Архитектор должен считаться с этими традициями и учитывать их в своём творчестве. Порой это очень трудно и не всегда удается.
− Вам принадлежит множество разных архитектурных проектов, но среди них, кажется, нет ни одного жилого дома. Вы отдаете предпочтение общественным зданиям. В чем причина такой «однобокости»?
− Действительно, я спроектировал только одно жилое здание − свой собственный дом. Типовым жилищным строительством я не занимаюсь, поскольку, как архитектор, повязан очень жесткими нормами, установленными государством. В Японии на человека полагается всего 10 кв. метров. Сравните с 20 кв.м. в Италии или 30 кв. м в Англии. Застой в японском жилищном строительстве объясняется скудным финансированием. Есть и другие причины, но главное − стремление властей разных уровней увековечить «крольчатники», как презрительно называют муниципальное жильё сами японцы. Что касается частных заказов, то на выполнение их у меня просто не хватает времени.
− Вы много внимания уделяли градостроительству, в частности Токио. Каким Вам видится этот гигантский мегаполис?
− Когда-то я разработал проект «Токио-1960», который в какой-то степени выразил мою мечту, немного даже утопическую. Снова вынужден вернуться к теме культурных традиций. В Древней Греции в центре города была «агора» − большая площадь, где формировалась общественная жизнь. А в Японии, как и во многих странах Востока, не было ни общественной жизни, ни демократических традиций, а следовательно, не было и потребности в «агоре», где собирались бы горожане. Издревле жизнь японских городов зиждилась вокруг замков правителей − императоров, сёгунов, феодалов. Население в зависимости от достатка старалось жить ближе к центру и строило дома, как попало, тесно прижимаясь друг к другу. Так продолжалось веками. Поэтому перестраивать или перепланировать большие города подчас просто невозможно. Особенно Токио, которое хаотично расползается. Главное в нашем проекте было организовать систему городских связей. Для этого мы предложили революционный вариант − активно использовать для нужд города «емкость» Токийского залива. (Между прочим, эта казалось бы сумасбродная идея получила в дальнейшем свое развитие, и планы «освоения» Токийского залива на нескольких уровнях реализовались. − М.Е.).
Есть еще одна проблема мегаполиса: необходимость примирить две взаимоисключающие тенденции − универсализацию и индивидуализацию. Иными словами, приходится добиваться того, чтобы в условиях растущей стандартизации каждая квартира, каждый дом и каждая улица имели бы свое лицо. Какое-то время пытались использовать для этого наружную рекламу, но она тоже стала обезличенной и беспорядочной. В будущем, полагаю, многое будет зависеть от творческой изобретательности зодчего и подлинно научной методологии.
− А Вас не пугает, что дальнейшая урбанизация нарушит национальный характер японских городов?
− Это дискуссионный вопрос. Существует мнение, что современная цивилизация (урбанизация − один из ее аспектов) не в состоянии создать подлинно человеческие ценности. Горячо обсуждался вопрос, должны ли развиваться такие города-памятники, как Киото и Нара. Эта проблема актуальна и для Европы. Но специфика Японии заключается в том, что городская старина не привязана в нашем сознании к «материальности». Японец испокон веков привык, что примерно каждые двадцать лет здание должно обновляться. Даже древние храмы, в том числе и святилище Исэ, построенное, согласно преданиям, в III веке, многократно перестраивались. При этом соблюдалось одно незыблемое правило: облик строения оставался прежним. Здесь уместно привести в качестве аналогии танец. Разные исполнители в разные эпохи исполняют его по-разному, но форма танца сохраняется и передается из поколения в поколение. Так и в японском зодчестве.
Вот почему, когда в Киото напротив вокзала воздвигли телебашню, а в Наре − претенциозное здание префектуры, общественность была возмущена.
У меня нет готового ответа на данный вопрос. Но хочу вновь подчеркнуть, что архитектор, который берет на себя смелость и ответственность, должен обладать особым художественным тактом, чтобы «вписать» что-то новое в уже сложившуюся картину города. Для нас, проектировщиков Олимпийского комплекса, это было самой трудной задачей.
− Можно ли считать спроектированную Вами на Всемирной выставке Площадь Фестивалей прообразом «агоры» города будущего?
− Для меня и всего коллектива выставка «ЭКСПО-70» является не демонстрацией достижений прошлого в сочетании с научно-техническими успехами в разных областях, а большим празднеством, во время которого люди могут встречаться и духовно общаться. Выставка − уникальная лаборатория, где «подопытными» станут 70 миллионов человек, которые посетят ее в течение полугода.
Ядром выставки является «Символическая зона», состоящая из четырех малых площадей (150х1000 метров), связанных между собой движущимися тротуарами. В центре зоны − площадь Фестивалей, которая может стать концертной площадкой с числом зрителей до нескольких десятков тысяч, размещенных под гигантской кровлей. Так что сравнение с «агорой» вполне уместно.
Кстати, проектировщики «ЭКСПО-70» должны были предусмотреть, как обеспечить выставочный город питанием, развлечениями и местами отдыха. Более того, надо было думать и о будущем после закрытия. На наш взгляд, там будет город с населением до 500 тысяч человек. (Тангэ и на этот раз не ошибся. − М. Е.).
Вообще, разрабатывая генеральный план Всемирной выставки, мы старались заглянуть в градостроительство ХХ1 века, которое будет служить развитию человеческого общения.
− Коль скоро речь зашла о городах будущего, как Вы представляете развитие Японии, которая в известном смысле лишена больших территориальных «резервов»?
− Не берусь нарисовать полную картину будущего Японских островов, но полагаю, что основой его станет создание надежной системы быстродействующих связей между кварталами, городами и сельскими районами. Некоторые считают, что в Японии будет несколько мегаполисов, окруженных городами-сателлитами с населением от 500 тысяч до миллиона человек. Я считаю такой путь развития ошибочным. На мой взгляд, предпочтительней была бы «линейная система», при которой на «тихоокеанской оси» разместятся два крупных мегаполиса (Токио и Осака) и целый ряд «городов-коридоров» (Нагоя, Киото, Хамамацу, Сидзуока и т. п.). Общая схема будет напоминать позвоночник с ребрами. Она позволит связать между собой в единое целое крупные и маленькие центры. Естественно, потребуются самые совершенные средства коммуникации, различные виды транспорта, дороги с малыми скоростями и высокоскоростные магистрали, а главное абсолютно новые подходы к градостроительству.
− Какими же будут эти подходы? Родились ли уже новые Ле Корбюзье или Тангэ?
− Каждая эпоха рождает своих мастеров. Настоящий зодчий должен иметь свою «внутреннюю антенну», которая помогает ему настраиваться на волну культурно-исторических веяний. Он должен улавливать основные тенденции и отбрасывать наносное, второстепенное. Проектировать новое − значит заглядывать в будущее.
…Прошло почти три десятилетия после нашей последней встречи. Все эти годы Тангэ оставался незыблемым авторитетом среди зодчих всего мира. Несмотря на свой преклонный возраст, он продолжал работать. К числу его последних творений относится двуглавое здание городской администрации Токио, которое украсило японскую столицу. В последние годы прошлого века говорили, что Мстислав Ростропович уговорил архитектурного патриарха принять участие в реконструкции Большого театра в Москве, но какие-то причины помешали этому.
Великий зодчий скончался 2 марта 2005 года в возрасте 92 лет. Но он продолжает жить в своих замечательных творениях, которые стали лицом нашего времени.
