Мы попросили Ефимова Михаила Борисовича написать для сайта ОРЯ серию коротких эссе о его жизни и творческом пути, а также о Японии. Публикуем очередное эссе автора.
41. КЭНДЗАБУРО ОЭ − 85
В этом году один из крупнейших писателей современности − Кэндзабуро Оэ − отмечает своё 85-летие. Мне хотелось бы данное эссе посвятить этому выдающемуся литератору и гражданину.
О Кэндзабуро Оэ сказано и написано много. Это не удивительно, ибо его творчество и сама жизнь дали достаточно пищи для исследователей и литературных критиков. Мне посчастливилось встречаться с ним. Тогда, в середине 80-х годов он был уже известен, но мировое признание было ещё впереди.
Нельзя сказать, чтобы японские литераторы были слишком избалованы вниманием Комитета по Нобелевским премиям. За всю историю его существования только два гражданина Страны восходящего солнца были удостоены этой награды. В 1958 году её получил классик японской литературы Ясунари Кавабата, а спустя 26 лет, в 1994 году − Кэндзабуро Оэ (В 2017 г. лауреатом стал Кадзуо Исигуро, японец по происхождению, но он был гражданином Великобритании). Мотивируя свой выбор, члены Нобелевского комитета отметили, «что Оэ с поэтической силой сотворил воображаемый мир, в котором реальность и миф, объединяясь, представляют тревожную картину сегодняшних человеческих невзгод». Формулировка, хотя и изложена в довольно витиеватой форме, но выделяет главное − К.Оэ в своём творчестве создал «тревожную картину человеческих невзгод». И это абсолютно верно!
Бывало, что высшую в мире литературную премию присуждали весьма спорным фигурам. Но данная кандидатура отвечала всем высоким эталонам Нобелевского комитета и получила всеобщее одобрение… Ничего удивительного в этом не было. Почти шестьдесят произведений К. Оэ переведено на десятки языков мира. Большую известность получили его романы «Футбол 1860 года», «Объяли меня воды души моей», «Игры современников», многие повести, рассказы и эссе. С творчеством писателя хорошо знакомы и наши читатели, поскольку его произведения издавались неоднократно и на русском языке.
Свою первую литературную награду он получил в 23 года и с тех пор собрал, пожалуй, полную коллекцию всех имеющихся в Японии литературных премий. Решение шведских мэтров лишь подтвердило международное признание писателя. Сам он считает, что японская литература заслуженно завоевала эту награду, хотя имя лауреата могло бы быть и иным. По его мнению, этой премии был не менее достоин и Кобо Абэ (1924-1993), автор знаменитой «Женщины в песках» и других замечательных произведений.
Кэндзабуро Оэ родился в маленькой глухой деревушке, укрывшейся от шумного мира в дремучих лесах острова Сикоку. Семья была большая и бедная. У Кэндзабуро шесть братьев и сестер. От рождения он был замкнутым и впечатлительным ребенком, общению со сверстниками предпочитал чтение книг, за что его прозвали «барсуком». Но после окончания школы жизнь его резко изменилась. Он уехал в столицу, где со второй попытки поступает в Токийский университет на французское отделение. Именно там происходит «проба пера»: студент Оэ пишет стихи и пьесы, которые публикует университетский журнал и ставит на сцене студенческий театр. Тогда же он получает свои первые литературные награды.
Спустя 10 лет крупнейшее японское издательство выпустило шеститомник избранных произведений Кэндзабуро Оэ. В 1958 году его произведения начинают публиковать ведущие литературные журналы. В том же году он получает престижную премию имени Рюноскэ Акутагава вопреки мнению нескольких членов жюри. Они выступили против, потому что, по их мнению (кстати говоря, вполне обоснованному!) нельзя было присуждать эту премию, ориентированную исключительно на молодых, начинающих писателей, уже признанному литератору. С годами количество написанных им книг росло, а вместе с ними росла и широкая популярность не только в Японии.
Главная тема Оэ − тема молодежи. В этой связи остановлюсь вкратце на романе «Семнадцатилетний».
Он был написан в 1961 году и опубликован в журнале «Литературный мир» («Бунгаку кай»). Кэндзабуро Оэ написал его под впечатлением циничного убийства руководителя Социалистической партии Японии Инэдзиро Асанумы, которого зарезали прямо на трибуне во время выступления. Убийце было всего семнадцать лет. Роман показал, как, отравленный ядом эгоизма и неудовлетворенного честолюбия, экзальтированный юнец проходит сложную внутреннюю эволюцию и доходит до героизации убийства и оправдания убийц. Более того, он сам им становится.
Публикация романа, который был воспринят как публичное обвинение политической системы, вызвала бурую реакцию общественности. Рамки чисто литературных дискуссий были сметены. Автор стал объектом нападок со стороны крайне националистических кругов. Правые экстремисты даже угрожали Оэ физической расправой. В итоге крупнейшее в Японии издательство «Бунгэй сюндзю синся» решило рассыпать набор уже анонсированной второй части романа.
К. Оэ активно заявил о себе как представитель того «рассерженного поколения», которое после войны горячо взялось за демократические преобразования в стране и решительно выступило в рядах антиядерного движения.
Ранние произведения писателя позволили критикам называть его «японским Сэллинджером», а заметное участие в общественной жизни страны закрепило репутацию бунтаря-радикала. Он постоянно был в гуще событий, в людской толпе.
В 1963 году в семье молодого, но уже признанного писателя родился первенец, которого назвали Хикари, что означает «Свет». Но именно с этого момента вся жизнь Кэндзабуро Оэ перевернулась и погрузилась во мрак. Дело в том, что мальчик родился инвалидом, тяжелобольным ребенком, который не мог говорить. И хотя в дружной и крепкой семье писателя вскоре появились еще сын и дочь, он так и не смог оправиться от тяжелой душевной травмы. Оэ вновь превратился в «барсука», замкнулся в своем мире и решил посвятить всю оставшуюся жизнь тяжелобольному сыну.
Имя Хикари прозвучало и в первом же интервью, которое писатель давал сразу после того, как из Стокгольма пришло радостное сообщение: «Я пишу прозу уже 38 лет. Из них в течение 31 года основным лейтмотивом моих произведений так или иначе звучит проблема больного сына. Порой я переживал, что ухожу в так называемую «эго-литературу», очень распространенную в Японии. Но потом смирился с этим. Я живу вместе с маленьким человеком по имени Хикари. Думаю, что именно это позволяет мне писать о стране, о мире, о душе. Через Хикари я познаю проблемы Вселенной, всеобщности и универсальности».
Нобелевскую премию Кэндзабуро Оэ получил в дни, когда завершалась его многолетняя работа над большой трилогией, объединенной общим названием «Пламенеющее зеленое дерево». Этим этапным произведением писатель собирался подвести черту под определенным периодом своей жизни и творчества. Как он не раз говорил, это его «последняя глава», после завершения которой нужно остановиться, оглянуться и немного помолчать.
В первой же статье, написанной нобелевским лауреатом и опубликованной в газете «Асахи», высказывается такая мысль: «Если я вновь поймаю луч света, то, наверное, снова начну писать. Потом опять замолчу…».
Вспоминаются слова писателя, сказанные им в 1992 году, спустя семь лет после завершения первой части трилогии: «Я долго размышлял о своём жизненном пути как писателя и, в конце концов, пришёл к тому, что главная проблема − как в эпоху, которая не ставит ясных целей, до конца дней своих сохранить душу».
Думаю, что связывая своё дальнейшее творчество с тем, удастся ли ему поймать «луч света», писатель имел в виду судьбу сына. С годами появились некоторые надежды. Состояние здоровья юноши медленно улучшалось. Ему удалось наконец-то вырваться из плена немоты, в котором он страдал три десятилетия. А главное − у него прорезался незаурядный музыкальный талант. В Японии заговорили о доселе неизвестном композиторе Хикари Оэ. Вышло несколько компакт-дисков с его произведениями. Это серьёзная музыка, которую отличает своеобразное понимание мелодии и оригинальность композиции.
Так получилось, что на следующий день после сообщения о присуждении Кэндзабуро Оэ нобелевской премии в древней Камакуре, бывшей японской столице, состоялся давно запланированный концерт «Музыка Хикари Оэ», в котором приняли участие известные японские исполнители. Прозвучало десять произведений молодого композитора. Зал едва вместил полторы тысячи слушателей.
На состоявшейся после концерта пресс-конференции выступил Кэндзабуро Оэ, который даже не пытался скрыть своего волнения. «Когда мы с женой и детьми слушаем музыку Хикари, нам кажется, что это сон. А то, что происходит сейчас, когда концертный зал переполнен и на сцене выступают первоклассные музыканты, принесло нам непередаваемую радость».
Пусть сам автор был в тот вечер немногословен, но его лаконичное «Большое спасибо» стоило многих речей.
Любопытен рассказ Юкари Оэ, супруги писателя, о творческой атмосфере в их доме: сын сочиняет музыку в абсолютной тишине, сидя за столом в своём кабинете. А рядом в соседней комнате также безмолвно работает над рукописью его отец. Поэтому у нас дома всегда царит тишина».
Отвечая на вопрос корреспондента журнала «Асахи сюкан», Ю.Оэ сказала: «Тот факт, что сын смог преодолеть свой недуг и стать на ноги, побудил Кэндзабуро Оэ принять решение отложить в сторону своё перо. Так, по крайней мере, говорят. Но подлинным мотивом для «Заявления об уходе из литературы», с которым выступил муж, было другое. Однажды он уже устраивал себе двухлетний перерыв в работе, который целиком посвятил чтению книг. На этот раз он намерен три года посвятить самосовершенствованию. Он выстрадал этот временный отдых. Нобелевская премия оказалась весьма кстати с точки зрения финансовой поддержки».
Судьба так распорядилась, что в жизни писателя сомкнулись два радостных события, каждое из которых имело для него колоссальное значение − творческий успех сына и присуждение ему Нобелевской премии. Они переполняли душу писателя, и об этом он прямо говорил и писал.
Словно неожиданно вспомнив о своем выдающемся соотечественнике, правительство Японии тоже решило отметить писателя и наградило его орденом «За заслуги в области культуры». Но реакция награжденного была быстрой и… шокирующей. Оэ решительно отказался принять орден, заявив, что является убежденным демократом послевоенной формации. «Мне этот орден не к лицу, так как он плоть от плоти нынешней государственной системы». Комментарии, как говорится, излишни.
Наша встреча с Кэндзабуро Оэ происходила почти за десять лет до описываемых событий. Он приехал в бюро АПН в Токио, где и состоялась наша неторопливая беседа. Я был покорён его скромностью и природной застенчивостью.
Тогда он выглядел моложаво с густой чёрной шевелюрой, через которую пробивалась седина, среднего роста, а за чёрной оправой очков смотрели добрые, умные глаза. Разговор получился довольно долгим. Отвечая на вопросы, Оэ-сэнсэй порой делал продолжительные паузы, а иногда серьёзное выражение лица сменялось улыбкой.
Перечитывая нашу давнишнюю беседу, думаю, что она и сегодня не утратила своей актуальности. Впрочем, судите сами.
− Вы вошли в японскую литературу как своеобразный глашатай «рассерженного поколения» 50-х годов. Что стало с ним? Кто пришел ему на смену?
− Многие проблемы того поколения остались и сегодня, пусть и несколько видоизменились. Я тоже принадлежу к этому поколению, у которого война обожгла детство, и как писатель намерен и впредь выступать от его имени. Конечно, всякое время имеет свои отличительные черты. Иногда приходилось слышать, что характерной особенностью молодёжи 50-х и 60-х годов была глобальная общность её культуры. Дескать, «битлзы» были одинаково популярны в Нью-Йорке и Токио, Париже и Варшаве, Москве и Берлине, молодые люди повсюду одинаково зачитывались Куртом Воннегутом. Всё это, действительно, имело место. Но думаю было бы неправильным делать из этого вывод, что наличие якобы такой «глобальной общности» явилось главной отличительной чертой того времени.
По-моему, 50-е и 60-е годы запомнились прежде всего резко критическим отношением молодёжи к существовавшему мироустройству. Это можно было наблюдать и в Японии, которая буквально содрогалась от высочайшего накала студенческих волнений. Поколение, вступавшее в жизнь, ниспровергало скомпрометированные старые порядки, мораль и культуру «сытых». Она хотела утвердить новое и только свое. Сегодняшняя японская молодежь не хранит в себе дух бунтарства. Она не собирается ничего ниспровергать. Ведет себя довольно чинно и послушно, следует рекомендациям «старших». Думается, что в массе своей она, увы, социально пассивна.
− Может, в ваших рассуждениях скрыто обычное ворчание представителя старшего поколения?
− Не думаю, это довольно объективная картина. Но я далек от пессимизма. Более того, есть очень обнадеживающие симптомы. Прежде всего, хотел бы начать с активизации молодежных организаций, в том числе студенческих, выступающих в русле антиядерного движения. По-моему, это новое политическое явление, которое имеет тенденцию к росту. Что очень важно. Надо сказать, что в японской молодежи традиционно сильны два настроения: нигилизм и анархизм, «отрицание» и «разрушение». В зависимости от времени и рождаемых им проблем эти начала либо становились весьма заметными в общественной жизни страны, либо уходили на задний план. Думаю, что 60-е годы характеризовались подъемом анархических тенденций в молодежном движении. Сейчас же чаще можно столкнуться с нигилистическими настроениями, особенно в радикальных кругах молодежи. Вообще нужно подчеркнуть, что одна из острейших проблем демократического движения в Японии состоит в его разобщенности. И молодежь тоже, увы, не исключение.
− Вы упомянули об участии молодого поколения в антивоенном и антиядерном движении. Каковы формы этого участия?
− Прогрессивно настроенная японская молодежь многое заимствует у своих западноевропейских сверстников, и прежде всего это касается накала выступлений. Можно привести примеры, когда молодые люди устраивают манифестации, марши, митинги, выступления под лозунгами «Не допустим превращения Японских островов в поле войны» или «Превратим Японское море в море мира». Широкий размах получило массовое движение помощи жертвам Хиросимы и Нагасаки. Нужно обладать большим мужеством, целеустремленностью, верой в свою правоту, чтобы выступать в Японии против угрозы войны и за запрещение ядерного оружия. Но бывает и так, что боевое настроение сменяется унынием и пессимизмом. Дескать, все равно ничего не выйдет…
− В одном из своих выступлений Вы употребили термин «ядерная культура». Что это такое?
− На мой взгляд, в мире существуют две основные точки зрения на научно-техническую революцию. Одна отдает предпочтение, если можно так выразиться, примату природы: ставит превыше всего человека, воспевает сельский труд и рыболовство. Думается, что в своем чистом виде она близка миру Льва Толстого. Вторая − фетишизирует технику, противопоставляя ее человеку, который становится объектом научно-технических манипуляций. Согласно такому взгляду, развитие техники, по существу, ведет к модернизации человеческой цивилизации. Вот эту фетишизацию техники во всех ее проявлениях, игнорирование общечеловеческих гуманных факторов я и называю «ядерной культурой» и беру эти два слова в кавычки. С подлинной культурой данное понятие не имеет ничего общего.
− Тем не менее роботы, компьютеры, передовая технология активно проникают в нашу повседневность, в наш быт. Что же, по Вашему мнению, ждет молодое поколение в начале ХХ1 века?
− Применительно к Японии я думаю об этом со страхом. В условиях существующего строя наверняка произойдет ужесточение диктата со стороны правящего класса. Подтвердится мысль Маркса о том, что при капитализме усиливается отчуждение человека. Техника, поставленная на службу такому государству, позволит осуществлять еще более изощренную эксплуатацию и контроль за мыслями. В этом смысле Япония может стать самой страшной моделью. Сейчас в нашей стране наблюдается настоящий бум, вызванный мини-компьютерами индивидуального пользования. Молодые люди очень увлекаются этими дорогостоящими игрушками. Им кажется, что они с помощью таких устройств становятся всесильными и всемогущими. Но на самом деле происходит обратное: человек сам становится игрушкой. Сокращается его интеллектуальный задел, он все больше проводит времени возле экрана телевизора или дисплея. (Напомню, что наша беседа проходит 35 лет назад! — М.Е.) И поэтому меня очень радует, когда я слышу, что молодёжь начинает больше интересоваться литературой, ходит в библиотеки, тянется к настоящей культуре − музыке изобразительному искусству. Значит, не все еще потеряно.
− А каким, по Вашему мнению, идолам поклоняется японская молодежь? Кто ее герои?
− В мою бытность молодым, нас спрашивали, кто наши самые любимые писатели? Оказалось, что в их число вошли Толстой, Достоевский, классики японской литературы, серьезные мастера. Молодое поколение постигало по этим книгам серьезнейшие проблемы бытия. А сейчас даже студенты отдают предпочтение детективам и комиксам. Их кумирами становятся эстрадные певцы и звезды телевидения. Я говорю об этом с чувством грусти и сожаления, ибо считаю, что без гуманитарной основы личность человеческая беднеет. Никакие роботы и компьютеры не могут заменить ей истинную культуру, и мне хочется все-таки надеяться, что господство ее суррогатов не абсолютно, что Человеческое в человеке все же возьмет верх.
− Еще Брехт поставил в свое время вопрос: может ли быть здоровым общество, если оно не рождает своих героев?
− Конечно, речь идет не о суперменах или сиюминутных идолах. Я имею в виду тех, кто выражает дух своего времени, кто может служить примером для подражания. Таким героем для молодежи 60-х был легендарный Че Гевара, а во время вьетнамской войны наш писатель Макота Ода[1]− активный борец против американской агрессии. Гражданственность его позиции сделала этого мужественного писателя кумиром молодежи. А разве можно сказать такое, скажем, о Масахико Симада[2], книжками которого зачитываются сейчас молодые японцы? Его творчество откровенно цинично. Он словно кичится тем, что занимает позицию стороннего наблюдателя. Такого рода кумиров я отношу к категории «антигероев».
− Какую роль, на Ваш взгляд, должны сегодня играть писатели Японии в антивоенном движении?
− 20 лет назад, если поэт или писатель в своих произведениях воспевал красоту природы, считалось, что тем самым он объективно выступал за мир. Сейчас другое дело. Человечеству угрожает полное уничтожение, и борьба за мир должна быть активной. Это в полной мере относится и к литераторам. Я вовсе не хочу сказать, что сегодня нельзя уже писать трехстишия о красоте весеннего дождика или цветущей сакуры. Но этого уже мало. Нужно врываться в сознание людей и звать их решительным действиям.
Несколько лет назад в Японии среди писателей началось движение, девизом которого стало: «Литература может существовать только при условии, если человек думает о завтрашнем дне». Если нет будущего, нет и не может быть творчества. Надеюсь, что это движение будет крепнуть.
− В своих выступлениях и произведениях Вы часто ссылаетесь на русских и советских писателей. Какое место они занимают в Вашем творчестве?
− Я считаю своим первым и основным литературным учителем великого Достоевского. Многие наши критики находят его сильное влияние в моих книгах. Это не случайно. До самого последнего времени у меня было твердое правило: первые десять дней года посвящать целиком чтению Достоевского. Преклоняюсь также перед гением Толстого, «Войну и мир» перечитывал много раз.
Моя специальность, согласно университетскому диплому − французская литература. Ей, в частности, я обязан тем, что смог познакомиться с французскими переводами литературоведческих работ Виктора Шкловского и Михаила Бахтина. Я очень ценю эти работы. Например, труды Бахтина помогли мне во многом подойти к анализу японской культуры. Я очень люблю Михаила Булгакова, особенно его «Мастера и Маргариту». Меня связывает давняя дружба с Евтушенко, Вознесенским, Окуджавой, Ахмадулиной. Недавно я открыл для себя Валентина Распутина. Как видите, я имею все основания говорить что русская и советская литература глубоко вошла в моё писательское сознание.
Получая Нобелевскую премию, Кэндзабуро Оэ сказал, что мечтает написать книги, которые читали бы будущие поколения. «Я хочу писать для детей ХХ1 века. Моё главное желание, чтобы они поняли меня. Но у меня в запасе не так уж много времени».
С тех пор прошло уже почти четверть века. Несмотря на то, что писатель несколько раз устраивал себе «перерывы» в работе, он всё время находился в авангарде современной японской литературы. Кэндзабуро Оэ был не просто участником, а по существу застрельщиком мощного общественного движения против использования в Японии атомной энергии, усилившегося после катастрофы в Фукусиме. Большой читательский интерес вызвал его роман «В позднем стиле», начатый в 2012-м году.
В последние годы в Японии учреждена литературная премия имени Кэндзабуро Оэ. В Токио открылся большой книжный магазин его имени. Писатель-гумманист несмотря на свой солидный возраст часто выступает с лекциями и в печати. Остаётся только восхищаться энергией и несгибаемой волей писателя, отстаивающего идеалы, за которые он боролся ещё в середине прошлого века. Думаю, что без всякого преувеличения можно сказать о нём, что представитель «рассерженной молодёжи» 60-х и по сей день находится на баррикадах борьбы за социальную справедливость и всемерное развитие личности.
[1] Макото Ода (1931-2017) − поэт, писатель, общественный деятель. Книга «Хиросима»переведена на десятки языков. Один из создателей «Бэхэйрэна» — организации, боровшейся против американской агрессии во Вьетнаме.
[2] Масахико Симада (род. 1961 г.)- писатель, драматург, актёр, председатель Японского союза литераторов. В 1984 году окончил кафедру русского языка и литературы Токийского университета. Автор более семидесяти книг, В 2017 году выступил с гостевой лекцией об искусственном интеллекте в Санкт-Петербургском государственном университете.
