Мы попросили Ефимова Михаила Борисовича написать для сайта ОРЯ серию коротких эссе о его жизни и творческом пути, а также о Японии. Публикуем очередное эссе автора.
ЯПОНСКАЯ АУДИТОРИЯ
АПН изначально было ориентировано на зарубежную аудиторию. Отсюда возникали все трудности и проблемы. «Не скажу за всю Одессу» и поделюсь только впечатлениями о вкусах и традициях японского читателя и телезрителя, которым предлагалась наша «продукция».
В силу своего менталитета и даже особенностей языка японец привык к точности и чёткости отражения окружающего мира и происходящих событий.
Запомнилась маленькая газетная информация, в которой сообщалось, что некий пассажир поезда оказался запертым в туалете. Вряд ли такая заметка нашла бы место на страницах нашей центральной прессы (я прочитал её в респектабельной газете, имевшей многомиллионный тираж) и уж тем более в ней не указывалась бы фамилия и возраст потерпевшего, из какого города и куда он ехал, фамилия и возраст проводника, пытавшегося вызволить его из случайного «заточения», а также вряд ли газета сопроводила это сообщение сведениями из редакционного досье с указанием аналогичных случаев на железной дороге за последние пятьдесят лет.
А японский читатель привык к тому, что ему сообщают всю фактуру и детали происшедшего события. Ему не понятны такие обороты, как «более пятидесяти» (51 или 72?), «десятки», «сотни», «тысячи» и т.д. Когда мы сообщаем, что Великая Отечественная война унесла десятки миллионов жизней советских людей, японцу непостижимо: как это может быть, чтобы не могли установить точное число погибших?! Генетическая привычка к точности нашла своё отражение даже в языке. Например, существует около десятка слов для характеристики слова «облако» (речь не о прилагательных).
Человек, выросший в условиях свободного предпринимательства не может понять, что такое «спекуляция» (каждый нормальный человек хочет купить дешевле и продать подороже) или смысл деятельности Госплана и Госснаба. Наверное, нынешнее поколение тоже вряд ли сможет в этом разобраться. Как можно (а главное – зачем?) планировать всё и вся от выпуска паровозов, специалистов-микробиологов и танков до изготовления штанов, спичек и кислых огурцов.
Однажды, один дотошный японский читатель журнала «Советский Союз сегодня» упрекнул нашу редакцию в том, что мы никак не можем избавиться от своего самодержавного прошлого и часто допускаем странные для аборигенов штампы типа «его величество рабочий класс» или «его величество футбол», повсюду нам мерещатся «дворцы» − будь-то бракосочетания, молодёжи или спорта, − а уж «королевы» у нас на каждом шагу: идёт ли речь о кукурузе, лёгкой атлетике, цирке или даже бензоколонке.
Особенно японцам претил штамп, укоренившийся применительно к ним самим. Привычное для нас сочетание «трудолюбивый японский народ» в переводе просто звучит абсурдно. Что значит «народ, который любит труд»? Во-первых, не существует народов-бездельников, а, во-вторых, как можно любить труд? Любому человеку или сообществу людей присуще заниматься трудом, который составляет основу существования.
Но всё это, так сказать, стилистические трудности, которые мы, насколько было возможно, устраняли в ходе редактирования материалов для журнала «Советский Союз сегодня». Но в работе для продвижения наших материалов в японские СМИ возникали совсем другие проблемы, преодолевать которые было намного сложнее.
Главная и непреодолимая преграда состояла в том, что местные «масу-коми» используют, и то очень выборочно, иностранную информацию. Исключение делается исключительно для мировых агентств, каковых, в мою бытность, было только шесть, в том числе и ТАСС. Но даже его сообщения довольно редко попадали в зону интереса японских СМИ. Любые материалы за подписью советских авторов практически не имели никаких шансов пробиться на полосы местных газет.
Так возникло понимание того, что нам могут помочь только японские журналисты. Самый надёжный путь — предоставить им возможность самим оказаться на месте события или получить доступ к источнику информации. В АПН был создан специальный отдел, который занимался исключительно организацией поездок журналистов (в том числе и японских) по Советскому Союзу. Естественно наша редакция по «наводке» Бюро отбирала такие группы и обеспечивала их сопровождение.
В этом же ряду стояла и организация встреч и интервью с теми, кто вызывал интерес у японской аудитории.
Когда я ещё работал в Москве, мне пришлось проводить такие мероприятия. Расскажу об одном из них, которое особенно запомнилось.
Шёл 1967 год, и вся советская пресса полыхала праведным гневом по адресу США и её агрессивной политики.
Наше токийское Бюро предложило организовать в Москве «круглый стол» с участием советских и американских специалистов под эгидой газеты «Иомиури» (тираж около 14.000.000 экз.). Тема – «Вьетнамская война и положение в Азии». В Москву прилетел заведующий международным отделом газеты Т.Хаякава со своей командой. Все расходы взяла на себя японская сторона, а организация лежала персонально на мне.
После долгих согласований определили состав участников: с советской стороны – два политических обозревателя газеты «Правда» Ю.Жуков (по «совместительству» ещё и депутат Верховного Совета СССР) и В.Маевский, очень серьёзный специалист по Дальнему Востоку и прежде всего, Японии. Уже после я узнал интересную историю, связанную с ним.
Виктор Васильевич ещё в молодые годы работал спецкором «Правды» в Англии, и его материалы всегда пользовались успехом в редакции и у читателей. Но однажды он передал очередной репортаж, который не был опубликован. Никто не мог объяснить причину, даже главный редактор, до которого он дозвонился. Оказывается для этого были серьёзные основания, которые могли пагубно отразиться не только на дальнейшей карьере В.Маевского, но и на личной судьбе. Дело в том, что однажды Сталин прочитал одну его корреспонденцию из Лондона, которая ему активно не понравилась. Он даже в сердцах воскликнул: «До каких пор этот старый меньшевик Маевский будет мне мешать работать?» В редакции уже ждали «вызова на ковёр». Но видимо вождь вскоре забыл об этой публикации. Вскоре у него на докладе по другим вопросам был главный редактор «Правды» и сказал, что некоторые молодые зарубежные корреспонденты позорят газету и их собираются отзывать. На это Сталин заметил: «Молодые кадры надо не наказывать, а воспитывать. Пусть работает». Кстати, выяснилось, что действительно в дореволюционные годы существовал меньшевик — полный тёзка В.Маевского, который остро полемизировал с большевиками. Видимо Сталин с ним и спутал собкора «Правды».
Итак, советская «команда» состояла из двух журналистских «ассов», с японской стороны – два военных обозревателя, один из которых был отставным генералом, а американскую сторону представлял какой-то профессор, фамилия которого мне ничего не говорила.
И вот, наконец, все собрались в гостинице «Советская». Уже нацепили наушники переводчики с японским и английским языками, а я убедился, что официанты разнесли кофе для участников. С некоторым опозданием появился монументальный Юрий Александрович Жуков. В общем, всё готово. Нет только американца. Тягостное ожидание явно затягивалось. Я через каждые пять минут бегаю звонить в посольство США, где мне отвечают, что профессор задержался, т.к. самолёт опоздал, но он приедет с минуты на минуту.
Наступает кульминационный момент: Жуков с грохотом отодвигает кресло и поднимается со словами, что больше не намерен ждать какого-то янки. За ним встаёт В.Маевский. Я понимаю, что сейчас произойдёт катастрофа, и все долгие старания пойдут прахом. Что-то лепечет Хаякава, японцы испуганно наблюдают эту сцену, а я стою в дверях и пытаюсь удержать советских участников. Именно в этот момент появляется довольно комичная фигура профессора в помятом костюме, огромных рыжих ботинках, а на потном лице блестят очки в чёрной массивной оправе. В довершении ко всему, у него насморк, и он беспрерывно чихает.
Американец приносит свои извинения, ссылается на самолёт и скромно представляется: «Генри Киссинджер». Если бы мне тогда сказали, что этот чихающий персонаж в рыжих ботинках и есть будущий Государственный секретарь США и главный архитектор американской внешней политики, человек, который войдёт в историю ХХ века, я бы принял это за глупый розыгрыш.
Что было дальше за «круглым столом» я уже не помню. В память врезалась лишь одна резкая реплика Жукова по поводу вопроса ведущего, видит ли он возможность хоть какого-либо диалога между США и СССР: «Да, вижу, — прорычал главный ретранслятор Кремля, − это будет диалог между американским бомбардировщиком В-52 и советской ракетой «земля-воздух»! Иного не может быть!»
При всей нетерпимости и непримиримости позиций участников, выраженной за «круглым столом», полном неприятии советских аргументов нашими оппонентами, встреча оказалась очень полезной хотя бы потому, что мнение Жукова и Маевского дошло до японской аудитории. Так что наша пропагандистская сверхзадача была выполнена.
В дальнейшем судьбы участников сложились по-разному. Я уже говорил о блистательной карьере Киссинджера (помню, что академик Ю.Арбатов, близко знакомый с ним, иронически называл его «Кисой»), чья «челночная дипломатия» позволила ему поддерживать рабочие контакты с руководством Москвы, Пекина, Токио и других мировых столиц. Ю.А.Жуков помимо кабинета в «Правде» занимал какое-то время ещё высокие государственные посты. К сожалению, очень рано ушёл из жизни В.Маевский, сын которого Евгений стал видным специалистом японской лингвистике. А вот Тору Хаякава мне удалось впоследствии, после его ухода на пенсию, привлечь на работу в Бюро АПН в качестве стилиста. Мы с женой даже присутствовали на свадьбе его сына.
Мне лично очень пригодился тот первый опыт проведения «круглого стола» и потом я не раз их организовывал.
В частности, в Токио наше Бюро уже привыкло к наплыву японских журналистов, которые в охотку слетались к нам на встречи с видными советскими учёными, космонавтами, писателями, артистами и общественными деятелями. У нас не раз выступал Е.Примаков, Г.Арбатов, А.Яковлев и другие известные гости из Советского Союза. Эти материалы всегда вызывали интерес в Японии и широко комментировались.
Бывали и проблемы. По моей просьбе Е.М.Примаков (тогда директор академического института) дал интервью корреспонденту ведущего японского информационного агентства «Киодо». Ранним утром следующего дня у меня раздаётся телефонный звонок, и я быстро узнаю голос Евгения Максимовича с лёгким кавказским акцентом. С первых же слов я понимаю, что он взбешён.
− Слушай, твой знакомый писака всё переврал, и я буду требовать опровержения. Изволь немедленно связаться с руководством «Киодо»!
Я похолодел. Никогда такого не было, тем более не ожидал от журналиста, которого очень хорошо знал. Я позвонил ему тут же по телефону, но он со сна ничего не мог понять. Потом сказал, что немедленно прочитает газету и перезвонит.
По его словам, в своём интервью он не изменил ни одного слова Примакова. А заголовок ставит редактор по своему усмотрению для привлечения внимания читателей, хоть порой он и не совпадает с содержанием самой беседы. Евгений Максимович остался удовлетворён таким разъяснением.
Вспоминается ещё одна история из деятельности Бюро АПН.
В канун Дня Советской армии (напомню, что это отмечалось 23-го февраля) меня пригласил военный атташе и попросил помощи в выполнении приказа начальства. Министерство обороны СССР разослало по всем посольствам материал, посвящённый этому дню, для его публикации в местной прессе.
Я объяснил милейшему полковнику, что приказ этот не может быть выполнен, поскольку ни одна японская газета, ни за какие деньги его не опубликует. Есть только один выход — организовать своего рода брифинг для журналистов.
− А что, если они будут задавать вопросы?
− Обязательно будут, а вы отвечайте. Короче говоря, завтра мы соберём у себя прессу, а вы вместе с помощником и военно-морским атташе непременно в форме приезжайте в Бюро.
Наверное, впервые узкая улочка, где находилось Бюро АПН, была наглухо забита машинами и тонвагенами. Можно было подумать, что такой ажиотаж вызван встречей со звездой шоу-бизнеса или с лучшим страйкером из бейсбольной команды «Иомиури джайентс». На следующий день все газеты публиковали фото наших военных представителей, цитировали их слова, а телевидение включило это событие в новостную программу. Все остались довольны. Одни выполнили приказ, другие получили новостной материал.
Вспоминая о сотрудничестве с местными журналистами, хочется отметить, что в массе своей это были порядочные, высокопрофессиональные специалисты своего дела, умеющие дружить и в трудный момент готовые придти на помощь.
Для иллюстрации хочется рассказать о таком случае.
В Японию прибыла большая парламентская делегация во главе с членом политбюро ЦК КПСС Д.Кунаевым. В состав её входили видные партийные деятели, известная певица, а также, как тогда говорили, «знатный передовик производства». На моей памяти это была первая советская делегация на таком высоком уровне, если не считать кратких рабочих визитов М.А.Суслова и А.А.Громыко. Посольство стояло на ушах, разрабатывались специальные сценарии для встречи в аэропорту, в посольстве круглосуточно работал специально созданный штаб по приёму делегации. От принимающей стороны наши представители потребовали даже заправить особо чистым бензином самолёт, на котором прибыла и будет возвращаться домой делегация с самим членом политбюро. Мне запомнилась встреча командного состава советской колонии с высоким гостем, которая происходила в кабинете посла. Д.Кунаев поведал о важности своего визита для развития двусторонних отношений и сообщил о своих серьёзных беседах с представителями японских «партийных и хозяйственных органов». Видимо руководитель Казахстана имел в виду протокольные встречи в штабе правящей партии ЛДП, а также в «Кэйданрэн» — Ассоциации японских промышленников.
Мою задачу сформулировал очень ответственный работник ЦК КПСС, входивший в состав делегации. Я должен был организовать интервью Д.М.Кунаева и обеспечить передачу его выступления по центральному телевидению. Ещё выяснилось, что Динмухамед Ахмедович в своём интервью намерен отвечать на вопросы, которые ему уже сформулировали и согласовали в ЦК. Короче говоря, полный облом!
Я пытался объяснить, что местное телевидение не транслирует даже речи премьер-министра страны, а даёт только краткие сюжеты в новостных передачах. Что касается так называемого интервью, то это просто унизительно для корреспондента. На это мне разъяснили, что товарищ Кунаев представляет здесь не Буркина-Фасо, а великий Советский Союз, и эту мысль я обязан был донести до японцев.
Поняв, что против лома нет приёма, и вряд ли меня что-нибудь спасёт, я обратился за помощью к своим коллегам. Они вошли в моё бедственное положение и сделали всё, что было в их силах.
В качестве интервьюера согласился выступить лично президент «Киодо», которого я хорошо знал. Он явился в посольство в смокинге из уважения к высокому гостю, а потом с юмором рассказывал мне, что наконец-то узнал поголовье крупного рогатого скота в Казахстане и количество чугуна, которое там выплавляют. Сомневаюсь что эти увлекательные цифры стали достоянием широкой японской общественности.
А руководство «Асахи-ТВ», видя мои переживания, организовало съёмку с обещанием полностью передать её в эфир в день отлёта делегации. Естественно, никто этого не увидел, но было уже не до меня.
СОБКОР АПН
Я бесконечно благодарен судьбе, хоть благодарить мне надо было Льва Николаевича Толкунова − председателя правления АПН, − который вновь направил меня в Японию после восьмилетней работы в Москве. Тем более, что во второй раз я приехал в Токио, хоть и снова как зав. Бюро, но на этот раз в качестве корреспондента.
Мы с женой въехали в нашу старую, хорошо знакомую квартиру, Вроде бы всё то же самое, но были и новшества. Так, например, чтобы на старый «Мерседес» повесить новый белый номер взамен синего дипломатического, пришлось заплатить несколько сот долларов. Я вынужден был отказаться от некоторых преимуществ, которыми обладали сотрудники посольства, в том числе от возможности беспошлинной выписки, но зато я обрёл свободу передвижения по стране и право писать под своей фамилией.
С большим удовольствием я полетел на Окинаву, когда она отмечала 10-летие своего возвращения в родное лоно. Это был мой маленький реванш за былой запрет посетить этот остров.
Японцы — мастера устраивать разные помпезные зрелища. Празднование 10-летнего юбилея исторического возвращения не стало исключением.
В большое модерновое здание «Симин кайкан» съехалась очень знатная публика: специально прибывшие из Токио министры, представители правящей партии, вдова премьера Сато, при котором свершился этот исторический акт, высокие гости из других префектур, генералы, бизнесмены, депутаты и пр. и пр. Как и положено, в столь торжественных случаях, каждый участник церемонии получал при входе бант, который точно определял его место на многоступенчатой иерархической лестнице. Мне тоже выдали маленький бело-красный бантик с надписью «пресса». Судя по его размерам, средствам массовой информации была отведена ступенька где-то между охраной и прислугой.
Большая сцена была декорирована некой абстрактной фигурой, видимо, изображавшая льва (символ Окинавы). Под ней, строго по ранжиру, в соответствии с цветами и размерами бантов, расположились гости и хозяева.
А потом полились торжественные речи, приветствия и поздравления. В них постоянно повторялись такие слова, как «воссоединение», «Родина-мать», «народные чаяния» и тому подобное. Порой проскальзывала, правда, робкая фраза о том, что, дескать, встречаются еще определенные трудности и что на широкой дороге экономического прогресса попадаются пока досадные помехи. Но все это тонуло в потоке многословия.
Торжественное собрание завершилось (тоже по традиции) троекратным «банзай» во славу дальнейшего процветания Окинавы. После чего гости не спеша перешли в банкетный зал.
Как раз в то самое время, когда участники торжества, раскрасневшиеся от выпитого сакэ, выходили из здания «Симин кайкан», по соседству, в городском парке Ёги, собралось множество людей, и по тому же поводу. Правда, здесь не выдавали бантов, и сюда люди пришли без пригласительных билетов.
На открытой площади под лучами беспощадного южного солнца собралось примерно двадцать пять тысяч человек − вихрастые подростки и седые старики, конторские служащие и священники, учителя и крестьяне из окрестных деревень. Они пришли сюда, чтобы недвусмысленно выразить своё отношение к отмечаемому событию. Суть недовольства состояла в том, что даже после возвращения в «родное лоно» на Окинаве по-прежнему хозяйничают американцы, поскольку на острове множество военных баз, и по сей день местные жители становятся жертвами насилия и ДТП, совершаемых пьяными янки.
Тогда я оказался единственным советским корреспондентом на острове, и мой репортаж вызвал определённый интерес.
С чувством удовлетворения и даже гордости могу отметить, что за шесть лет своего пребывания в Японии я объездил все главные острова Японского архипелага и посетил большую часть префектур.
Я побывал на самой северной точке Хоккайдо − мысе Соя, который расположен южнее Парижа, но морозы здесь бывают до 30 градусов, а домики местных жителей снег иногда засыпает по самую крышу. На мысе Носапп смотрел в подзорную трубу (понятно, за плату!) на родную землю, которая отсюда выглядит довольно запущенной и мрачно. Такая «картина маслом» очень контрастирует на фоне шумных балаганов, магазинов и многочисленных забегаловок, расположенных у тебя за спиной. Здесь даже имеется двухэтажный Центр «Северных территорий», где продаются разные русские сувениры, включая матрёшки и клубничное варенье в больших консервных банках.
В целом же, неоднократно посещая Хоккайдо, я пришёл к выводу, что этот край, безусловно, мог бы стать надёжной площадкой для строительства новых отношений между Японией и Россией. С такими чувствами я возвращался и после своей первой поездки на остров.
В этом смысле с Хоккайдо можно сравнить также два района на берегу Японского моря – Ниигата и Канадзава.
Первый – относительно большой портовый город с населением почти в полмиллиона жителей, в котором тоже имеется российское Генконсульство и который связан прямым авиасообщением с Хабаровском. Между прочим, первый иностранный корабль, появившийся на рейде Ниигата, назывался «Дикий», и над ним реял Андреевский флаг. Это произошло 22 апреля 1859 года, а со следующего года открылось регулярное сообщение с Владивостоком. Любопытно, что в начале прошлого века местный поэт сочинил песню «Ниигата коута» («Ниигатская баллада»), популярную и поныне, в припеве которой последние слова звучат по-русски: «Вот в порт заходят корабли – хорошо, хорошо!»
В Ниигата я познакомился с двумя очень интересными людьми. Один из них 50-летний Иосикуни Сакураи − широко образованный настоящий интеллигент, который много сил отдал созданию эффективной системы заочного образования. Второй – 16-тилетний Макото Соримати.
Юная дочь Сакураи-сан проявила интерес к балету, побеждала на разных городских конкурсах и решила стать профессиональной балериной. Специально для неё и таких же юных поклонниц Мельпомены Сакураи-сан открыл балетную школу, весть о которой разнеслась по всей округе. В 1975 году школу посетила Майя Плисецкая, которая провела мастер-класс. Более того, она пригласила Сакураи-сан и его учениц в Советский Союз. Так завязались тесные связи. Спустя несколько лет в Москву приехала уже третья по счёту группа в количестве 105 человек. Они с успехом выступали во многих городах СССР. На самом видном месте в школе висит обрамленный документ, который мне показали с гордостью. Он гласит: «Свидетельство об установлении побратимства детской балетной школы города Ниигата с ансамблем «Счастливое детство» Дворца пионеров города Хабаровска».
Макото Соримати вырос в бедной семье. Его отец − владелец маленькой книжной лавочки на окраине Ниигата, которая размещается в старом деревянном доме, где он сам и живёт. Макото выглядит как миллионы японских школьников – белая рубашка, чёрные брюки, короткая стрижка и поношенные кеды. В толпе сверстников его не отличить. Но Соримати – уже известная личность в городе.
Однажды Соримати-старший, который несколько лет провёл в советском плену, решил показать сыну Советский Союз и взял его с собой в туристическую поездку. Это, казалось бы, заурядное событие, перевернуло всю жизнь юноши. Он решил посвятить себя изучению русского языка. С этой целью он стал регулярно слушать передачи Московского радио и много времени проводить в порту, стараясь поговорить с российскими матросами. Он настолько преуспел, что однажды в местном отделении общества «Япония-СССР» ему порекомендовали организовать…курсы по изучению русского языка. Желающих оказалось довольно много, и два раза в неделю к нему домой стали приходить ученики. Сначала их было 18 в возрасте от 8 до 65 лет.
Лично для меня эти два очень разных и по возрасту, и по материальному положению, и по культурному уровню человека стали олицетворением тех японцев, которые искренне хотят установления добрых отношений между нашими странами.
Выше я уже рассказывал о своей феерической поездке в Канадзава по приглашению «главного пера» местной газеты Камияма-сан и о знакомстве с руководителем отделения ОЯС Сигэки Мори. К этому можно лишь добавить, что волею судьбы я чаще, чем кто-либо из моих соотечественников, посещал префектуру Исикава и её главный город – Канадзава, за что был отмечен памятным золотым значком. Я бывал там зимой, когда главный парк Кэнроку-эн, известный своей красотой даже в Японии, словно тяжёлым одеялом был укрыт толстым слоем снега, мне приходилось бывать там жарким летом и оставалось только завидовать золотым карпам, так вольготно чувствовавшим себя в затенённом прудике, хлюпать осенью по грязным от воды и снега улицам города и любоваться весной цветущей сакурой. Почти всегда моим спутником была «правая рука» Мори – Цурумори-сан. В отличие от своего шефа, всегда немного бледного, утомлённого и внешне усталого, он представлял собой плотного румяного мужчину, пышущего здоровьем и оптимизмом. Когда-то он был шахтёром, но последние годы тащил на себя хлопотное хозяйство местного отделения ОЯС.
Однажды я попал в префектуру Исикава по приглашению своего старого знакомого Хори-сан, который работал в Москве собственным корреспондентом газеты «Тюнити симбун». Он хотел мне показать свои родные места. Мы изъездили с ним на машине сотни километров, посетили разные города, деревни и фабрики. Всё было необычайно интересно. В конце поездки Хори-сан привёз меня в какое-то очередное предприятие. Сначала всё было как обычно. Многочисленные чистенькие корпуса цехов и заводоуправление, над которым реяли три флага – префектуры Исикава, фирмы «Иосида», которая нас принимала, и …красный в честь посланца СССР.
Прежде всего, меня очень вежливо попросили сдать свой фотоаппарат (между прочим, впервые за все годы пребывания в Японии). Затем представитель фирмы очень подробно стал рассказывать об истории этого предприятия, об объёмах выпускаемой продукции и несколько раз подчеркнул лидирующее положение фирмы «Иосида» не только на японском, но и на мировом рынке. Единственно чего я не мог понять, так это то, ЧТО производила эта уникальная фирма, располагающая самым современным металлургическим оборудованием, вооружённая последними достижениями электроники и собравшая под своей крышей несколько тысяч специалистов. Предприятие оказалось настолько огромным, что по его территории мы ездили на специальной машине. Примерно через пару часов, когда экскурсия завершилась, мы снова вернулись в заводоуправление. Там мне вернули фотоаппарат и в качестве сувенира подарили…обычную белую рубашку. Только тогда до меня дошло, что компания «Иосида» — один из крупнейших в мире производителей … «молний»! Да-да, тех самых, без которых уже немыслима современная одежда. Именно «молния» оказалась на подаренной мне сорочке.
А теперь перенесёмся на остров Кюсю, известный своим великолепным курортом Бэппу, который словно лежит на горячей сковородке и, сколько видит глаз, отовсюду вырываются из-под земли струйки пара. Многочисленных туристов влечёт в эти места действующий вулкан Сакурадзима, посыпающий постоянно пеплом головы жителей древнего города Кагосима, и многие другие достопримечательности. Но конечно больше всего привлекает к себе Нагасаки. С этим городом связано очень много страниц истории. Только сюда могли прибывать иностранные гости, поскольку вся страна на несколько веков была наглухо закрыта. Именно сюда прибыла русская эскадра, странствия которой так красочно живописал И.А.Гончаров. Наконец, с этим городом связана легенда о несчастной любви Чио-Чио-сан (правильнее называть её «Тётё-сан») к заезжему инородцу, и именно здесь американцы взорвали свою вторую атомную бомбу.
Впервые я попал в Нагасаки в 1969 году. Мы летели на допотопном самолёте с несколькими посадками вместе с 1-м секретарём посольства Колей Соловьёвым и военно-морским атташе Иваном Смирновым. Целью нашей поездки было участие в церемонии открытия русского кладбища, на котором покоился прах русских моряков, оказавшихся в японском плену после 1905 года. Собственно говоря, кладбище было очень старым, но японцы восстановили его с помощью нашего Министерства обороны.
Всегда испытываешь очень тяжёлые чувства, встречая вдали от родных мест могильные плиты с русскими фамилиями. Есть русское кладбище и в Нагасаки, где покоятся те, кто славно сражался «За веру, царя и отечество», а потом страдал в далёкой неволе.
Гуляя тогда по улицам Нагасаки, которые, словно горные ручейки, спускаются вниз, к морю, невольно вспоминались давным-давно прочитанные страницы «Фрегата «Паллада». Великий русский классик не скрывал своего иронически-снисходительного отношения к японцам. Он называл их «младенческим, отсталым, но лукавым народом».
Только задумайтесь над следующими строками: «Ещё дарили им зеркала, вместо которых они употребляют полированный металл, или даже фарфор; раздавали картинки, термометры, компасы, дамские несессеры, словом, всё, что могло возбудить любопытство и обратиться в потребность».
Трудно представить себе, но в 1853 году местные жители впервые увидели часы, шерстяные ткани и другие, привычные для нас предметы, которыми их одаривали русские моряки. Японцы замирали от страха и восхищения, когда ступали на палубу современных военных кораблей и слышали салюты из пушек.
Впечатления И.Гончарова от встречи с феодальной Японией невольно возникают в памяти, когда видишь современный город, с его зданиями, рекламами, машинами и красочной толпой, в которой перемешаны пиджаки и галстуки, джинсы и традиционное кимоно. Глядя на всё это трудно представить, что уже в наш век Нагасаки сравняли с землёй, превратили в пепелище. Сохранилось лишь то, что смогло укрыться от взрыва в складках гор. В этом смысле Хиросима пережила ещё более опустошительный удар, поскольку раскинулась на ровном месте.
Далеко за пределами Японии люди слышали о Парке мира с оригинальным памятником невинным жертвам. Там же стоит ажурный монумент, напоминающий о маленькой девочке Садако, которая хотела вырезать тысячу бумажных журавликов, ибо верила, что они помогут ей вырваться из когтей смертельной болезни, вызванной радиацией. Она не успела, и дети со всех концов земли присылали в Нагасаки бумажных журавликов, которые сейчас, как гирлянды, украшают памятник.
А ещё в этом Парке установлено с десяток мраморных изваяний – даров разных стран мира. Есть среди них и советский. Кстати, мне рассказали такую забавную историю.
Узнав о решении Советского Союза воздать память многочисленным жертвам, мэрия Нагасаки выразила благодарность и пожелание, чтобы памятник не повторял мотивы уже имевшихся статуй, изображавших мать и дитя в разных вариантах. Каково же было удивление японцев, когда с памятника торжественно сняли покрывало и их взору открылась беломраморная… женщина с ребёнком на руках!
В середине 80-х годов в Бюро АПН пришло письмо из мэрии Нагасаки, в котором сообщалось, что моя фамилия выбрана по жребию и включена в число персональных гостей, приглашённых на ежегодную траурную церемонию по случаю очередной годовщины атомной бомбардировки. Нас оказалось трое иностранных корреспондентов, отмеченных перстом Удачи. Помимо меня такими счастливчиками были итальянец и югослав.
Нам прислали бесплатные авиабилеты, разместили в отеле и всячески обхаживали. Мало того, нас принимал лично мэр Хироси Мотосима, который оказался очень милым, доброжелательным человеком. С той поры мы с ним постоянно обменивались приветствиями по разным поводам, и я даже позволял себе посылать ему разные сувениры, включая «Столичную» и чёрную икру.
Дружеское расположение мэра Нагасаки мне пригодилось, когда готовилась поездка в Японию вновь назначенного председателя АПН П.А.Наумова. Одним из первых своих вояжей он выбрал Японию, а в числе мест, которые он хотел бы посетить, особо подчеркнул Нагасаки. Мало того, из Москвы мне сообщили, что Павел Алексеевич написал какую-то брошюру о трагедии этого города и хотел бы её лично вручить мэру. Но и это ещё не всё: согласно программе поездки он прилетал в Нагасаки в воскресенье, а утром следующего дня уже возвращался в Токио.
На моё официальное обращение в мэрию пришёл очень вежливый отказ: мол, Мотосима-сан, к большому сожалению, не сможет принять высокого советского гостя, т.к. будет отсутствовать в этот выходной день в городе. Тогда в нарушение протокола я осмелился позвонить и упросить его хотя бы на десять минут заехать в мэрию, учитывая, что другой такой возможности не будет. При этом особо подчёркивалось, что книга о Нагасаки имела грандиозный успех во всём мире и её даже распространяли в здании ООН в Нью-Йорке, и что автор хочет лично вручить автору своё произведение. В конце концов, Мотосима-сан не устоял и дал согласие на аудиенцию.
П.Наумов благополучно прибыл в Японию, и его визит проходил строго по программе. Утром в воскресенье мы вместе с ним и его помощником сели на частный самолёт, предоставленный газетой «Асахи» (она была приглашающей стороной) и взяли курс на Нагасаки. Самым памятным моментом нашего путешествия стал пролёт над знаменитой горой Фудзи, воспетой многими поколениями японских поэтов и художников. По дороге в мэрию, откуда звонили и предупредили, что мэр уже прибыл и ждёт гостя, мой начальник как бы случайно обронил, что своё произведение… он забыл в Москве. «Да ладно, плевать! В конце концов, обойдётся и без брошюры!» В довершение всего сопровождавший шефа из Москвы мой коллега при входе в мэрию грохнул сувенирный сервиз, предназначавшийся в подарок мэру.
Мотосима-сан был предельно вежлив, о книге, понятно, не спрашивал, а мы ему тоже ничего не говорили. Правда, при выходе его секретарь шепотом спросил у меня, где же произведение господина Наумова, на что я смущенно ответил, что он перешлёт его позднее. Больше я никогда не обращался к мэру Нагасаки.
Но с подобным наплевательским отношением к японцам, которое, видимо, берёт начало ещё со времён И.А.Гончарова, мне не раз приходилось сталкиваться. Помню, как один из моих московских начальников вменял мне: «Что ты так защищаешь своих японцев? Подумаешь – клякса на географической карте!»
Конечно, обидно было такое слышать и вовсе не потому, что я старался защищать «своих» японцев. Они в этом абсолютно не нуждались, да и многие вещи в их государстве мне откровенно не нравились. Но я просто пытался убедить своих соотечественников в том, что подобный тон и откровенное неуважение прежде всего унижает нас самих. А ведь оно подчас проявлялось не только в мелочах, но и в более крупных вещах, и хуже всего – в некоторых политических демаршах.
Хотелось бы вспомнить ещё одну страницу из уже давней истории Бюро АПН в Японии. Как-то совершенно спонтанно родилась такая идея. Я решил собрать нескольких знакомых журналистов из японских СМИ, которые работали в Москве. Большинство их занимало видное положение в своих изданиях на уровне политических обозревателей или заведующих иностранными отделами. Были, правда, и такие, кто после возвращения домой оказывался в почётной ссылке. О таких с усмешкой говорили «занял место у окна». То есть, рабочее место ему предоставляли удобное, вроде бы престижное но… бесперспективное.
Как-то вечером в Бюро собралось 8-10 журналистов. Жена приготовила какие-то незамысловатые закуски, на столе стояла холодная «Столичная». В общем, весь антураж располагал к свободной беседе. Я сказал своим гостям, что рад их всех видеть и хотел бы напомнить им московскую атмосферу. При этом предупредил, что жду ещё одного гостя, который наверняка будет им интересен.
Вскоре появился и гость. Им был посол Владимир Яковлевич Павлов, с которым я предварительно договорился.
Его появление в столь неформальной обстановке вызвало у моих гостей состояние шока. Надо отдать должное послу, который сразу же нашёл очень точную тональность общения, сочетавшую официоз и непосредственность. Он шутил, не избегал трудных тем и охотно обсуждал с гостями любые интересующие их или его вопросы.
По просьбе Владимира Яковлевича я поставил перед нашими гостями единственное условие: они могут свободно использовать полученную информацию, но ни при каких обстоятельствах не ссылаться на её источник.
Как нынче говорят, в этом «формате» наши посиделки в Бюро приняли регулярный характер и оказались очень полезными для обеих сторон. А мне было особенно приятно, что это повысило авторитет Бюро, как в глазах местных журналистов, так и руководства посольства.
Но ничто не вечно под луной. Закончились и наши посиделки. Это произошло сразу же после возвращения В.Я.Павлова в Москву. Приехал новый посол. Наступили иные времена и иные нравы.
Продолжение следует
