Мы попросили Ефимова Михаила Борисовича написать для сайта ОРЯ серию коротких эссе о его жизни и творческом пути, а также о Японии. Публикуем очередное эссе автора.
Гэ-Пэ
Мы познакомились в первые дни моего пребывания в Токио. Было ясное воскресное утро. Позвонил сторож-японец и сказал, что ко мне посетитель. Я вышел во дворик и увидел незнакомца в лёгкой тенниске. Короткая стрижка, европеец, очки в тонкой оправе, стройный, среднего роста. Он поздоровался и кратко представился.
− Покровский. Знаю, что у вас тут стоит стол для пинг-понга. Не желаете поиграть?
Предложение было неожиданное, но мне понравилось. Так завязалось моё знакомство с резидентом советской разведки, которого вскоре произвели в генералы. Тогда ему было чуть более сорока лет.
Но впервые я услышал фамилию Покровского ещё в Москве, когда даже не помышлял о возможной поездке в Японию. Во всех центральных газетах было опубликовано Сообщение ТАСС о провокационной попытке американских спецслужб похитить в Токио советского дипломата. Понятно, что такое случается не каждый день, и естественно, это сухое сообщение вызвало большой общественный интерес. Но подробности я узнал много позже из уст главного героя.
Георгий Петрович снимал квартиру неподалёку от посольства, в которой жил вместе с женой и дочкой — совсем юной Нюкой. Однажды поздним вечером он возвращался домой и, как обычно, запарковав машину, направился к своему подъезду. На лестничной площадке корчился от боли его сосед. Он попросил Покровского помочь ему добраться до своей квартиры. Когда Гэ-Пэ помог ему открыть дверь, на него набросилось двое незнакомцев и стали вязать.
После короткой схватки Покровский вырвался, но не спрятался у себя дома, а помчался в посольство. Там, несмотря на поздний час, он нашёл нашего консула А.Шарова и ещё одного сотрудника, и вернулся назад, чтобы расправиться со своими обидчиками.
Поднялся большой шум, который услышала Муза Покровская. Она схватила зонтик (первое, что было под руками) и отважно бросилась на помощь мужу. Неравный бой выиграла наша смешанная команда. Впоследствии, в полицейском протоколе было отмечено, что «женщина наносила противникам рубящие удары зонтиком».
В итоге этого сражения все участники нападения были схвачены, а полиция возбудила по этому поводу дело. Надо отдать должное японским властям, которые приложили все усилия, чтобы погасить международный скандал. На память о произошедшем консул был награждён именными часами с дарственной гравировкой от КГБ СССР. Иногда в минуты расслабухи (а такое нередко случалось с Александром Васильевичем) он демонстрировал знакомым свою награду.
Помимо регулярных встреч по пинг-понгу мы часто вместе по-семейному выезжали с Покровскими на разные экскурсии по стране. Их – трое и нас двое. Понятно, что выезжали мы на двух машинах (марка его авто звучала символически – “MGB”), а ехали на…трёх. За нами (вернее за мной, т.к. Жора ехал первым) постоянно был «хвост». Надо особо отметить, что езда по японским дорогам, особенно в городе – это чудовищное занятие. Хоть мы и пользовались картами, но разобраться в этих лабиринтах было безумно трудно. Однажды мы запутались, разложили на капоте карту и пытались разобраться. Гэ-Пэ – человек эмоциональный – был в полной ярости от нашего бессилия. Воскликнув «Плевать на всё!», он было уже направился к черной машине нашего «сопровождения», стоявшей в нескольких десятков метров. Его остановила рассудительная Муза: «Не смей этого делать! Эти люди на работе, и ты не должен ставить их в неловкое положение. В конце концов, они не обязаны быть у тебя поводырями». Мы сразу остыли.
Георгий Петрович всегда был убеждённым сторонником здорового образа жизни и, в отличие от многих соотечественников и сослуживцев, избегал шумных застолий и выпивонов, которые, чего греха таить, частенько случались в советской колонии.
Он никогда в беседах не касался служебных тем, хоть и был интересным собеседником. Его некоторые рассказы мне запомнились. Приведу один из них.
Свои первые шаги, как разведчика, Гэ-Пэ делал в США ещё в 50-х годах. Однажды он получил задание разыскать одного соотечественника, который, судя по сообщениям местной прессы, был настроен просоветски. Сложность поиска состояла в том, что указанный субъект проживал где-то в американской глубинке.
Возможно сама фигура молодого сотрудника Посольства СССР ещё не интересовала спецслужбы США, но Покровскому удалось «без хвоста» выехать из Вашингтона (одно это было уже грубым нарушением правил пребывания советских дипломатов на территории США, предписывавших предварительное оформление и согласование маршрута с Госдепартаментом).
Прибыв поездом в местный «Урюпинск», Гэ-Пэ направился в библиотеку и перепахал городскую прессу за последние недели. В конце концов ему удалось обнаружить заметку об интересовавшем его лице. Но оказалось, что данное лицо проживает на какой-то удалённой ферме. Уже к концу дня Покровский добрался до местного шерифа, надеясь у него узнать дорогу. Судя по шуму, доносившемуся из открытого окна блюстителя закона, в его доме происходила гулянка. Жора стал кричать, пока не раздался голос:
− Чего надо?
− Прошу прощения, не поможете ли мне найти такую-то ферму?
− Для чего?
− Я ищу такого-то.
− Возьми мой «Форд», что стоит перед домом и поезжай на северо-восток 12 миль. Машину поставь потом на место. Вот тебе ключи! − и из окна вылетел какой-то предмет.
Жора всё сделал, как ему сказал шериф, который так и не счёл нужным взглянуть на странного незнакомца. Резюме этого рассказа было кратким: США — страна контрастов, а строгость и чопорность официального Вашингтона не имеет ничего общего с простотой нравов американской глубинки.
Наши беседы шли на разные темы от международных до спортивных, в частности, о теннисе, поскольку Жора был большим любителем этого вида спорта.
Но однажды я обратился к Покровскому по вопросу, которой меня очень беспокоил.
Мой предшественник передал мне по наследству довольно «стрёмное» дело.
История такова. В ту пору в Компартии Японии происходили довольно драматические события. Руководство отказалось поддержать один важный демарш, который произвёл Советский Союз на международной арене. Это вызвало недовольство на Старой площади в Москве, и на КПЯ обрушилась резкая критика. Видимо не оправдались надежды на то, что подавляющее большинство японских друзей выступит в нашу поддержку и дезавуируют своё руководство. А получилось, что лишь один − Иосио Сига с группой своих единомышленников выступил в поддержку СССР. Естественно, руководство КПЯ исключило их из партии и заклеймило, как раскольников.
В этой сложной обстановке было принято решение (понятно, где и кем) оказать поддержку группе Сига и субсидировать организованное ей издание материалов из советской печати. Выполнение этой задачи поручили АПН, а точнее — его Бюро.
На практике, раз в месяц поздним вечером я выходил на встречу с определённым лицом. Мы шли навстречу друг другу, делая вид, что незнакомы, а в момент сближения я быстро передавал ему пакет с материалами и деньгами, а он отдавал мне экземпляр бюллетеня.
Не буду говорить, что возвращаясь домой, я чувствовал себя почти «Юстасом», выполнившим указание «Алекса». Так продолжалось наверное полгода, пока я не собрался поделиться с Гэ-Пэ сомнениями по поводу своей «подпольной» деятельности.
Разговор состоялся в «святая святых» − рабочем кабинете резидента. Надо признать, что антураж произвёл на меня странное впечатление: слабое освещение, окна наглухо закрыты тяжёлыми ставнями и жуткий холод (дело было зимой) — в кабинете отсутствовало центральное отопление из соображения безопасности. Здесь надо оговориться, что старое здание посольства было построено в 30-е годы прошлого века и с той поры не ремонтировалось.
Покровский внимательно меня выслушал и сказал, чтобы я прекратил самодеятельность. Это может кончиться очень плохо не только для меня (это полбеды!), но и серьёзным скандалом между КПСС и КПЯ. Впредь я открыто принимал в Бюро представителя отколовшейся группы (наши двери были открыты для всех) и только конверт с деньгами вручал незаметно.
А вот с Музой Константиновной связана история совсем другого рода.
На пороге стоял 1969-й год, который по лунному календарю считался годом Петуха или Курицы — кому как нравится. Совершенно неожиданно заведующий протоколом посольства остановил меня в коридоре и сказал: «Учти, тебя с женой включили в список приглашённых на новогодний приём у императора. Надо готовиться».
В этот момент я даже не мог представить себе всех проблем, которые возникнут в связи с этим неожиданным приглашением. Источником их стали не мнимые рекомендации восточного календаря, а строгие правила древнего дворцового протокола. Согласно установленному порядку, приглашённые на новогодний приём должны явиться в парадных туалетах: мужчины – в смокингах, военной или дипломатической форме, в крайнем случае, в национальной одежде, а дамы – в длинных вечерних платьях, головных уборах и перчатках по локоть.
Сами понимаете, что униформа была мне не положена по определению (мидовские мундиры выдаются только послам и советникам-посланникам), а появление во дворце в атласной косоворотке навыпуск и сапогах в гармошку, даже если бы они и оказались среди посольского реквизита, могло вызвать некоторое недоумение. Оставался смокинг и соответствующие ему причиндалы. Всё это можно было получить напрокат.
С туалетом для жены был вообще полный мрак. Вечернего платья в ее гардеробе не было, а обращаться не то что к Ханаэ Мори, но даже в самое захудалое пошивочное ателье было бессмысленно не только по финансовой причине: ведь до Нового года оставалось всего три дня. Короче говоря, когда мы обсудили наши возможности, то решили, что я пойду один.
Но тут в роли ангела-спасителя явилась Муза Покровская. Она сказала, чтобы Ира купила соответствующий материал, а платье она сошьёт за один (один!) день. С материалом тоже оказалось не всё просто. Согласно установленным дворцовым канонам, приглашённые дамы не должны были являться в туалетах чёрного, белого, красного, синего, зелёного цветов и близких к ним оттенков, которые предпочитают члены императорской фамилии.
Оказалось, что Муза Константиновна − искусная рукодельница. Трудно поверить, но за один день она сшила Ире восхитительное платье, которое отвечало всем требованиям придворного этикета. На мой взгляд, это покруче, чем остановить коня на скаку или войти в горящую избу! Кстати, в этом туалете жена щеголяла потом ещё и в Москве.
Утром 1 января в посольском саду собралась весьма колоритная группа. Видимо не лишним будет отметить, что по заведённой традиции последний бокал шампанского совграждане поднимали с двенадцатым ударом Кремлевских курантов, то есть в шесть часов утра по местному времени. Так что на сборы и отдых было отведено не более двух часов.
Как всегда, очень импозантно смотрелись посол Олег Трояновский в ладно сидящем мундире и его супруга. Под стать «первой паре» была чета советника-посланника (он тоже в мундире), наши военные – полковник и капитан первого ранга – при всех галунах и знаках различия, а также торгпред В.Б.Спандарян в смокинге, для которого этот наряд был явно не в новинку. Зато «массовка» представляла собой живописное зрелище.
Один из советников по своей комплекции напоминал борца сумо и явно с большим трудом натянул на себя прокатную визитку. Я тоже чувствовал себя очень неуютно в одёжке с чужого плеча. Было смешно разглядывать друг друга. Тем более, что каждый из нас становился объектом шуток всегда остроумного Николая Соловьева., который тогда был тоже первым секретарем, а послом в Японии стал много позже.
Но вернемся во дворец, расположенный в самом центре Токио. Со всех сторон он окружен рвом с водой и его не видно за высокой стеной и деревьями парка. Весь дипкорпус толпился в гостевых помещениях. Все представители выстраивались в порядке, который их страны занимают в соответствии с английским алфавитом, а далее – по рангам. Каждая супружеская пара входила в тронный зал только по сигналу распорядителя, когда предыдущая чета уже выходила через другую дверь. Первым входил супруг, а за ним в двух-трех шагах семенила его спутница жизни. Помню, как медленно, словно на ватных ногах, я шёл к центру зала и, не оглядываясь (не положено!), остановился перед маленьким ковриком. На него мы должны были ступить вместе с женой только после того, как церемониймейстер объявит нашу фамилию. Короткий взгляд на императорскую чету, которая восседала на троне вместе с домочадцами, метрах в двадцати перед нами, низкий поклон, разворот и выход через противоположную дверь. На этом аудиенция заканчивалась.
В «трапезной» было шумно и многолюдно. Каждый гость получал деревянный подносик с набором специфических японских закусок и белую плоскую фарфоровую рюмку — сакадзуки, − окантованную орнаментом с императорской хризантемой.
Застолье было недолгим, и через полчаса наша депутация уже двигалась к машинам. Каждый нес в руках узелок с остатками снеди и главным «трофеем» — рюмкой. Таков протокол: гость ничего не должен оставлять после себя. Это делало вереницу возвращающихся гостей похожей на пасхальную картину выходящих из церкви с освященными куличами.
Так мы встретили год Петуха.
Увы, сейчас приходится писать о Георгии Петровиче и Музе Константиновне в прошедшем времени. Гэ-Пэ прожил большую и долгую жизнь (более 90 лет) и до последних дней сохранял бодрость духа и приверженность здоровому образу жизни. Великую Отечественную войну он встретил курсантом Военного института иностранных языков. Так что с юных лет привык носить погоны. Более полувека он отдал службе внешней разведке, в которой достиг высоких постов и генеральского чина. Бывали в его биографии и тяжёлые времена. Супругам Покровским пришлось перенести тяжёлый удар судьбы − нелепую смерть своего сына, зарекомендовавшего себя успешным бизнесменом.
C Покровскими судьба вновь свела нас уже в Ш тысячелетии. Наш сын Андрей, находясь на службе ООН в Сараево, как-то сопровождал своего шефа – трёхзвёздного американского генерала – в поездке по Боснии. В Бане-Луке их встречал ооновский представитель, оказавшийся нашим соотечественником. В ходе разговора выяснилось, что его супругой и матерью двух уже взрослых детей является Нюка Покровская. А потом мы встретились с ней и её мужем на 50-летии нашего сына. Хоть и много лет прошло с той поры, но мы сразу же узнали в этой женщине ТУ задорную девочку с короткой стрижкой.
Мне очень приятно, что наша дружба с Покровскими-старшими, завязанная более полувека назад, сейчас продолжается следующим поколением. Анна Георгиевна, которую мы по-прежнему зовём Нюкой, уже бабушка троих (!?) внуков, а её супруг Фёдор Климчук стал большим начальником в иерархии ООН. Но никакие расстояния не мешают их тесному дружескому общению с младшими Ефимовыми.
Я слышал, что на малой родине генерала Г.Покровского в городе Нея Костромской области в местном краеведческом музее открылась посвящённая ему постоянная выставка. Это правильно. Земляки должны помнить имена своих героев.
ДИПЛОМАТ, БИЗНЕСМЕН, ЖУРНАЛИСТ?
Такой вопрос я часто задавал сам себе: в самом деле, кто я?
В моей визитной карточке чёрным по белому на двух языках было написано, что «вручатель» сего является 1-м секретарём и заведующим пресс-отделом Посольства СССР в Японии, Но ежедневно мне приходилось решать множество хозяйственных вопросов (издательских, коммерческих, бухгалтерских) и подписывать банковские счета (учитывая разносторонний характер деятельности Бюро, его бюджету, между прочим, в твёрдой конвертируемой валюте могла бы в те годы позавидовать небольшая автономная республика в составе СССР). И, наконец, я старался не терять журналистские навыки и поэтому часто писал для советской прессы, правда, под псевдонимом (дипломатический статус не позволял заниматься корреспондентской деятельностью) «М.Путинков» (АПН находилось в Малом Путинковском переулке).
Ответа на этот далеко не риторический вопрос у меня не было, да и не могло быть, потому что приходилось выступать во всех трёх ипостасях. Такова уж была судьба заведующего Бюро АПН в Японии.
Расскажу о второй из них, которая представляла для меня главную головную боль и грозила порой весьма крупными неприятностями.
Наступал 1970-й год. С ним было связано два важных события, к которым Бюро тщательно и задолго готовилось: открытие всемирной Выставки в Осаке (ЭКСПО-70) и 100-летие со дня рождения Владимира Ильича Ленина. По замыслу советского руководства, надо было использовать Выставку, чтобы прославить на весь мир величие Ленина и, соответственно его детище — СССР. Отсюда вытекал масштаб поставленной задачи и средства её выполнения. Как говорится, была спущена команда: «Патронов не жалеть!»
Примерно за год до открытия Выставки я получил из Москвы очередное ценное указание − организовать выпуск значков с изображением Ленина. Предполагалось, что их будут бесплатно вручать каждому посетителю советского павильона. Пришёл и эскиз этого значка, выполненный в лучших традициях социалистического реализма. Речь шла о том, чтобы выпустить их в Японии в количестве нескольких миллионов (!) штук. Даже без составления сметы было понятно, о каких расходах могла идти речь.
Но дело даже не в деньгах. Сама идея вручения значков говорила о том, что те, кому она пришла в голову, не имели никакого представления о японском менталитете. Обитатели Страны Восходящего Солнца носят значки либо фирмы, в которой они служат, либо органа, куда их выбрали – от парламента до сельской управы. Кроме того, именно в этот период вся зарубежная общественность иронизировала по адресу китайцев и северокорейцев, которые в обязательном порядке носили значки с изображением Мао или Кима. И мы – туда же!
Я решил поделиться своими сомнениями с большим другом Нобуюки Като. Этот человек безусловно заслуживает более подробного представления.
Его отец Кандзю Като был одним из основателей и руководителей Социалистической партии Японии и даже стал первым и последним премьером-социалистом. Сам Като-сан возглавлял издательский отдел СПЯ, бывал в Советском Союзе. Потом Н.Като создал небольшую издательскую фирму «Синдзидайся» («Новое время»), которая тесно сотрудничала с АПН по выпуску пропагандистской литературы. Его старший сын Хадзимэ отправился учиться в Москву, где закончил филологический факультет МГУ и поступил в аспирантуру. Хадзимэ свободно владел русским языком, чему во многом способствовал его брак с русской девушкой Татьяной, родившей ему четверых детей.
Вот именно к Като-сан я и обратился в ответственный для себя момент.
Он полностью поддержал мои сомнения и предложил совершенно другой вариант, для чего повёл в местный музей. Там при входе стоял автомат, который выдавал памятные медали о посещении этого учреждения. Для этого надо было опустить 100-иеновую монетку (примерно полдоллара). При желании посетитель мог таким же путем приобрести специальную рамочку для брелока или цепочку для кулона, а также выбить на медальке свою фамилию и дату посещения.
Такие автоматы установлены во всех местах, которые посещают туристы – от храмов до экскурсионных пароходиков. Идея установки в нашем павильоне таких автоматов показалась мне просто блестящей. А самое главное, вместо того, чтобы тратить уйму денег, можно было бы ещё прилично заработать. Развивая дальше эту мысль, родилось предложение организовать дополнительно изготовление и продажу памятных медалей из серебра, золота и платины, на одной стороне которых было бы выбито изображение Ленина, а на другой – контур советского павильона.
Это предложение я направил в Москву и получил полное одобрение.
Закрутилась работа. Но, как говорится, «рисовали на бумаге, но забыли про овраги». Почти неразрешимые проблемы стали возникать на каждом шагу.
Прежде всего, нужен был совершенно новый эскиз, ибо присланный из Москвы абсолютно не подходил. После напряжённых поисков меня познакомили с очень талантливым скульптором Томита-сан, который много лет работал над образом Ильича. Он немного говорил по-русски, а его русская жена Нина Петровна – представительница первой волны эмиграции − торговала пирожками неподалёку от токийской железнодорожной станции Сибуя. Мастер был уже в преклонном возрасте, очень смешливый и страшно застенчивый. Главная беда была в том, что он почти ничего не видел и практически работал вслепую. Томита-сан категорически отказался от гонорара за свою работу, мотивируя тем, что считал делом всей своей жизни запечатлеть образ великого Ленина. Но он был искренне счастлив, когда по представлению Бюро посол вручил ему советскую правительственную награду – юбилейную медаль «За доблестный труд к 100-летию со дня рождения В.И.Ленина».
После утверждения в Москве эскиза и начала штамповки медалей возникла новая проблема: по условиям Всемирной выставки в павильоне была запрещена коммерческая деятельность. Тогда мы предложили установить автоматы при входе в павильон и при выходе из него. Но для этого нужно было получить разрешение Всесоюзной Торговой Палаты СССР, которая считалась «хозяйкой» всей экспозиции. Вроде бы прошли и этот «риф», но тут возникло новое препятствие.
Основным подрядчиком советской дирекции павильона была крупная японская фирма «Ито Тю». Её представитель, прикомандированный фирмой в качестве переводчика, дал мне понять, что он в силах нарушить все наши далеко идущие коммерческие планы, если не получит от меня 200000 иен (около 1000 долларов) в качестве отступных. Понятно, что моё официальное положение не позволяло вступать в подобные сомнительные сделки, и поэтому я попросил рассчитаться с вымогателем фирму «Синдзидайся», на которую взвалил решение всех практических задач, связанных с изготовлением и реализацией медалей. Таким образом, и этот барьер был преодолён.
Куда более трудная задача встала перед нами в связи с выпуском юбилейных медалей из драгоценных металлов. Как говорится, чтобы сделать рагу из зайца, нужно иметь хотя бы кролика. В нашем случае нужно было иметь хотя бы золото. Фирма, которая взялась за эту работу, обратилась в соответствующие японские организации, где ей разъяснили, что операции с золотом требуют особых договорённостей между СССР и Японией, каковые в данный момент отсутствуют.
Чтобы выбраться из этого заколдованного круга, Като-сан предложил довольно авантюрный вариант. Поскольку использовать советское золото практически невозможно (для получения одного только разрешения и лицензии на экспорт в Японию потребуется столько времени и инстанций, что не хватит и всей жизни), фирма-изготовитель приобретёт его на месте. Затем это золото нужно каким-то образом легализовать, т.е. вывезти из Японии и снова ввезти. Такая идея могла бы стать хорошим сюжетом для детективного романа, но как воплотить её в жизнь, и при этом не загреметь на скамью подсудимых за контрабанду?
Решение подсказала жизнь. В Осака пришёл советский сухогруз с материалами для павильона. Ни у кого из таможенников и портовой службы не возникло вопросов, когда на борт корабля поднялся с чемоданом 1-й секретарь советского посольства. А на следующий день этот чемодан с очень дорогой кладью по всей форме получила фирма-изготовитель. Таким образом японское золото под видом советского прибыло в Осака.
Так, шаг за шагом реализовывалась лихая идея совместить пропагандистские задачи с чисто коммерческим предприятием. Всемирная выставка работала почти полгода, а советский павильон по официальным данным посетило около 30 миллионов японцев. Подавляющее большинство выходило из него, унося в кармане памятную медаль. Помимо этого, во всех крупнейших книжных магазинах страны и супермаркетах успешно продавались юбилейные медали с изображением В.Ленина, отчеканенные на серебре, золоте и платине. Не без нашей подсказки три комплекта этих дорогих сувениров фирма направила в Москву на имя руководящей «тройки» страны — Л.Брежнева, Н.Подгорного и А.Косыгина. Не знаю, дошли ли они до адресатов, но это уже была не наша проблема.
Каждый месяц Като-сан информировал меня о финансовых поступлениях, размеры которых постоянно росли и вскоре стало ясно, что необходимо срочно что-то придумать: как их использовать, поскольку вывезти эту сумму из Японии было нельзя.
Понятно, что львиная доля заработка ушла в «закрома Родины», поскольку нас надолго прекратили финансировать, но даже остаток его позволял построить на эти деньги трёхэтажное здание для Бюро и Корпункта АПН (благо собственная земля у Агентства имелась). Соответствующее предложение полетело в Москву. Спустя примерно полгода или год пришло согласие, а с ним и новая головная боль.
Оказалось, что для строительства дома в Токио требуется виза Госстроя СССР и многочисленные согласования с нашими инстанциями. Мало того, нужно было решить множество вопросов (не только строительных или архитектурных) на месте. Так, например, поскольку под одной крышей предполагалось разместить два учреждения, одно из которых пользовалось дипломатическим иммунитетом (пресс-отдел Посольства), они должны были быть отделены друг от друга глухой стеной. Японский МИД очень строго следил за этим, утверждая проект и участвуя в приёмке здания. Кроме того, задняя часть здания выходила на соседский садик, и по правилам мы не должны были глазеть на него. Для этого окна, выходившие на соседей, сделали матовыми и т.п.
Получив сигнал начать стройку, я решил пригласить на переговоры представителей наиболее известных компаний: одна специализировалась на строительстве высотных зданий, другая – создавала скоростные дороги, третья – получила известность благодаря своим культурно-развлекательным центрам. Естественно они немедленно откликнулись на моё приглашение, очень внимательно записали все мои пожелания и после этого исчезли …навсегда. То, что мне казалось «стройкой века», они никак не восприняли всерьёз. Наверное, также отнеслась бы госпожа Е.Батурина к предложению построить деревянный киоск на Павелецком рынке. Поэтому пришлось обратиться к более скромной строительной фирме, благо в Японии не было в них нехватки.
Если к этому добавить, что каждый день ко мне приходили строители, прорабы, подрядчики и прочий деловой люд, требуя ответов на тысячи практических вопросов, можно представить моё состояние. Мои познания в области капитального строительства ограничивались возведением деревянной дачи в Болшево в условиях полного дефицита, когда приходилось с колоссальным трудом доставать доски (о «вагонке» не было и речи), гвозди, шифер и оконные стёкла. Как в кошмарном сне вижу перед собой десяток каталогов только с плинтусами или неимоверное количество образцов плитки, труб и т.п.
Но всё в конце концов заканчивается, и ровно через полгода (это было в декабре 1971 года) в довольно фешенебельном районе Токио, в тихом переулочке, напротив старинного особняка бывшего министра вырос импозантный трёхэтажный дом, облицованный терракотовой плиткой. Так и стоит с тех пор здание АПН. На официальное открытие его из Москвы прибыл зампред АПН и принял участие советский посол О.А.Трояновский.
Была ещё одна коммерческая акция, приуроченная к ЭКСПО-70 («Бампаку», как называли её японцы), которая прошла под фанфары, но завершилась конфузом.
Мне стоило больших трудов уговорить своё руководство, а тем более японских партнёров выпустить в качестве специального приложения к очень влиятельной газете «Иомиури» (тираж её несколько миллионов экземпляров!) сборник материалов, посвящённых В.И.Ленину и советскому павильону. Понятно, что приложение должно было выйти на коммерческой основе, то есть за наши деньги, но… − и это вишенка на торте! − оплата была оговорена в рублях. Практически это выглядело так: АПН переводит на счёт московского корпункта «Иомиури» сумму из расчёта по тогдашнему официальному курсу 76 копеек за 1 доллар.
И действительно, в день рождения Ленина «Иомиури» выпустила миллионным (!) тиражом такое важное для нас и своевременное приложение на 16 страницах. И Посольство, и московское начальство, и мы не скрывали удовлетворения по поводу организованной акции. Это была настоящая Виктория!
Но «недолго музыка играла».
Первыми взвыли московские корреспонденты «Иомиури», которых немедленно отлучили от «Берёзки», где они обычно приобретали продукты за валюту, и лишили многих приятных вещей от виски до казино. Но этот бунт был подавлен в зародыше. Но все восторги по поводу нашей смелой инициативы были враз похоронены Госбанком СССР, который вдруг обнаружил отсутствие валютных поступлений на счёт корпункта «Иомиури». Когда всё открылось, недополученная сумма была срезана с АПН с соответствующими комментариями. Мы тоже схлопотали своё за «непродуманное» предложение. В те годы ещё никто не слышал выражение «хотели, как лучше, а получилось, как всегда», но вышло именно так.
Впрочем, это никак не сказалось на репутации Бюро и даже не помешало заведующему получить две правительственные награды − медаль «За трудовые заслуги» и юбилейную медаль «За доблестный труд к 100-летию со дня рождения В.И.Ленина».
Несколько слов о своей работе на дипломатическом поприще или, иными словами, в чём состояли функции пресс-отдела Посольства. Главное − это распространение информационных материалов и, прежде всего, журнала «Советский Союз сегодня». Поскольку нельзя было проводить платную подписку (формально — орган Посольства), мы ввели систему оплаты почтовых расходов. С этой целью мы весьма успешно проводили ежегодно рекламную кампанию по сбору средств. В адрес пресс-отдела поступали либо деньги, либо почтовые марки, которые нужно было расклеивать на специальных листах и «гасить» в почтовом отделении. Крупные партии журнала направлялись в разные дружественные организации и развозились собственным транспортом (наш автопарк помимо личных авто включал также грузовик-пикап).
Наклеивать марки была прерогатива бухгалтера Бюро. Эту должность занимала супруга 1-го секретаря Посольства, официально считавшегося «офицером безопасности». Сама она была профессиональной актрисой, успешно выступавшая на сцене московского Театра Советской Армии. Я, естественно, не возражал, когда она забирала марки, чтобы расклеивать их в домашних условиях. Правда, потом она призналась, что эту нудную работу выполнял её супруг, сидя допоздна за столом и распевая при этом военные марши.
Иногда приходилось проводить читательские конференции, в организации которых большую помощь оказывали Общества дружбы (в мою бытность их было три, которые между собой, мягко говоря, не находили согласия).
Вспоминается один забавный случай: как-то в Токио приехала делегация журналистов во главе с зампредом АПН К.А.Хачатуровым. Входил в её состав и известный обозреватель газеты «Правды» Том Колесниченко.
В соответствии с программой мы (я в качестве сопровождающего) отправились в поездку по стране. По ходу её наша делегация остановилась на ночёвку в маленьком «рёкане» (японская гостиница) и после ужина, согласно местной традиции отправились в «о-фуро» (японская баня). Мы о чём-то оживленно галдели, сидя в клубах пара, и кто-то из окружавших спросил на плохом английском языке, откуда мы. Я ответил по-японски, что из Москвы. Завязалась беседа, и Колесниченко, спросил случайного знакомого, что он знает об СССР. Ответ вызвал у всех членов делегации состояние близкое к оторопи: «Я читаю журнал «Советский Союз сегодня», который много рассказывает о вашей стране!»
Весь остаток дней пребывания в Японии Том не уставал корить меня за то, что я устроил эту дешёвую показуху, а Карен Арменович допытывался, был ли это случайный посетитель бани или подставной сотрудник Бюро. Думаю, что ни тот, ни другой не поверили моим заверениям. Но, честное слово, я не врал. Конечно, это была невероятная случайность, но всё-таки случайность.
В широкий круг обязанностей заведующего пресс-отдела входила и представительская деятельность. Однажды мне пришлось участвовать в телепередаче, в ходе которой губернатор одной из провинции передал мне перелётную птичку, случайно потерявшуюся в Японии. После этого меня стали узнавать соседи и местный зеленщик.
Порой ко мне, как официальному лицу, обращались и с довольно необычными просьбами. Так однажды в Бюро позвонил человек, представившийся руководителем местного отделения русского казачества (эта организация объединяла остатки белой эмиграции). Он настоятельно просил, чтобы я выступил у них на собрании в канун ноябрьских праздников с докладом об Октябрьской революции(!)
Но иногда мой дипломатический ранг приносил только лишние заботы и неприятности. Прежде всего, это касалось поездок по стране. Дело в том, что японские власти в ответ на суровые правила пребывания в нашей стране иностранных граждан, приняли адекватные меры, но применительно только к обладателям дипломатических паспортов. Журналистов они не касались.
Я, как дипломат, мог передвигаться вокруг Токио только в радиусе 40 километров. В ином случае консульский отдел посольства должен был за двое суток писать официальное письмо с просьбой разрешить поездку с указанием точной программы, мест пребывания, названий отелей и, мало того, маршрута, включая номера дорог, по которым поедет сотрудник посольства или члены его семьи, когда речь шла о поездке на автомобиле.
Как я уже писал выше, Бюро АПН помимо двух сотрудников посольства включало ещё и корреспондентов (сначала одного, а потом троих). Однажды нам нужно было с моим коллегой Петром Барахтой (он считался корреспондентом) выехать в командировку в Саппоро на остров Хоккайдо. Для этого ему было достаточно купить авиабилет на прямой рейс и уже через два часа быть на месте. Но Пётр решил составить мне компанию. И очень жалел потом об этом.
Сначала нам пришлось с ним лететь часа три с посадками маленьким рейсовым самолётиком до Хакодатэ, а потом шесть часов трястись поездом до Саппоро. Вся штука в том, что японцам, возвращавшимся из Москвы домой теплоходом, запрещалось летать прямо до Находки, т.к. ближайший к порту аэродром был военным. Они летали до Хабаровска, а оттуда всю ночь ехали поездом. В порядке взаимности, наши дипломаты тоже получили соответствующие ограничения. Так что жаловаться было некому и некуда.
Однажды, я ненароком нарушил этот строгий распорядок, и едва не поплатился.
Казалось бы ничто не предвещало беды.
К нам на каникулы приехал сын-школьник, и я решил свозить его в многострадальную Хиросиму. Там нас встретил мой знакомый японец, помог разместиться в отеле, а после обеда предложил съездить неподалёку на остров Миядзима, где находится знаменитый храм Ицукусима, считающийся одной из главных японских достопримечательностей. Я отказался, т.к. не включил это место в программу поездки, а сына отпустил. Каково же было моё удивление, когда МИД СССР переслал в АПН официальный протест японской стороны по поводу злостного нарушения установленного порядка пребывания советских граждан, которое выразилось в несанкционированной поездке сына сотрудника посольства. К счастью всё кончилось тем, что меня только «пожурили».
В 1972 году моя скромная персона оказалась в фокусе внимания японских «масу-коми» − средств массовой информации. Нет, причина была не та, что привела к появлению в печати имени Остапа Бендера — я не стал жертвой наезда конного экипажа. В то время в Японии проходило, действительно, историческое событие − в результате долгих переговоров США решили (со многими оговорками) передать административное управление островом Окинава, сохранившееся у них в результате оккупации страны, японской стороне. Официальный Токио рассматривал этот акт, как свою большую дипломатическую победу и свидетельство крепости военно-политического союза с США. Предстоящая церемония в столице префектуры Нахе готовилась с большой помпой. Именно в этот момент в Японию приехал один из руководителей АПН, который должен был посетить Окинаву, где как бы случайно должна была открыться наша фотовыставка. Вместе с ним планировалась и моя поездка в качестве сопровождающего. В соответствии с установленным порядком, посольство направило в японский МИД ноту с просьбой разрешить 1-му секретарю такую поездку.
Ответ пришёл в последний момент: без объяснения причин мне было отказано. Мой шеф полетел на Окинаву один.
Пресса довольно активно комментировала это решение властей. Газета «Асахи», например, откликнулась следующим образом: «Хотя Окинава и стала опять японской, но, по мнению МИДа, туда ещё рано пускать советских официальных лиц». Было очень обидно, и мало утешало то, что именно я стал тем «официальным лицом», которое получило отказ.
Рассказывая о своей работе под крышей посольства, следует напомнить, что это происходило с начала 1968 года по конец 1972 года. На это время пришлись очень важные международные события, которые сильно отравили атмосферу нашего пребывания в Японии. Речь прежде всего идёт о событиях в Чехословакии, когда советские танки раздавили Пражскую весну, а также военный конфликт между СССР и КНР на острове Даманском.
В обоих случаях официальный Токио внешне придерживался нейтралитета, но при этом не скрывал своего негативного отношения к действиям Советского Союза. В первом случае всё осложнялось тем, что Посольство Чехословакии активно вело антисоветскую пропаганду. Ситуация изменилась лишь после того, как изменился сам состав Посольства. Приехавший новый заведующий пресс-отделом Густав Шмид (впоследствии посол ЧССР в Японии) стал моим хорошим другом и соратником. Нам вместе пришлось отбиваться от многочисленных нападок со стороны не только официальных властей, но и «братьев по классу» − японских коммунистов, объявивших нас «отступниками» и «ревизионистами». В общем, всякое бывало.
О своей третьей «ипостаси» я расскажу в следующий раз.
Продолжение следует
