Записки у изголовья. Серия эссе Михаила Ефимова

Мы попросили Ефимова Михаила Борисовича написать для сайта ОРЯ серию коротких эссе о его жизни и творческом пути, а также о Японии. Публикуем очередное эссе автора.

АПН МОЕЙ МОЛОДОСТИ

По заведённым тогда правилам, на предварительную беседу меня пригласил заместитель председателя правления Агентства Б.В.Карпович. Это была довольно колоритная фигура. Начать с того, что он был кадровым разведчиком и работал в США. Один хороший знакомый рассказывал мне, что американцы вычислили Карповича и выслали из страны. Спустя некоторое время на него снова запросили въездную визу под фамилией…Карпов! Госдепартамент просто опешил: то ли это шутка КГБ, то ли грубейшая ошибка советской разведки, но…визу выдали.

Именно этот товарищ, который в новой организации курировал работу с кадрами, стал первым официальным лицом, с которым я встретился. Мне запомнился коренастый, плотный, начинающий седеть, приветливый человек, который довольно долго расспрашивал меня о жизни и прежней работе.

Когда я шёл к нему, мои старые друзья Володя Цветов и Андрюша Попов дали последние напутствия и советовали держаться посолиднее. В случае, если Карпович спросит, на какую должность я рассчитываю, твёрдо просить «старшего редактора». Б.В. такого вопроса не задавал, а в заключение беседы сказал, что меня могут зачислить на должность редактора (самая низшая творческая единица), согласен ли я? В нарушение всех полученных инструкций, я быстро дал положительный ответ, боясь, что он передумает.

Так началась моя работа в Агентстве печати «Новости», в котором я прослужил ровно тридцать лет. И ни одного дня не жалел об этом.

Поскольку вокруг АПН ходило много слухов и кривотолков, попытаюсь вкратце рассказать об этой своеобразной и в чём-то даже уникальной организации.

Идея создания Агентства принадлежала ещё Сталину. Во всяком случае, Вождь народов нечто подобное излагал на встрече с писателями ещё в мае 1947 года. Вот что об этом писал один из участников той встречи К.Симонов (кроме него присутствовали А.Фадеев и Б.Горбатов) в своих воспоминаниях «Глазами человека моего поколения». Сталин тогда озаботился реорганизацией «Литературной газеты» и поделился с писателями своими мыслями.

«Мы здесь думаем, — сказал он, — что Союз писа­телей мог бы начать выпускать совсем другую «Литера­турную газету», чем он сейчас выпускает. Союз писате­лей мог бы выпускать своими силами такую «Литератур­ную газету», которая одновременно была бы не только литературной, а политической, большой, массовой газе­той. Союз писателей мог бы выпускать такую газету, ко­торая остро, более остро, чем другие газеты, ставила бы вопросы международной жизни, а если понадобится, то и внутренней жизни. Все наши газеты — так или иначе официальные газеты, а «Литературная газета» — газета Союза писателей, она может ставить вопросы неофициально, в том числе и такие, которые мы не можем или не хотим поставить официально. «Литературная газета» как неофициальная газета может быть в некоторых во­просах острее, левее нас, может расходиться в остроте постановки вопроса с официально выраженной точкой зрения. Вполне возможно, что мы иногда будем критиковать за это «Литературную газету», но она не должна бояться этого, она, несмотря на критику, должна продолжать делать свое дело».

Далее он продолжил: « И мы ещё подумаем, когда вы начнёте выпускать газету и справитесь с этим, мы, может быть, предложим вам, чтобы вы создали при «Литературной газете» своё собственное неофициальное телеграфное агентство для получения и распространения неофициальной информации».

Вот такая организация и появилась на свет спустя 14 лет под названием «АПН».

Как уже говорилось выше, её формальная «прародительница» − Советское Информбюро или Совинформбюро, или ещё короче СИБ – возникла на второй день Отечественной войны. Первым начальником был назначен секретарь МК, МГК и ЦК ВКП (б), член политбюро, генерал-полковник, начальник Политуправления Советской Армии, заместитель наркома (тогдашнее название министра) обороны СССР сорокалетний А.С.Щербаков, а его заместителем – С.А.Лозовский, заместитель наркома иностранных дел СССР. Уровень руководителей свидетельствовал о важности задач, которые возлагались на СИБ. В 1945 году после смерти молодого, но очень больного и непомерно полного А.Щербакова начальником Совинформбюро стал его заместитель, которого в 1952 году в самый разгул антисемитизма арестовали и расстреляли.

Весь штат СИБ в первый год войны составлял 109 сотрудников, в том числе 38 входило в состав Управления делами. Основной упор делался тогда на внештатных авторов, в первую очередь на известных публицистов, писателей, учёных, общественных деятелей: среди них были писатели А.Толстой, М,Шолохов, И.Эренбург, К.Симонов, А.Фадеев, академики Е.Тарле, С.Вавилов, И.Бардин, народный артист И.Москвин и многие другие. Главная задача состояла в подготовке статей для зарубежной прессы, чтобы рассказывать иностранному читателю, что происходит в Советском Союзе, как его народ борется с гитлеровским фашизмом. Иными словами, СИБ с момента своего возникновения было ориентировано на освещение положения на фронте (ежедневно выходили сводки «От Советского Информбюро», которые передавались по радио и печатались в газетах) и на распространение информационных материалов за рубежом. С этой целью, например, в Лондоне в 1942 году стал выходить еженедельник «Совьет уикли» в обмен на «Британского союзника», печатавшегося в Москве. Первым редактором лондонского издания стал известный советский публицист Эрнст Генри (автор нашумевшей в 30-х годах книги «Гитлер против СССР»), который был представителем СИБ. Его настоящая фамилия – С.Ростовский.

Помимо этого было ещё одно направление – подготовка специальных листовок с обращениями к немецким солдатам, которые составлялись совместно с Главным политическим управлением Красной Армии. Среди многих внештатных авторов привлекали и отца, который рисовал по заказу ГлавПура листовки.

Можно ещё напомнить о брошюре «Фальсификаторы истории», которую выпустило СИБ, и которая вошла в список обязательной литературы для изучения во всех учебных заведениях страны. Автор этой брошюры, обвинявшей западных политиков в искажении исторических фактов и разжигании антисоветизма, не был указан, но все знали, что её написал Сталин.

В те памятные годы в состав СИБ входили Антифашистские комитеты Советских женщин, Советской молодёжи, Советских учёных и Еврейский комитет. В каждом из них было по два функционера.

После окончания войны штаты СИБ увеличились почти втрое. Это было вызвано, прежде всего, тем, что выросли объёмы задач, поставленных перед организацией. Разгоралась «холодная война». Страна отгородилась от мира «железным занавесом», зато неизмеримо возросла роль внешнеполитической пропаганды. С одной стороны, по всей стране загудели глушилки иностранного радио, а с другой, государство не жалело никаких средств на распространение по всему миру красивых мифов о советском образе жизни и миролюбивой политике Кремля.

В Лондоне, Париже, Вашингтоне, Дели и Варшаве открылись первые представительства Совинформбюро. Впоследствии они распространились по многочисленным странам на разных континентах. Стало выходить много журналов на местной полиграфической базе, рассчитанных на зарубежную читательскую аудиторию. Так, например, помимо Франции, США, Индии и других стран в 1956 году вышел первый двухнедельный журнал «Советский Союз сегодня» в Токио на японском языке. Но об этом речь пойдёт ниже.

Усиление деятельности Совинформбюро привело к серьёзным организационным изменениям. Началось с закрытия и преобразования Антифашистских комитетов, входивших в его состав. «Учёных» передали в ведение Академии Наук СССР, «Молодёжь» реорганизовали в Комитет молодёжных организаций (КМО) при ЦК ВЛКСМ, для «Женщин» учредили Комитет советских женщин, а Еврейский комитет упразднили однажды ночью, а всех лиц (в том числе очень известных и уважаемых писателей, учёных и артистов) арестовали и расстреляли.

Власть больше всего беспокоило, как бы СИБ вместо того, чтобы служить «полупроводником» культурного «обмена» само не превратилось в канал буржуазной пропаганды. В результате СИБ неоднократно подвергался разным реорганизациям, у него часто меняли руководство и заметную роль в его работе стали играть представители «органов».

В конце концов, в начале 60-х годов возникла идея на месте Совинформбюро создать общественное агентство. Дело в том, что вся советская пропаганда несла на себе печать официоза, неприемлемого для зарубежного читателя. Житель любой страны хотел знать мнение официального лица, правительства, руководителя государства по поводу того или иного события в мире, но его интересовало и отношение общественности к этим же событиям.

Конечно, в руководстве страны прекрасно понимали, что создание общественного агентства – это просто видимость, но, тем не менее, принятие такого решения, по крайней мере, свидетельствовало о понимании причин слабой эффективности советской пропаганды. Так что создание АПН – это, безусловно, было разумным шагом.

Первым председателем Агентства назначили (формально его избрал Совет учредителей, куда входили представители ВЦСПС – центрального совета профсоюзов, − ССОД — Союз обществ обществ дружбы с зарубежными странами − и ряда творческих организаций) Бориса Сергеевича Буркова – профессионального журналиста, человека ищущего, увлекающегося, готового поддержать любую смелую идею. У него за плечами была «Комсомольская правда», где он руководил отделом фронтовых корреспондентов, журнал «Огонёк» (это был повод для шуток, т.к. в журнале тогда работали главный редактор Сурков, а его заместителями были Бурков и Турков), газета «Труд», которую он возглавлял несколько лет, а в здание на Пушкинской площади, которое отвели для АПН, он пришёл с поста заместителя главного редактора «Правды». Первым заместителем его стал Энвер Мамедов, которого потом перевели в Гостелерадио, а заместителем – Спартак Беглов, вернувшийся только что из Лондона, где он возглавлял наше Бюро. Впоследствии мы крепко подружились со Спартаком Ивановичем и его супругой Зоей Владимировной. Нам с Ирой было приятно посещать их гостеприимный дом и принимать их у себя не только в Москве, но и в Токио, куда неоднократно приезжал С.Беглов.

Б.Бурков стал собирать новую команду преимущественно из опытных журналистов и молодёжи. За бортом остались многие «сибовцы», которые попали туда из партийных и иных органов. Так, в АПН появились Карл Непомнящий из «Комсомолки», Глеб Спиридонов из «Труда», Беник Бекназар-Юзбашев из «Советского спорта» и другие. Беник Гургенович прославился тем, что с его помощью в спортивной газете стали публиковаться стихи многих молодых поэтов (например, Евтушенко), которых не пускали на страницы «солидных» изданий и тем более литературных.

Однажды я в качестве внештатного корреспондента тоже оказался в маленьком прокуренном кабинете Бекназар-Юзбашева в «Советском спорте», чтобы получить задание по освещению легкоатлетического матча СССР-США (тогда это было крупнейшее событие не только спортивной жизни). Он был лет на десять старше меня, как настоящий мэтр наставлял меня: «Ты должен взять интервью у американца, желательно чемпиона мира или Олимпийских игр, и он тебе скажет, что всю жизнь мечтал побывать в Москве, что очень уважает советских спортсменов, а эта встреча является большим вкладом в установление международной разрядки», – наставлял меня Беник.

Выслушав задание, я несколько растерянно спросил его, зачем вообще надо брать интервью, если текст его заранее известен. Но шеф международного отдела только грозно посмотрел на меня и сказал, чтобы утром материал лежал у него на столе. Интервью я взял и, хотя содержание его было несколько другим, Беник остался удовлетворён. Когда мы встретились с ним в АПН, он не вспоминал о нашем знакомстве.

Судьба Беника Гургеновича сложилась трагически. Его послали на работу в Конго, где он попал в руки местной охранки. По Советскому Союзу прокатилась волна протестов под лозунгом «Свободу Бекназар-Юзбашеву!». В конце концов, его удалось вырвать из конголезских застенков, но после возвращения он тяжело заболел и вскоре ушёл из жизни.

Среди нового поколения апээновцев оказалось много журналистов, которые приобрели потом широкую известность. Помимо уже упоминавшегося Вл.Цветова, хочу назвать А.Безуглого, Г.Боровика, Кира Булычова, Г.Герасимова, А.Марьямова, В.Молчанова, А.Нилина, Г.Писаревского, В.Познера, А.Стреляного и целую плеяду фотокорреспондентов – Ю.Абрамочкина, Д.Донского, А.Макарова, Э.Песова, В.Шустова. Наверняка забыл ещё много достойных мастеров пера и объектива, которые оставили свой след в отечественной печати и на экранах телевидения. АПН не без основания называли «могилой неизвестного журналиста», поскольку основная масса выпускаемой продукции не попадала на глаза отечественному читателю. Тем не менее, вышеупомянутые фамилии стали ярким исключением.

Среди сотрудников АПН была ещё одна, правда очень небольшая категория, которая придавала новой организации определённую окраску. Речь идёт о детях, преимущественно дочерях, знатных родителей. Например, в главной редакции союзной информации и в главной редакции телевидения работали (некоторые даже не формально) Юла Хрущёва (удочерённая внучка), Галя Брежнева, Нина Будённая, Света Фирюбина (дочка Е.Фурцевой), дети маршалов, академиков, знаменитых артистов и т.д. По Москве даже ходил такой анекдот:

− Почему оцеплена Пушкинская площадь. Что случилось?

− Ничего особенного. В АПН – родительское собрание.

Так получилось, что мы с Ирой довольно близко познакомились с Юлой Хрущёвой. «Виной» тому стал наш приятель Лёва Петров, который работал ещё в СИБе, а потом перешёл в АПН, где мы и подружились. Лёва был немного старше меня, но имел уже большой жизненный опыт, хорошо владел английским языком и успел поработать в бюро АПН в Канаде. Он был высокого роста, импозантен, изысканно одет. Его жена была интересной женщиной, и вместе они составляли эффектную пару. Они жили неподалёку от нас в районе Арбата, и Лёва был частым гостем в нашем доме, в основном на почве преферанса.

Л.Петров работал в редакции журнала «Совьет лайф», но чаще его можно было встретить в коридоре в обществе неспешно беседовавших курильщиков. Как-то незаметно я стал его всё чаще видеть с вновь принятой на работу молодой девушкой, которая оказалась дочкой Хрущёва. На прямые вопросы Лёва отделывался шутками, хотя роман явно принимал всё более серьёзный характер.

Однажды в откровенной беседе он признался, что они с Юлой решили пожениться. Он уже расторг свой брак, но тут возникли серьёзные препятствия со стороны родителей невесты. Те отказались его принять и признать. Л.Петрова вызывал к себе на беседу секретарь ЦК КПСС Л.Ильичёв, приглашали на Лубянку и, угрожая разными карами, требовали, чтобы он оставил девушку в покое. В этот сложный момент влюблённые не дрогнули, а Юла даже готова была уйти из отчего дома. В конце концов, вельможные родители смирились, и молодые переехали в новую квартиру на Кутузовском проспекте. Эти драматические события проходили у нас с Ирой на глазах.

Но «вторым Аджубеем» Лёва не стал. Никита Сергеевич его так и не признал своим зятем. Ситуация изменилась только после октября 1964 года, когда Хрущёв стал персональным пенсионером. Уже потом я узнал, что именно Л.Петров стал основным каналом, по которому мемуары его знаменитого тестя переправлялись в США, где их впервые напечатали.

Юла родила Лёве двух симпатичных девочек и создала дружную семью. При этом Лёва как-то сказал Ире о своей жене: «Ты же знаешь, она была избалованной до мозга костей Брунгильдой. Это я из неё сделал современную женщину!»

Осенью 1968 года мы с Лёвой поехали вместе отдыхать в объединённый санаторий «Сочи» и жили в одном номере. Когда он появлялся в махровом халате на пляже или в шортах в столовой, отдыхающая номенклатура источала из себя неприкрытое негодование, поскольку рассматривала такое поведение, как наглый вызов обществу.

Стоит напомнить, что в то время милиция города Сочи строго карала тех отдыхающих, которые осмеливались появиться на улицах и в парках в шортах или сарафанах.

Однажды в столовой санатория мы столкнулись с седовласым старичком, который нёс к себе в палату стакан кефира. Мы не сразу узнали в этом тщедушном пенсионере некогда грозного маршала и главу правительства Н.А.Булганина. Мне стоило больших трудов удержать Лёву, который собирался ему представиться со словами: «Я зять того самого человека, которого вы заложили, спасая собственную шкуру» (В принципе, именно такими словами можно было раскрыть суть событий октября 1964 года, когда Н.С.Хрущёв был смещён со своего поста).

В это время Петров был уже тяжело и неизлечимо болен. Тем не менее, в него были влюблены всё доктора и сёстры, а он, шутя, повторял: «Когда-нибудь люди будут говорить, что в Сочи нашли свой покой писатель Николай Островский и журналист Лев Петров».

Лёва умер на следующий год. Ему не было и пятидесяти лет. В последний путь его провожало очень много друзей, знакомых и сослуживцев. Из близких родственников была только Юла…

В недрах АПН была одна «хитрая» редакция, которая называлась ГРПП (Главная редакция политических публикаций). О ней говорили разное, но чем она занималась, мы не знали, поскольку всё было покрыто флёром секретности. Кстати, именно в ней работал Володя Познер. Руководил редакцией Норман Михайлович Бородин (1911-1974) – большой грузный человек с усами, тяжёлой походкой и постоянной одышкой. Сейчас о нём можно прочитать в Википедии, что он был разведчиком и дослужился до полковника. В его биографии были такие страницы, как работа нелегалом в Норвегии и Германии, заместитель резидента в США, арест и лагерь в Караганде, затем после реабилитации − работа в АПН, а по совместительству руководитель действующим резервом КГБ СССР. Стоит добавить, что он был потомственным разведчиком Его отец – Михаил Маркович Бородин (1884-1951) – прославился тем, что с 1923 по 1927 годы, как агент Коминтерна был главным политическим советником при Сунь Ятсене и сыграл заметную роль в китайских событиях того периода. В годы войны работал в Совинфрормбюро. В 1949г. был арестован и замучен в тюрьме. Вот такие глыбы пришли на работу в АПН.

Свои первые шаги юное Агентство а вместе с ним я начинали в очень сложное время. Наступил пик кубинского кризиса. Мир стоял на грани катастрофы. Счёт шёл буквально на часы. По закрытым тассовским сводкам мы с волнением следили за продвижением советских транспортных судов, в трюмах которых таились ракеты. Навстречу разворачивалась американская военная эскадра, имевшая приказ топить эти суда. Следует отметить, что весь мир затаил дыхание: чем всё это кончится? В эти тревожные дни и часы наши СМИ безмолвствовали.

Спустя несколько лет в АПН создали редакцию телевидения, руководителем которой назначили Г.Н.Большакова – весёлого компанейского толстяка, любившего в подпитии исполнять репертуар Шульженко. Оказалось, он был полковником ГРУ и работал в США. По заданию своего руководства он установил приятельские отношения с Робертом Кеннеди. Именно через него осуществлялся один из прямых контактов между Кремлём и Белым Домом. Юра Большаков рассказывал, как в самый критический момент он должен был конфиденциально передать письмо Хрущёва, адресованное Кеннеди. Письмо было очень длинное, на нескольких страницах. Встреча с братом президента состоялась поздно ночью. Роберт, получив послание, нетерпеливо сказал: «Джордж (так он называл Большакова), твоё начальство сошло с ума! С какой страницы начинается суть дела?».

Слава Богу, руководителям обеих стран хватило ума вовремя остановиться. Но это, как говорится, к слову пришлось.

По существу я влился в уже сложившийся коллектив «на новенького». Конечно, у нас не было «дедовщины», но, тем не менее, «старшие товарищи» перебрасывали на меня некоторые дела, которыми сами заниматься не хотели.

Именно по этому принципу в июне 1962 года я получил задание явиться в Союз Журналистов СССР для сопровождения японского гостя, который прибыл в порядке обмена с этой организацией. Им оказался главный редактор (официально он назывался «главным пером») провинциальной газеты «Хоккоку симбун», выходившей в городе Канадзава. В аэропорту Шереметьево г-на Нанъё Камияма встречали два представителя международного отдела СЖ и переводчик − я. Мы привезли гостя в гостиницу «Украина», где сытно пообедали, прилично выпили водки (халява!) за здоровье японского коллеги (сам он едва пригубил неведомый ему крепкий напиток). В качестве напутствия я получил указание всячески развлекать гостя – водить по циркам, концертам, театрам – и…поменьше беспокоить очень занятое руководство Союза.

Так продолжалось несколько дней. Я прилежно являлся в гостиницу, где мы вместе завтракали, поскольку Камияма-сан не мог самостоятельно заказать даже чая, ввиду полного незнания ни одного языка, кроме родного. Потом мы бродили бесцельно по городу. Для гостя это была первая зарубежная поездка, и он всё слушал и разглядывал с большим интересом. Но на пятый день Камияма-сан всё-таки поинтересовался, какова дальнейшая программа его пребывания. Я уже собирался звонить в Союз, как в гостиницу примчались явно взволнованные знакомые мне по протокольному обеду представители. Они сообщили, что дежурный секретарь Союза (этот пост занимали поочередно по месяцу руководители всех пятнадцати республиканских Союзов журналистов, а в этот момент «у руля» был представитель Киргизии ) хочет лично принять гостя.

Причина такого повышенного интереса к зарубежному коллеге объяснялась просто. Оказывается, на очередном совещании руководителей прессы в Отделе пропаганды ЦК КПСС этот киргизский товарищ объявил, что в Москве по приглашению Союза Журналистов СССР находится видный гость из Японии. В то время советская столица не была особенно избалована такими визитами, и поэтому было принято решение оказать ему соответствующее внимание. Бюрократическое колесо закрутилось на полную мощность.

Через два дня в отдельном кабинете ресторана «Прага» за широким обеденным столом расселись помимо японского гостя и его переводчика главный редактор газеты «Правда» П.Сатюков, главный редактор газеты «Известия» А.Аджубей, генеральный директор ТАСС Д.Горюнов, председатель Гостелерадио М.Харламов и заместитель председателя правления АПН С.Беглов. Мне пришлось использовать весь свой словарный запас, чтобы объяснить Камияма-сан, что более высокого уровня для встречи с иностранным журналистом в нашей стране не бывает.

После того, как официальный тост произнёс П.Сатюков (как и положено, он возглавлял также Союз Журналистов СССР) и несколько слов благодарности вымолвил растерянный гость, вся эта весёлая компания погрузилась в обсуждение своих дел, наперебой рассказывала разные анекдоты и совершенно забыла о присутствии за столом японского гостя. Правда, в заключение они определили дальнейшие планы его пребывания в СССР.

На следующий день его принял главный редактор «Правды» и лично (говорили, что это не имело прецедентов) показал типографию. А.И.Аджубей взял на себя организацию встречи со своим тестем, который «по совместительству» был первым секретарём ЦК КПСС (для тех, кто запамятовал, сообщаю, что Алексей Иванович был женат на дочке Н.С.Хрущёва), а М.А.Харламов обеспечивал поездку гостя в Баку (договорился с местным руководством и предоставил нового переводчика мне на замену), проведение ещё одного мероприятия взял на себя ТАСС. Я уже не присутствовал на встрече Н.Камияма и Н.Хрущёва, которая произошла в Кремле во время какого-то международного форума. Могу лишь отметить, что дальнейшая программа пребывания японского гостя в СССР получила большой резонанс и имела большие последствия в судьбе «главного пера» небольшой газеты из города Канадзава.

Наши главные соперники на международной арене – США – не могли не заметить то повышенное внимание, которым пользовался Камияма в СССР. В следующем году его пригласили в Штаты и по существу продублировали все его контакты, имевшиеся в Москве. Японского журналиста встречали руководители американских СМИ, а в заключение его принял президент Кеннеди.

А ведь всё началось с выступления на закрытом совещании в ЦК КПСС руководителя Союза журналистов Киргизии, который, видимо, впервые повстречал живого японца!

Эта история закончилась для меня на японской земле. Спустя шесть лет, когда я приехал в Страну Восходящего солнца, меня нашёл Камияма-сан, специально прибывший в Токио, чтобы лично пригласить в свой родной город Канадзава.

Это была незабываемая поездка, ибо такого радушного приёма я ещё не видел в своей жизни.

Мы ездили по префектуре Исикава, столицей которой и была Канадзава – красавец-город, сохранивший следы феодальной Японии. Нас сопровождала целая свита, в которую входили помимо корреспондентов газеты «Хоккоку симбун», освещавших каждый наш шаг, ещё и председатель местного отделения общества «Япония-СССР» Мори-сан. Несколько слов об этом удивительном человеке: худощавый, молчаливый, застенчивый, он участвовал в войне и сидел у нас в плену, а, потеряв жену, которая умерла от голода, дал обет не есть рыбы. Мори-сан не только возглавлял в префектуре движение за развитие всесторонних отношений с нашей страной, но и был её убеждённым другом. На протяжении многих лет Мори был мэром небольшого шахтёрского городка Нэагари, который при его активном участии стал побратимом сибирского Шелехово. Согласно его завещанию, прах Мори Сигэки (он скончался в 1989 году) разделили на две части: одну захоронили в Шелехово, а другую — в Нэагари. Не удивительно, что когда его сын Мори Ёсиро был в России с официальным визитом в качестве премьер-министра Японии (2000-й год), он изъявил желание посетить в пригородах Иркутска место, где находился лагерь японских военнопленных, в котором несколько лет провёл Мори-старший, и Шелехово, где покоится прах его отца, большого друга нашего народа.

А теперь вернёмся на полуостров Ното в маленький рыбацкий порт Вадзима, где до сих пор сохранилось традиционное лакокрасочное производство. Меня поселили в роскошном королевском «сьюте» пятизвёздочного отеля, сервису которого наверняка позавидовали бы гости многих наших гостиниц. Из окон моего номера открывался впечатляющий вид на Японское море. Рано утром в дверь раздался осторожный стук. На мне была ночная юката, которая заменяет японцам пижаму. Я открыл раздвижную дверь незваному гостю. Дальше произошла сцена, напомнившая мне появление отца Фёдора в доме инженера Брунса. Нет, пришелец не был в рваной синей косоворотке, опоясанной потёртым витым шнурком с густыми кистями, и в затёртых полосатых брюках. В отличие от охотника за стульями и даже от меня, одетого в домашнее кимоно, на госте был чёрный европейский костюм и белая рубашка с галстуком – в таком виде обычно появляются на официальных приёмах. Пришелец с благоговейным придыханием произнёс по-японски «Доброе утро!» и повалился мне в ноги. Из его причитаний я понял, что он является старостой этого посёлка, и у него просто нет слов, чтобы выразить своё почтение столь знатному гостю. Я с трудом поставил его на ноги и тоже, как мог, принялся благодарить его за оказанное гостеприимство. Но окончательно я был повергнут, когда при выходе из отеля увидел на высоком флагштоке родной красный стяг. Я думал, что здесь остановилась какая-то советская делегация, но оказалось, что всё это тоже в мою честь.

Во всех мероприятиях, которых было несметное количество на разных уровнях и с участием самых разных лиц от губернатора и главы местного законодательного собрания до активистов общества за дружбу и местных журналистов, моя роль была относительно простой. Камияма-сан в красках рассказывал о своей поездке в СССР, о встрече с Хрущёвым и общении с советскими людьми, а я должен был свидетельствовать, что всё сказанное им – чистая правда. Естественно, что при этом он всячески подчёркивал для земляков новый статус своего сопровождающего – 1-й секретарь посольства, − поскольку и сам становился ещё выше в их глазах. Отсюда и такой ажиотаж, поднятый вокруг моей скромной персоны.

Более того, спустя три месяца, когда на каникулы приехал сын Андрей, Камияма-сан пригласил всю нашу семью, и получился полный «ремейк» первой поездки.

Каждый раз, свидетельствуя о грандиозном общественном резонансе, который получил визит представителя префектуры Исикава в Советский Союз, и, глядя, с каким энтузиазмом встречали меня и моих родных на японской земле, я невольно вспоминал о человеке с трудно запоминаемой киргизской фамилией, стоявшего у истоков этой истории.

КРУГОМ ШПИОНЫ

Хотелось бы сделать небольшое отступление.

Переступив порог АПН, я ощутил себя новобранцем среди «дедов», хоть окружали меня старые товарищи и добрые друзья. Тем не менее, они сваливали на меня разную черновую работу. К тому же я был единственным (если не считать нашего секретаря Таню — комсомолку, спортсменку и вообще красавицу) в редакции беспартийным. Одна из немногих общественных нагрузок, которую мне можно было доверить, − это профорг, вся работа которого сводилась к собиранию членских взносов. Само по себе это занятие несложное, но противное.

Каждый месяц после зарплаты я, как назойливая муха, приставал к своим коллегам с требованием отдать дань родному профсоюзу. Категорических отказов не встречал, но особого энтузиазма тоже не было замечено. В этой общественной повинности была для меня одна закавыка: в списке редакции значилась фамилия, носителя которой я видел очень редко. Он появлялся неожиданно, перекидывался несколькими словами и снова исчезал. На мои приставания отвечал нехотя, а от уплаты уклонялся.

В какой-то момент, видя мои страдания по поводу незаполненной ведомости, Цветов сказал мне: «Ты что, полный идиот? Разве тебе не известно, что военнослужащие не состоят в профсоюзах? Это наш стажёр, который скоро уедет в Японию, и отстань от него!».

Я, понятно, отстал. Вскоре я уже научился различать «соседей», как называли наших коллег, призванных выполнять не только и не столько корреспондентскую работу. Были среди них «ближние» и «дальние». Точкой отсчёта считалась Старая площадь в Москве, где располагался партийный кондоминиум.

Они неожиданно возникали в наших стенах и также неожиданно исчезали, предварительно накрывая «поляну» либо прямо в редакции, либо в близлежащем кафе.

Понимаю, что затрагиваю весьма деликатную и непростую тему, но, поскольку она играла весьма существенную роль в нашей работе, умолчать о ней не удастся.

Очень уважаемый мною резидент советской разведки в Токио как-то объяснял мне: «В природе человека заложено постоянное желание что-нибудь подглядеть или, если есть такая возможность, спереть. Мы просто используем эту человеческую слабость». Не надо объяснять, что ни одно государство не может существовать без того, чтобы очень внимательно следить за тем, что происходит вокруг него.

Так повелось, что «бойцов невидимого фронта», стоявших на страже нашей родины называли «разведчиками», а те, что имели прямо противоположные задачи − «шпионами». Но профессия одна и та же. Вне всякого сомнения, она входит в число самых древнейших, как виноделы, брадобреи, журналисты или… проститутки.

В одном очень серьёзном труде я прочитал, что ещё Всевышний давал поручение пророку Мойсею: «Пошли людей, чтобы они обозрели землю Ханаанскую, которую Я даю сынам Израилевым». Как известно, это задание всесильного и верховного Резидента было исполнено за 40 дней.

Таким образом, можно с полным основанием утверждать, что разведка или шпионаж (как больше нравится) существует столько же, сколько и человечество. Не будем вспоминать времена Римской империи и лихие годы Средневековья, героев «плаща и кинжала», славных рыцарей с горячими сердцами и чистыми руками. Короче говоря, не надо быть ханжами: люди этой профессии испокон веков были, есть и будут востребованы. Без них не обойтись!

В силу специфики профессии и решаемых задач, спецслужбы не могут открывать свои офисы за рубежом, а разведчики не ходят в форме. Помню забавную карикатуру в английском журнале: стоит группа военных и с удивлением смотрят на одного, у которого на каске написано «SPY”. Но в жизни такого не бывает.

Как-то мне попалась книжка «Путеводитель КГБ по городам мира». Это сборник воспоминаний наших разведчиков о работе в разных странах. Один из них — полковник Николай Кошкин — живописал о Токио середины прошлого века. По его словам он был направлен в Японию в качестве сотрудника Торгпредства (мой хороший приятель жил потом в маленьком особнячке, который снимал этот полковник, и который получил название «Кошкин дом»).

Вспоминая о своих первых шагах в Стране восходящего солнца, автор сетует, что резидентура была не полностью укомплектована, и работы было по горло.

Понятно, я не знаю штатного расписания и не ведаю, какие единицы оставались вакантными, но у меня сложилось впечатление, что в мою бытность специалистов этого профиля в составе советских представительств в Токио было достаточно. Естественно, они не могли выступать в роли врача или сантехника, а наиболее удобной для них формой прикрытия были должности дипломатов, торговых представителей и журналистов. Особенно надёжными для них были многочисленные коллективы, где они могли «затеряться» от посторонних глаз. А такими, по существу, были только отделение ТАСС и Бюро АПН.

Тем временем моя работа в Агентстве продвигалась довольно успешно, я много писал, меня отмечали и, хоть я не перепрыгивал через ступеньки в карьерной лестнице, через несколько лет меня уже назначили главным редактором журнала, а ещё через два года предложили поехать в Японию в качестве заведующего нашим Бюро.

Здесь следует пояснить, что в Токио выходил двухнедельный иллюстрированный журнал «Советский Союз сегодня». Тираж его был 50 тысяч экземпляров. Все материалы (за исключением 4-6 оперативных полос, которые готовились на месте), макет и иллюстрации выполняла московская редакция. В токийском Бюро осуществлялся перевод, печать и рассылка. Помимо этого Бюро выпускало ежедневный бюллетень на японском языке для местной прессы, издавало брошюры пропагандистского характера, занималось организацией журналистских поездок в Советский Союз. Была масса и другой работы, смысл и цель которой состояла в распространении в Японии информации о нашей стране.

Для реализации этих непростых задач в Бюро работало свыше тридцати (!) японцев. Так исторически сложилось, что поскольку журнал и вся литература издавались от имени Посольства СССР, то существовал его пресс-отдел, в котором значились два дипломата: 2-й секретарь и атташе. Поскольку старое двухэтажное здание Посольства не могло вместить такое количество сотрудников, тем более из числа местных граждан, арендовался двухэтажный особняк, в котором жили две семьи дипломатов и размещались рабочие помещения, склады, гараж и т. д.

Со временем штат Бюро увеличился на три единицы (столько стало корреспондентов АПН!) и пришлось снимать ещё одно здание, чтобы разместить дополнительно три семьи и японский персонал. Увеличились соответственно и объёмы порученных работ.

Мне пришлось отработать в Японии в качестве заведующего Бюро два срока (в общей сложности ровно 10 лет), причём первый раз я был 1-м секретарём Посольства (Агентству удалось добиться повышения ранга для своего представителя), а второй раз — собственным корреспондентом. Между прочим, во время второй командировки я получал письма, адресованные «1-му секретарю АПН». Видимо нам удалось заморочить голову не только своему начальству (оно тоже путалось, кто из нас кто), но и местным гражданам.

Короче говоря, в нашем небольшом коллективе уживались «чистые» и «нечистые», «дальние» и «ближние», «дипломаты» и «корреспонденты». Думаю, что всё это было «секретом Полишинеля». Во всяком случае, местный журнальчик с очень плохой репутацией «Дзэнбо» опубликовал собственное расследование на тему, много ли шпионов в советском посольстве. Против каждой фамилии стояла пометка: KGB или GRU, но встречались и clean («чистый»). Насколько я мог судить, в основном все пометки были расставлены правильно. Например, против моей фамилии стояло последнее.

Завершая эту щекотливую тему, хочу сказать, что подавляющее большинство тех товарищей, с кем приходилось работать бок о бок, были честными, добросовестными коллегами и помогали, как могли. Конечно, попадались и другие персонажи, но где таких нет? Я часто журил их за то, что, выдавая себя за журналистов, они годами ничего не писали. Не удивительно, что когда наступал срок ежегодной пролонгации визы, местные власти иногда держали их в подвешенном состоянии, давая понять, что нельзя нарушать правила игры.

А их порой нарушали. Иногда в силу глупости или недостаточной собранности, а были и случаи прямого предательства (от такого тоже никто не застрахован).

За 10 лет пребывания в Японии мне довелось близко познакомиться с четырьмя резидентами. Все они были людьми разными, со своими характерами и увлечениями, жизненным опытом и стилем работы. С каждым из них у меня лично складывались разные отношения, при том, что между нами отсутствовала какая-либо начальственно-подчинённая связь. Мы были просто добрыми знакомыми, иногда хорошими друзьями, а то и просто товарищами по работе. Всех их объединяло, насколько я мог судить, высокий профессионализм, порядочность и понимание важности поставленных перед ними задач. Мне особенно импонировала в большинстве из них открытость и простота в общении.

Расскажу об одном из них.

Продолжение следует