Юлия Стоногина
Один из самых первых дней нового года я провожу в Национальном музее в Уэно – даже не знаю, что еще может обеспечить такой радостный, эстетский и мотивирующий старт для следующих 12 месяцев. А дело в том, что там ежегодно проводится специальная новогодняя выставка, посвященная животному – символу года. Основные экспонаты выставки, как правило, включают: свитки, картины, манускрипты, вплоть до научных трактатов, где есть изображение этого зверя; керамика, предметы быта, аксессуары, в декоре которых использовался образ животного или даже его графический символ; кимоно соответствующего дизайна. Изначальная благопожелательность этих предметов – они ведь готовились под празднование нового года – задает их красочность, эксклюзивность, часто юмор, ну и свою ретроспективную образовательность. Но такую, лайтовую, когда образование непринужденно входит через пять чувств, зрение, например, а не через логический изнуренный разум. Очень по-японски и как раз для людей нашего века с их информационным передозом.
Благодетельность мыши в японской истории и мифологии закономерно сделала ее предметом изображения в традиционных японских искусствах. Трудно игнорировать спасительницу молодого бога Окунинуси; позднее спутницу одного из семи богов счастья Дайкоку. Все та же мышь спасла принцессу Юкихимэ из пьесы Кабуки – перегрызла ее путы. А Нэдзуми-отоко (Парень-крыса), аниме-персонаж Мидзуки Сигэру, сделал мышь важным элементом японской поп-культуры. Высокая плодовитость мыши предопределила ее символическое значение в семейном благополучии. Словом, Год Крысы/Мыши в Национальном Музее Уэно для меня прошел бы так же радостно и познавательно, что и с другими знаками, не более и не менее, но в этот раз шаблон смяла неожиданная ассоциация.
Я не читала книгу и не смотрела фильм «50 оттенков серого», но когда это название стало на слуху, я испытала странное беспокойство. Слишком нетипично для западной культуры то, что она предлагает распознать 50 оттенков чего бы то ни было, тем более серого. Вот для японской культуры это более чем характерно. Распознавание тонких оттенков цвета – так же, впрочем, как и тонких музыкальных нюансов – это именно то, что японцы приписывают себе как национальную исключительность. А именно, уникальное строение японского мозга, работы его полушарий, несхожих с западным мозгом. Эта теория уже неоднократно подвергалась убедительной критике, но что-то подобное приходит на ум, если однажды купишь книгу о японских цветах, где на один цвет и его оттенки приходится по 4-6 страниц. Ну это даже ладно! Что мы, не видели дизайнерских цветовых паллет Dulux? Скорее завораживают названия этих оттенков – они все связаны с природными изменениями, с окрасом животных, с различными растениями и сельхозпродуктами, из которых древние японцы могли извлечь цвет. Вообразите цвета «обратная сторона ивовых листьев», или «цвет красноногого ибиса», или «коричневый, как уваренные бобы». То есть, японцы не станут, как мы, довольствоваться единым словом «фиолетовый» в применении к разным предметами и окрасам: они разложат его ровно на все те составляющие, которые встречаются в природе и будут говорить: фудзимурасаки – глициниевый фиолетовый, аямэиро – ирисовый, будонэдзуми – виноградно-мышиный цвет. И как можно смешать виноград с мышью? – разве только сложной нейронной связью японского мозга.
Ну, впрочем, ладно, мысль про оттенки серого промелькнула и забылась, но в середине января на выставке, посвященной Году Мыши, она опять сверкнула мне с одной из ведущих экспликационных табличек. Скромный титул «Различные оттенки серого» продолжался текстом об эпохе Эдо (1603-1868), когда самурайское правительство бакуфу ввело так называемые «запретные цвета» — не для купцов и даже не для всякого ранга дворян. Якобы, чтобы пресечь излишние траты. На самом-то деле, чтобы окоротить неожиданно разбогатевших купчишек в их посягательствах на красивую жизнь.
Тогда-то японцы и наловчились смешивать скучные, плебейские цвета с другими, изысканными и экстравагантными, расшивать шелком и золотыми нитями неброскую основу и устраивать себе подклады с ручной росписью. Тогда-то смесовые цвета из серой (мышь) и коричневой (крыса) палитры стали невероятно модными. Популярность мышиных оттенков состоялась, возможно, еще и благодаря науке. Эпоха Эдо – расцвет японской натурфилософии, с подачи голландцев японцы рьяно изучали растительный и животный мир, устраивали собственные кунсткамеры, при этом мышь (нэдзуми) была, в общем-то, самым близким и удобоизучаемым соседом. Дошло до того, что мышей стали держать известные куритизанки в качестве домашних питомцев, как то засвидетельствал в своих гравюрах Харунобу.
Так что мыши особенно повезло: она, пожалуй, зверь с наиболее эсплуатируемым цветовым потенциалом. Ее смешивали – помимо винограда! – с чаем, глицинией, сакурой, ивой, сливой, а также с индиго и ржавчиной, не говоря уж про белый и серебряный цвета: Тянэдзуми, Фудзинэдзуми, Сакуранэдзуми, Янагинэдзу, Умэнэдзу, Аинэдзуми, Сабинэдзу, Сиронэдзуми, Гиннэдзуми.
Несколько кимоно на выставке убедительно показывают модную привлекательность серо-коричневого, серебристо-серого, серо-зеленого и так далее. Их действительно никак не обвинишь в броскости, однако, запретив яркие тона нижнему сословию, бакуфу, кажется, сильно способствовало выработке вкуса у токугавских горожан. Эта одежда и вещи не зря сохранились в веках как арт-объекты. Серо-голубая, грубоватая по текстуре керамика также активно использовалась в японском обиходе. Правда, и в более ранних веках серая палитра не была в обиде, прекрасно согласуясь с принципами ваби-саби, изысканной простоты. Безмерное число оттенков серого использовали в чайном действе – для кимоно, чайных чашей и других служебных предметов тяною. Образцами здесь явлются керамика «мино» и ее подразновидность «сино нэдзуми». Выделяют даже цвет Рикю:нэдзуми – т.е., любимый серый великого чайного мастера Сэн-но Рикю.
Прекрасна серая японская жизнь! Вот и я когда-то с плохо скрываемым огорчением рассматривала отрез для кимоно, который моя сэнсэй по каллиграфии презентовала мне как «изысканный» и «шикарный». Он был серый. Отрез продавался с хорошей скидкой, и сэнсэй сильно рекомендовала мне его. Конечно, он выглядел очень модерновым, с мелким кубическим рисунком – причем кубики были двух цветов, светло-пепельного и цвета мокрого асфальта (как я, а?), перемежаясь между собой в стиле арт-деко. Но все равно, для меня кимоно было символом яркости, как на календарях с популярными актрисами. Чтобы в кимоно да быть серой мышью?.. Надо ли уточнять, что это кимоно стало одним из моих любимых?
