Коно Сион [Об авторе]
С тех пор как на мировой литературной сцене появился Мураками Харуки, совершивший переворот в восприятии японской литературы в мире, произведения различных жанров самых разных японских писателей были переведены как на английский, так и на другие языки. Мы живем в то время, когда необходимо задаться вопросом о сущности переводной японской литературы и о её дальнейшем существовании как литературы глобализированной, вышедшей далеко за пределы национальных границ.
Мураками Харуки – писатель, изменивший имидж японской литературы
10 сентября 1990 года в журнале «Нью-Йоркер» был опубликован перевод рассказа Харуки Мураками «TV-люди», который стал первой англоязычной публикацией автора. Появление японского рассказа на страницах авторитетнейшего литературного журнала Америки стало прорывом не только в профессиональной карьере самого Мураками, но и в истории всех англоязычных переводов японской литературы. С тех пор произведения Мураками были переведены более чем на полсотни языков, удостоены ряда литературных премий в разных странах (например, Иерусалимской премии и премии Франца Кафки) и стали мировыми бестселлерами (что, конечно, не совсем типичный случай для переводов с японского). Этот ошеломительный успех, как в литературном, так и в экономическом плане – явление в рамках японской литературы уникальное.
Благодаря появлению на литературной сцене Мураками Харуки, в глобальном восприятии японской литературы произошел переворот. Американский исследователь Эдвард Фаулер считает, что «золотой век японской переводной литературы» в англоязычном мире начался в 1955 году с переводом на английский язык двух книг: «Возвращение» Осараги Дзиро и «О вкусах не спорят» Танидзаки Дзюнъитиро. В условиях возрождения интереса к японской культуре в послевоенной Америке у англоязычного читателя, ориентировавшегося прежде всего на «трёх столпов»: Танидзаки, Мисиму и Кавабату, сформировался имидж японской литературы, как литературы экзотического эстетизма (*1). Явив читателю причудливые переплетения мира фантазии и реального мира в декорациях японской повседневности, произведения Мураками, в которых к тому же было заметно сильное влияние американской литературы, трансформировали представления о японской современной литературе, существовавшие на тот момент в американском обществе.
Англоязычный дебют Мураками был иницирован японским издателем, с которым он поначалу работал. Однако позднее писатель выбрал себе агента и начал работать в очень тесном сотрудничестве с американскими редакторами и книгоиздателями, затачивая и подгоняя свои произведения именно под англоязычного (а если точнее – североамериканского) читателя. Об этом он и сам не раз писал и говорил (*2). Кроме того, некоторые произведения писателя, например, его роман «Послемрак», содержат элементы, добавленные Мураками из расчёта на то, что книга будет переведена. К таким элементам исследователи относят подробные описания обстоятельств, предметов и явлений, которые считаются в Японии общеизвестными (*3). Можно сказать, что здесь мы видим новый писательский формат, который предвосхищая будущие переводы, отвечает запросам «эпохи переводной литературы».
Чувство сокрушительного присутствия: светлые и темные стороны феномена «МУРАКАМИ»
С тех пор как Мураками дебютировал в англоязычном мире, прошло три десятилетия. Его уже можно назвать одним из ярчайших представителей своего времени, сравнимым по значимости с такими мастерами «золотого века переводов японской литературы» как Танидзаки, Мисима и Кавабата.
Задумываясь о переводной японской литературе, нельзя не отметить ощущение сокрушительного присутствия Мураками Харуки, которое в качестве литературного явления имеет как светлые, так и темные стороны. Особый прозаический стиль писателя формировался, в частности, под влиянием прозы Рэймонда Чандлера, Курта Воннегута и Рэймонда Карвера, и в целом языковой и культурный барьер при переводе прозы Мураками на английский и другие европейские языки оценивается как невысокий. Его произведения пользуются широкой популярностью у читателей по всему миру, однако в адрес автора слышится также немало критических замечаний со стороны коллег-писателей и литературных критиков, среди которых, пожалуй, наиболее заметна фигура Мидзумуры Минаэ – писательницы, выросшей в Америке, но отдавшей предпочтение японскому языку, несмотря на то, что она одинаково хорошо владеет обоими языками.
Литературовед, переводчик произведений Огавы Ёко и Нацуо Кирино на английский язык профессор Стивен Снайдер в своей статье «Эффект Мураками» прослеживает сформировавшуюся на Западе тенденцию оценивать любого японского писателя с точки зрения лишь того, сможет ли он стать «новым Мураками». Например, если даже на таких крупных авторов, как вышеупомянутые Огава и Нацуо, будет наклеен ярлык «писатель в стиле Мураками», то критики уже не станут уделять внимание индивидуальным особенностям их прозы. Но в то же время Снайдер признаёт, что благодаря феномену «МУРАКАМИ» многие японские писатели получили известность в мире. Как бы то ни было, говорить о переводах японской литературы за последние тридцать лет без упоминания Мураками решительно невозможно.
(*1) Edward Fowler, “Rendering Words, Traversing Cultures: On the Art and Politics of Translating ModernJapanese Fiction” The Journal of Japanese Studies 18, No. 1 (Winter, 1992), pp. 1-44 Нужно учитывать, что в 1919 году Кнопф опубликовал перевод романа Футабатэя Симмэя «Его облик» (яп. Соно омокагэ, англ. An Adopted Husband). Этот перевод заслужил довольно большую известность, в частности из-за большого количества газетных рецензий.
(*2) Сам Мураками описывает этот процесс в эссе «История американской публикации «Исчезновения слона» (из собрания малой прозы автора, опубликованное в 2005 году издательством «Синтёся»). Кроме того, эта тема обсуждается в интервью, которое взял у писателя Дэвид Карасима для своей книги «Что мы читаем, когда читаем Мураками» («Мисудзу сёбо», 2018).
(*3) Irmela Hijiya-Kirschnereit, “Pretranslation in Modern Japanese Literature and What It Tells Us About ‘World Literature,’” in Translation and Translation Studies in the Japanese Context, ed. Nana Satō-Rossberg and Judy Wakabayashi (London and New York: Continuum, 2012).
