Японский балет на Чеховском фестивале
В программе международного Чеховского фестиваля, проходящего при поддержке Министерства культуры, хореограф Дзё Канамори и его труппа «Ноизм» представили собственную версию новеллы Проспера Мериме «Кармен». Рассказывает Татьяна Кузнецова.
«Ноизм», основанная в 2004 году,— первая репертуарная труппа современного танца в Японии. С первых дней ее существования о репертуаре заботится хореограф Дзё Канамори. Руководителем «Ноизма» он был назначен сразу же, как вернулся из Европы, где провел 13 лет: учился в бежаровской «Рудре», танцевал в молодежном NDT II, Лионской опере, Гётеборгском балете. С таким багажом молодому хореографу было предназначено стать «мостом культур»; западное воспитание он демонстративно отвел на второй план японским названием труппы, образованным от исторического театра но.
Россия познакомилась с труппой еще в 2007-м. В 2010 году «Ноизм» приезжала на Чеховский фестиваль с тематической — по произведениям Чехова — хореографической фантазией, в 2018-м привезла в Петербург свою версию классической «Баядерки». Во всех спектаклях Дзё Канамори менял приемы и лексику в зависимости от режиссерского решения, так что личный почерк хореографа так и остался нами непознанным. Вот и «Кармен» принесла массу неожиданностей.
Она оказалась литературоцентричной. Дзё Канамори так пленила новелла Мериме, что он ввел в спектакль драматического актера, доверив ему роль рассказчика. Сидя на авансцене справа, окруженный старыми книгами, он водит гусиным пером по свиткам и по-японски, с воинственными модуляциями и свирепым выражением лица, поясняет вполне мирные эпизоды спектакля, в частности, обстоятельства знакомства с «доном Хосе Лисаррабенгоа». Бытовую фигуру «европейца»-актера оттеняет дзукай-кукловод из японского театра бунраку — юркий маленький черный демон без лица водит рукой писателя, как бы сочиняя за него текст. На такой — несколько комичной в своей прямолинейности — программной эклектике строится весь спектакль.
Театр теней (принципиальные для автора фрагменты разыгрываются за большой простыней, растянутой на авансцене) чередуется с «реалистическими» эпизодами на табачной фабрике, в кабаке или тюрьме (своей динамичной дансантной живостью они смахивают скорее на мюзикл) и сатирическими сценками казарменной муштры (маленький толстый начальник Цунига с хвостом чернобурки на кивере в буквальном смысле стоит на голове, заставляя солдатиков ползать «гусиным шагом»). Хореография в этом спектакле вторична, на самостоятельность и оригинальность не претендует. Наиболее очевидно влияние Матса Эка, вплоть до прямого цитирования знаменитого бега влюбленных (по кругу в обнимку) и прочих фишек знаменитого шведа, включая женскую руку, просунутую между расставленных ног мужчины и оглаживающую его причинное место.
Из новеллы Мериме режиссер Канамори вытаскивает множество полузабытых деталей и второстепенных персонажей, что приводит к забавным казусам. Так, щупленький Кай Томиока выглядит сущим ребенком в роли Гарсии, мужа Кармен — нипочем не догадаться, что это вызволенный из тюрьмы зловещий контрабандист Кривой, если бы не рассказчик, объяснивший его появление на сцене. А на тореадора (Жоффруа Поплавский) в разгар его почти донкихотовской вариации с колосников вдруг грохается гигантское тряпочное чучело быка, погребая любимца Кармен задолго до развязки событий. У Мериме пикадора Лукаса действительно придавил бык, однако эта забытая подробность, представленная с такой наивностью, вызвала в зале незапланированный, но законный хохот. Тем не менее пиетет к Мериме отнюдь не мешает японцу «дописывать» его новеллу, превращая «Кармен» в развесистую клюкву: у Микаэлы, внедренной в балет из одноименной оперы, появляется нелюбимый солдатик-ухажер, что позволяет хореографу поставить развернутый па-де-катр, в котором отвергнутые любовники ходят цепочкой и по очереди пристают друг к другу с одинаковыми па.
Вся эта разномастная история щедро озвучена оркестровыми номерами из оперы, ее аранжировками разных лет и «Кармен-сюитой» Щедрина—Бизе. Все шлягеры в деле, все страсти кипят, в финале погибает не только героиня — приговоренного к смерти Хосе расстреливают солдаты. А зрители, для которых Дзё Канамори открыл неведомые грани вроде бы знакомой истории, убеждены, что это и есть новое прочтение классики.
