Примерно такое выражение родилось давно, и в наш «IT-век» приобрело совсем другое значение. Мне же хотелось его немного изменить и вот по какому поводу.
Так получилось, что в 1899 году «Пост сдал» мог бы сказать Роман Романович Розен, передавая обязанности посла в Японии Александру Петровичу Извольскому, и услышать в ответ: «Пост принял». А по прошествии трёх лет, в 1902 году могло бы состояться «дежавю»: «Пост сдал» Произнёс бы Александр Петрович, а ответствовал бы уже Роман Романович, принявший «пост». Понятно, что эти два выдающихся российских дипломата ничего этого не произносили, хотя ситуация была именно такой.
Выше уже говорилось, как и почему произошёл такой очень редкий в дипломатической практике казус, когда в одну и ту же страну дважды направлялся послом один и тот же человек. В данном случае можно говорить даже о какой-то мистической связи, существовавшей между этими двумя очень заслуженными персонами. Помимо того, что их карьерные пути пересеклись в Японии, в 80-х годах А.Извольский в последний момент заменил Р.Розена, кандидатура которого рассматривалась при назначении посла в Болгарию. В 1905 году, наоборот, Р.Розен был включён вместо А.Извольского в состав делегации на переговорах по мирному договору с Японией.
Итак, 19 июня 1900года в 6.30 утра на борту крейсера «Рюрик» в Иокогаму прибыл новый посол Его величества Александр Петрович Извольский (1856-1919).
Вкратце познакомимся с ним.
Извольские − дворянский род, от Василия Дмитриевича Извольского, который, по преданию, выехал из Польши в Москву во второй половине XV века. Елисей Яковлевич, прозванный Булгак, был воеводой в Дедилове (1576). Викула Федорович был судьей разбойного приказа (1680), думным дворянином (1684). Павел Григорьевич Извольский был сенатором.
Александр Петрович Извольский родился 3 марта 1856 года в фамильном имении во Владимирской губернии, в семье чиновника, будущего Иркутского и Екатеринославского губернатора. В 1875 году, блестяще окончив Александровский лицей, он поступил на государственную службу в Министерство иностранных дел. Вначале он служил в канцелярии МИД, затем на Балканах под началом посла в Турции князя А.Б. Лобанова-Ростовского, которого считал своим учителем. В 26 лет Извольский был назначен первым секретарем российской миссии в Румынии, откуда вскоре был переведен на такую же должность в Вашингтон. Затем его продвижение по служебной лестнице замедлилось. Лишь в 1894 году он получил свой первый самостоятельный дипломатический пост − министра-резидента России при папском престоле. В следующем году, после 20 лет службы, Извольский был произведен в действительные статские советники. Прослужив три года в Риме, он отправился посланником в Сербию, а еще через три года был аккредитован при баварском королевском дворе в Германии. Извольский среди коллег выделялся своими способностями и широтой политических взглядов и после смерти в 1900 году графа М.Н. Муравьева рассматривался в качестве кандидата в министры иностранных дел. Министром он тогда не стал, но назначение в ноябре 1899 года послом в Японию позволило ему оказаться в центре борьбы великих держав за сферы влияния в Восточной Азии.
Слухи о его прибытии появились в японской прессе ещё за месяц. Газеты писали, что он поездом поехал в Германию, а там уже сядет на пароход. Явление посла на крейсере особого удивления не вызвало. Дипломатический протокол об этом ничего не говорил. Зато он говорил о другом, что и вызвало некоторое замешательство: А.П.Извольский прибыл в Страну Восходящего Солнца, когда его предшественник Р.Р.Розен ещё пребывал в Токио!
На следующий день в российской миссии оба посла принимали соболезнования по поводу кончины министра иностранных дел графа М.Н.Муравьева (1845-1900). Выразить свое сочувствие и расписаться в траурной книге помимо министра иностранных дел С.Аоки (1844-1914) прибыл и премьер-министр фельдмаршал Ямагата (1838-1922).
Через три дня после того, как Р.Р.Розен официально информировал императора об окончании своей работы, как посла, А.П.Извольский вручил свои верительные грамоты, подписанные царем. Из отчета Извольского о дворцовом приеме можно было узнать, что японский монарх помимо банальных фраз «о дружбе и преданности» российскому императору, благодарил за награждение его сына, престолонаследника, высшим российским орденом − Святого Андрея Первозванного. Принца Ёсихито, будущего императора Тайсё, наградили по ходатайству барона Розена в связи с бракосочетанием с принцессой Садако.
В этот же день посол Извольский с супругой был принят императрицей Харуко, а позднее вместе с сотрудниками российской миссии присутствовал на «парадном завтраке» в его честь, устроенном наследным принцем и его супругой. Принц Ёсихито принимал гостей в мундире с лентой ордена Андрея Первозванного. О японской реакции на внимательное отношение к ним русских Извольский упоминал в телеграммах Ламсдорфу: «…С самого начала соединенных военных действий в Китае, я получал от высших японских властей изъявления самых дружеских чувств к нашим войскам: военный и морской министры специально довели до моего сведения несколько случаев, когда наши командиры и люди оказывали японским частям и отдельным чинам помощь и содействие, что возбуждало в последних живейшую признательность». Причем, если «Таймс» видела политическую подоплеку в желании России «быть на дружеской ноге с Японией», то Извольский отмечает «столь свойственное русскому солдату добродушие и отсутствие презрительного отношения к инородцам».
Уход из жизни М.Муравьева подводил итог целому этапу двусторонних отношений. Начинался новый, тяжелый и трагический период. Сменивший его в кресле министра в здании МИД на углу Мойки и Дворцовой В.Н.Ламсдорф (1844-1907) стремился следовать «дипломатии Гирса» − бывшего министра иностранных дел, т.е, не делать лишних движений, не провоцировать, балансировать между основными силами и сосредотачиваться на приоритетах национальных интересов, которые, по его глубокому убеждению, были в Европе, а не на Дальнем Востоке.
Но Гирс служил монарху, с которым у него было совпадение взглядов, а Ламсдорфу приходилось приспосабливаться к изменившимся настроениям на самой вершине власти. Сказывалась и нерешительность характера монарха, которую впоследствии отмечали многие.
Спустя несколько дней после похорон М.Муравьева уже в министерском кресле В. Н. Ламсдорф в ответ на телеграмму командующего Тихоокеанской эскадрой вице-адмирала Е. И. Алексеева (1843 — 1917), паниковавшего по поводу вмешательства Японии, писал еще в духе предшественника: «Вполне справедливо, что исключительное военное вмешательство Японии в китайские дела противно нашим задачам на Дальнем Востоке; впрочем, едва ли и другие державы допустят столь широкие притязания со стороны токийского кабинета… Наша цель ныне должна ограничиться освобождением императорской миссии, обеспечением безопасности русских подданных, проживающих в северном Китае, и восстановлением в Пекине законного правительства, с которым возможно было бы поддерживать дружественные сношения, необходимые в интересах обеих соседних империй. Не отделяясь от других держав, дабы зорко следить за их действиями и иметь возможность во всякое время предъявить свои требования, мы должны, однако, избегать всего того, что могло бы хоть сколько-нибудь связать нашу полную свободу действий или явиться в глазах китайцев доказательством враждебных намерений России».
Для Извольского, только приступившего к своим обязанностям, эта программа действий была хорошо известна. При отъезде из Петербурга Муравьев поручил ему выяснить, насколько верны слухи о стремлении Токио играть главную и особую роль в Китае, а в случае, если они подтвердятся, следовало действовать энергично, чтобы этого не допустить.
В Токио в тот период у власти было правительство фельдмаршала Ямагата, отличившегося как раз в период японо-китайской войны. Министром иностранных дел в кабинете Ямагата был виконт Сюдзо Аоки.
Извольскому довольно часто пришлось встречаться с ним − в те времена было обычной практикой, когда посланники великих держав чуть ли не раз в неделю, а порой и каждый день, встречались с главой внешнеполитического ведомства и на месте решали вопросы.
Встречи и беседы свидетельствовали о том, что Япония ведет себя осторожно. Об этом же говорила реакция на зверское убийства секретаря японского посольства. Сотрудника японской миссии Сугияма Хин (Акира) убили 11 июня в 3 часа дня у одних из ворот в Старый город в Пекине. Экзекуция была совершена солдатами конницы корпуса китайцев-мусульман под началом Дон Фуцзяна, фаворита императрицы.
Ответная реакция Токио была вялой. Иначе реагировали в Берлине и в других столицах на убийство спустя несколько дней (20 июня) германского посла Клеменса фон Кеттлера (1853-1900). В Европе начались интенсивные консультации между заинтересованными державами. Теперь стало ясно, что без карательной экспедиции не на периферии, а в самом Пекине, не обойтись.
К этому времени на Дальнем Востоке сложился примерно следующий расклад сил.
В Японии царила эйфория после недавней победы над Китаем и многие горячие головы требовали «продолжения банкета», то бишь захвата Кореи. Ради этого они готовы были пожертвовать Маньчжурией, чтобы удовлетворить аппетиты России.
У Николая П было совершенно иное видение мира, которое предполагало, что Японии нечего делать на континенте, а Корея, как и, естественно, Маньчжурия должны быть под сенью триколора. Разговоры о том, что Токио никогда с этим не согласится и это означает путь к войне, отметались, как несостоятельные.
Необходимо отметить также, что и Англия, где «царили» близкие родственники российского монарха, традиционно побаивалась усиления России, маниакально считая, что все её манёвры в Китае имеют своей конечной целью добраться до Индии. Что касается Германии, собиравшей свои княжества и набиравшей силу, то там вынашивали совсем другие планы обустройства мира, включая Восточную Азию.
А ещё хотелось бы напомнить, что последние десятилетия Х1Х века протекали под влиянием таких политических гигантов, как С.Витте, О.Бисмарк, Х.Ито и У.Гладстон.
В этих условиях А.П.Извольский заступил на свой пост и сразу же окунулся в сложную политическую игру, на кону которой стоял почти гамлетовский вопрос − быть миру или войне.
Заслугой посла А.Извольского можно несомненно считать то, что ему удалось установить с премьер-министром Хиробуми Ито (1849-1909) тесные доверительные отношения.
Трудно переоценить роль, которую этот политик сыграл в истории Японии. Он стал автором первой Конституции, четыре раза побеждал на выборах и становился главой правительства, возглавлял Тайный совет − законосовещательный орган при императоре, получил высший титул Князя («косяку») и, наконец, был министром-резидентом в Корее − по существу правителем этой страны. Считается, что Ито был последовательным сторонником укрепления японо-российских связей, но не встретив поддержки ни в Токио, ни в Петербурге стал автором соглашения с Англией, которое открыло дорогу к войне с Россией.
Забегая вперёд, напомню о последних днях жизни Х.Ито.
В октябре 1909 года он выехал для встречи с российским министром финансов В.В.Коковцовым (1853-1843) в Харбин. Планировалось обсудить вопрос об аннексии Кореи Японией. 26 октября в 9 часов утра поезд, на котором ехал Ито, прибыл на станцию. После того, как Коковцов зашёл в вагон, Ито тепло поприветствовал его и высказал уверенность, что между нашими странами всегда будут мир и дружба. Коковцов предложил ему сойти на платформу, где выстроился почётный караул. Когда они совершали обход караула, Ито Хиробуми был застрелен корейским националистом Ан Чунгоном. Он умер через полчаса после покушения. Последними словами Ито были: «Он застрелил меня. Вот дурак!» («Орэ во уттариситэ, бака на яцу да»).
Убийца рассчитывал, что смерть Ито Хиробуми принесёт Корее независимость, но, по иронии судьбы, напротив, его смерть послужила предлогом для окончательной аннексии Кореи Японией.
Но всё это произойдёт почти через десять лет после описываемых событий. Пока что важно отметить, что между российским послом и главой японского правительства сложились очень хорошие отношения.
9 сентября 1900 года А.Извольский в своей служебной депеше излагал то, что называли «программой Ито» по Корее. В ней четко и остро был сформулирован стратегический выбор, перед которым стояла Япония, и который до конца так и не был понят в России: «Стремление Японии играть преобладающую роль в Корее имеет столь глубокие исторические корни и носит такой стихийный характер, что отвлечь от него японскую нацию не по силам ни одному государственному человеку. Поэтому правильному политическому развитию Японии и упрочению ее международного положения угрожает одна главная опасность − вооруженное столкновение с Россией из-за Кореи. Этого столкновения Маркиз Ито хотел бы во что бы то ни стало избежать».
Может быть, именно поэтому, как ни парадоксально, но в русской оккупации Маньчжурии Ито увидел ключ к решению корейского вопроса. Теперь была надежда, что для соседа обладание Маньчжурией будет достаточной компенсацией за отказ от Кореи. Исходя из этого, он не только не был против оккупации русскими Маньчжурии, но считал, это вполне закономерным, оправданным и единственно правильным решением для России «Таким образом, по утверждению Маркиза Ито, и утверждение это единодушно разделяется всем японским обществом и всей здешней печатью, настоящий кризис будет иметь неминуемым последствием окончательное утверждение в той или другой форме и под тем или другим наименованием Русской власти в Маньчжурии».
Исходя из этой «неотвратимости» установления российского господства в Маньчжурии, Ито делал вывод и о неизбежности японской реакции на это. Извольский передавал слова самого влиятельного японского политика: «Подобное усиление России в северных пределах Китая наложит на Японию обязанность, со своей стороны, обеспечить себе соответствующие выгоды, а выгоды эти она может искать лишь в Корее. Никакие другие компенсации (например, водворение в провинции Фуцзян) не способны удовлетворить ни материальных ее интересов, ни национальных ее стремлений. Поэтому, как только выяснится, что в результате происходящих ныне событий Маньчжурия окончательно сделается в той или другой форме достоянием России, Япония должна будет со всей имеющейся у нее энергией, выдвинуть Корейский вопрос и искать разрешение его либо путем мирного соглашения, либо вооруженной силой».
«Либо мирное решение, либо война», − сказав это, Ито подчеркнул, что для него и его сторонников в сложном и противоречивом политическом мире внутри Японии война − крайне нежелательный вариант.
Но желание избежать войны с Россией, каким бы сильным ни было у Ито и его сторонников, имеет свои пределы, завершает свою мысль Извольский: «Хотя Маркиза Ито… называют сторонником добрых отношений к России a tout prix [любой ценой], в тот день, когда он убедится, что подобное соглашение невозможно, он найдет в себе смелость и сумеет внушить ее императору, решиться на вооруженную борьбу; весьма характерна следующая его фраза по этому поводу: «Соглашение между нами не только необходимо, но и необходимо также чтобы оно состоялось как можно скорее, а именно прежде чем японские военачальники сочтут свои вооружения готовыми, ибо тогда столкновение может оказаться уже неизбежным; уже и теперь весьма многие считают, что Япония вполне готова и на море и на суше, и в ее выгодах напасть на Россию, пока у нее еще не готова железная дорога к Тихому океану, и не вполне организованы Сибирские войска».
Тем временем, обстановка в Восточной Азии сгущалась. Об этом из Токио постоянно шли тревожные сообщения.
«К счастью, − писал А.Извольский, − во главе Японского Правительства в настоящую серьезную минуту стоят вполне благоразумные и осторожные лица, искренне старающиеся поддерживать с нами хорошие отношения и искать совместного с нами разрешения возникшего на Дальнем Востоке кризиса… Виконт Аоки − человек вполне европейского образования и умеренного образа мыслей, но личное его влияние на ход дел не особенно велико; первый министр, [премьер-министр] маршал Ямагата, вполне дружественно расположен к нам и, по-видимому, вполне искренне желает действовать в духе Московского соглашения (которое он сам вместе с Лобановым подписал в 1896 году в Москве на коронации Николая II), но, несмотря на его несомненный престиж как победителя Китая, вследствие старости и утомления также не играет первенствующую роль; истинным, хотя и закулисным, вдохновителем Японской политики является маститый государственный деятель Японии, маркиз Ито, к опытности которого неизменно прибегают в трудную и критическую минуту. Между мной и маркизом Ито установились, кажется, самые доверительные отношения, и я встречаю в нем полную готовность направлять политику Японии по пути доброго с нами согласия».
Но Извольский предупреждает, японское правительство и Ито не всесильны. Они способны сдерживать эмоции, царящие в обществе, только до определенного предела: «Воздавая государственным людям, стоящим ныне во главе Японского правления, должную похвалу, я не могу с другой стороны, не указать на крайнюю неустойчивость их положения и на зависимость их от свойственных здешнему общественному мнению страшных взрывов и движений». Фактический военный захват Маньчжурии может спровоцировать Японию на аналогичное движение в Корее, не дожидаясь достижения согласия с Россией, в отношении которого в Японии никто особенно и не надеется. «Это, признаться, − пишет Извольский, − причиняет мне самое тяжелое беспокойство, ибо при полной готовности военных, морских и транспортных средств, Япония может высадить в Корее крупный отряд, прежде чем об отплытии его узнают в Петербурге из моей телеграммы».
Сдержанность японского правительства получила высокую оценку российского министерства иностранных дел. 30 июня Извольский посетил Аоки и вручил ему меморандум с похвалой по поводу твердого решения Японии действовать в полном согласии с другими заинтересованными странами. Он добавлял, что у российского правительства нет намерения чинить какие-либо препятствия свободе действий японского правительства.
На встрече с российским посланником 12 июля Аоки повторял, что Япония «твердо намерена действовать в полном согласии» с Россией и другими странами коалиции. В то же время Извольский сообщал в Петербург, что обширные военные приготовления Японии свидетельствуют о ее стремлении играть первостепенную роль.
Ламсдорф действовал решительнее, чем Гирс пять лет назад во времена японо-китайской войны. В циркулярном письме от 28 июля 1900 г. российским посланникам в Европе и Японии он поручал им потребовать от Японии твердого обещания не выходить за рамки согласованных с коалицией действий и не добиваться каких-то особых или исключительных полномочий. Передавая ее Аоки, чтобы не было разночтений, Извольский по собственной инициативе составил и передал такого же содержания памятную записку. В ответ Аоки признавался, что в Японии есть определенные силы, выступающие за исключительные полномочия и особую роль Японии в подавлении китайского восстания. Однако, «ни он лично, ни его коллеги ни на минуту не склонялись к этой программе, которая по глубокому его убеждению, возлагала бы на Японию непосильные задачи, не обещая ей никакого соответствующего нравственного или материального вознаграждения».
«Таким образом, какие бы ни существовали первоначально у Японского Правительства поползновения и замыслы, в настоящее время, благодаря твердо высказанному Русским Правительством взгляду, участие Японии в происходящих в Китае событий поставлено в строго определенные рамки», не без гордости за результаты своего труда писал Извольский 28 июля Ламсдорфу.
При этом посол прекрасно сознавал, что в Зимнем Дворце не хотят и думать о любом размене Маньчжурии на Корею. Поэтому соответствующий «план Ито» будет отвергнут и, в этом случае, война с Японией будут неизбежна. И всё-таки он продолжал настойчиво слать депеши на Мойку.
«Если течение дел позволит Императорскому Правительству с точностью выполнить принятую им программу, т. е. полное восстановление наших традиционных отношений к Китаю, при которых возможно было бы без риска для нашего великого железнодорожного предприятия, вывести наши войска из Маньчжурии, у Японии будет отнят всякий повод к тому, чтобы выдвинуть Корейский вопрос; но если образ действий той или другой Державы, или анархическое состояние северных Китайских провинций вынудит нас, против собственного нашего желания, в той или другой форме утвердить нашу власть в Маньчжурии, мы неминуемо очутимся лицом к лицу со следующей дилеммой: либо вступить с Японией в мирное соглашение касательно предоставления ей известных преимуществ в Корее, либо решиться на вооруженное с ней столкновение. Дилемма эта будет поставлена нам государственным человеком, пользующимся громадным обаянием среди легко воспламеняющейся народной массы Японии, и поддержана единодушным порывом только что отличившихся в Китае армии и флота. Я не могу не считать своей священной обязанностью заблаговременно и настойчиво указать Императорскому Правительству на ту опасность, отражение которой может со дня на день потребовать от нас нашего, и весьма значительного, напряжения сил на Дальнем Востоке».
25 августа 1900 г. Ламсдорф послал циркулярную телеграмму, в которой предлагает убедить союзников покинуть китайскую столицу и одновременно успокоить, что Россия не намерена оставаться в Маньчжурии. Союзники не верили и не торопились покинуть Пекин, хотя и считали Китай «чёрной дырой» геополитики. Только в Японии Петербург находил некоторое сочувствие. Извольский писал Ламсдорфу 9 сентября: «Токийский Кабинет понимает, что он уже извлек из настоящего фазиса событий возможную нравственную выгоду и опасается финансовых последствий продолжительного содержания в Китае крупного отряда. Более того, в пользу немедленного принятия нашего предложения безусловно высказался влиятельнейший из государственных людей, маркиз Ито. В противоположном направлении на Токийский кабинет влияли возражения, приходящие, главным образом, из Лондона и Берлина; в результате было решено остановиться на полумере и отозвать из Пекина и, вообще, из Китая часть находящихся там войск».
Для колебаний японского правительства, по свидетельству Извольского, была еще одна и, скорее всего, самая важная причина: «Последнее Циркулярное наше сообщение, содержащее, между прочим, заверения об отсутствии у нас всякого стремления сохранения за Россией обладания Маньчжурией, служит здесь предметом самых живых толков и комментариев. Большая часть японской прессы высказывает свое недоверие к этим заявлениям и усматривает в нашем образе действий признаки тайного и отдельного Соглашения с Ли Хунчжаном или Императрицей Регентшей, заранее обеспечивающей России то, что ей нужно, т.е. Маньчжурскую территорию. Этих подозрений, мне кажется, не чужды и японские министры, и это, отчасти, объясняет их колебания. Правильнее всех оценивает побуждения России Маркиз Ито, но и он не верит в возможность для нас когда-либо вывести войска из Маньчжурии, так как этому воспрепятствует, по его мнении, сила вещей…Весьма замечательно, что наше ожидаемое утверждение в Маньчжурии само по себе не вызывает никакого протеста со стороны японского общественного мнения, можно даже сказать, что все интеллигентные Японцы от Министра до последнего журналиста, поголовно считают это утверждение свершившимся фактом и озабочены лишь, чтобы обеспечить Японии соответственные выгоды в Корее. При подобных обстоятельствах на мою долю выпадает нелегкая задача бороться с охватившим все слои Японского общества предубеждением».
В конце 1901 года Х.Ито, который лишился в мае поста премьера под давлением оппозиции, решил совершить большую зарубежную поездку для реализации своих амбициозных планов. Главный из них получил название «Ман-Кан-кокан» («Обмен Маньчжурии на Корею»). Поэтому, хотя в программу поездки включались США и пол-Европы, главными пунктами были Лондон и Петербург.
План «вояжа» разрабатывался в глубокой тайне. Сам Ито, власти и пресса всячески подчёркивали неофициальный характер поездки, поскольку Ито, дескать, представляет собой «частное» лицо.
13 августа 1901 года в наэлектризованную атмосферу Токио внезапно проник слух, что, мол, утомленному от острой политической борьбы отставленному премьеру врачи в лечебных целях рекомендовали длительную морскую прогулку. Шло время, но Ито оставался все еще в Токио. В прессе любопытство сменилось на раздражение. «Иомиури» 9 сентября в передовице остро критиковала за «безответственный поступок» Ито как председателя одной из главных политических партий (сэйюкай), «сбегающего» за границу в период острой парламентской борьбы. Эта «дымовая завеса» вокруг предстоящего визита вызвала обратный эффект.
Дело дошло до того, что многим послам (А.Извольский в том числе!) пришлось всячески убеждать свои правительства, что Ито, хоть формально и является «только» председателем Тайного Совета, но по существу сохраняет за собой репутацию политического «гуру» Поступавшие из Токио донесения, в том числе, и сверхсекретные, подтверждали важный характер предстоящего визита. Военно-морской агент лейтенант (будущий адмирал) А.И. Русин (1861–1956), снабжавший регулярно центр ценнейшей информацией из своих конспиративных источников, сообщал, что, несмотря на официальную версию о «поправлении здоровья маркиза морским путешествием», по «негласным» данным Ито «снабжен очень широкими полномочиями от Императора Японии».
Наконец, 14-го сентября вечером Таро Кацура (1847-1913) в своей резиденции премьер-министра устроил прощальный банкет в честь Ито.
С бокалом шампанского в руке он провозгласил тост за его здоровье, шумно поддержанный всеми, и пожелал ему успеха в его путешествии. День завершился на железнодорожной станции Симбаси, куда сотни людей, официальные лица и простолюдины, пришли проводить Ито, возвращавшегося в свою загородную резиденцию в Оисо.
15-го сентября в 11 часов утра одним из первых посетителей резиденции Ито был российский посол А.Извольский. Во второй половине дня после короткого прощания в штабе своей партии Ито отправился с визитом во дворец Тогу госё − резиденцию наследника «хризантемного» трона в район Акасака, что само по себе подчеркивало значение предстоявшего путешествия. После этого Ито посетил американскую миссию.
А потом произошло самое удивительное: Ито неожиданно направился в Русскую миссию, чтобы «поблагодарить» Извольского за его визит к нему утром. Это была вторая их встреча за один день, что само по себе давало большую пищу для всякого рода размышлениям.
Впоследствии Извольский вспоминал: «В качестве представителя России в Токио я настойчиво рекомендовал принять примирительную позицию по отношению к Японии и заключить соглашение с этой страной по вопросам, касающимся Маньчжурии и Кореи. Мои усилия в этом направлении имели своим последствием посылку в Европу такого достойного государственного деятеля, как маркиз Ито, в целях создать возможность сближения между Россией и Японией. Эта миссия, если бы она увенчалась успехом, была бы способна изменить весь ход событий и исключила бы возможность войны, но холодный прием, оказанный японским представителям в Петербурге, и медлительные ответы, которые давались ему русским правительством, к несчастью, определили полный неуспех этого предприятия».
Но всё это произойдёт позже. А пока полный надежд Х.Ито прибыл а Петербург.
28 ноября 1901 года был насыщенным днем. Несмотря на частный характер визита, все было обставлено по церемониальным правилам приема на самом высоком уровне. Он начался с аудиенции у Николая II.
В час дня Ито со своими спутниками в полной парадной форме вышел из «Европейской» гостиницы и в экипаже доехал до Царскосельского вокзала (ныне Витебский), где делегацию из шести человек разместили в специальном зале ожиданий, предназначенном для царской семьи. После короткого отдыха они на императорском поезде отправились к месту назначения.
Со станции в Царском Селе в царской карете Ито со спутниками проследовал ко Дворцу, где в приемной их приветствовал камергер Его Величества Бранс Путятин. Они были знакомы, поскольку десять лет назад он сопровождал цесаревича и был гостем Ито. Теперь за чаем и воспоминаниями о прошлом быстро пролетели минуты ожидания и наступило время приема.
Представ перед царем в Тронном зале, Ито прежде всего, поблагодарил «за предоставленную ему возможность выразить свое уважение российскому монарху». Николай II отвечал не менее любезно, и при этом особо подчеркнул, что Ито хорошо известен ему как политик, который «испытывает неизменно дружественные чувства к России».
После этих слов царь обратился к гостю по-английски, и с этого момента разговор, который шёл на немецком языке через переводчика, принял характер непринуждённой беседы, поскольку Ито достаточно хорошо владел английским.
− О моём путешествии в Японию у меня остались только самые приятные воспоминания, − заметил царь, тем самым подчеркнув, что не таит никакой обиды и неприятная для всех страница истории закрыта навсегда.− Меня радует, что с тех пор между двумя странами дружеские отношения стали ещё более тесными.
Ито особенно запомнилась следующая сентенция самодержца, которую он не раз цитировал в своей переписке.
«Я хотел бы, чтобы эти дружественные отношения развивались в будущем. Я уверен, что дружественное соглашение между нашими двумя странами вполне возможно, и оно выгодно не только двум нашим странам и делу мира на Дальнем Востоке, но с его помощью мы сможем достичь ещё больших результатов. Всё, что я сказал, это не просто слова, это моё глубокое убеждение и, более того, это чувства всего российского народа. Непременно передайте это Его Величеству Императору Японии».
В заключение беседы царь подошёл к одному из стенных шкафов, достал две коробочки с орденами и вручил Орден Святого Александра Невского с бриллиантами Хиробуми Ито, а Орден Святой Анны первой степени − его переводчику Цудзуки.
Царкосельский дворец гости покинули в 3.30. Ито хотел сразу же под впечатлением аудиенции приступить к составлению телеграммы в Токио, но пришлось отложить, поскольку в 8 часов вечера ему предстоял ужин в тесном кругу «без дам» в резиденции у Ламсдорфа. Только после него ближе к ночи он начал писать телеграмму в Токио. Она ушла за несколько минут до полуночи.
Следует иметь в виду, что пока Ито вёл переговоры в Петербурге, в Токио правительство уже приняло решение о заключении договора с Англией, имевшего явную антироссийскую направленность. Ито получил текст этого договора за день до своей встречи с Ламсдорфом, назначенной на 2 декабря.
Встреча состоялась, но носила характер обмена мнениями по поводу будущего Кореи. Фактически «жребий уже был брошен».
Ито вручил Ламсдорфу проект русско-японского соглашения, который, предусматривая взаимный отказ России и Японии от стратегического использования территории Кореи, в то же время включал пункт о признании Россией исключительных прав Японии в Корее, в т. ч. права оказывать корейскому правительству военную помощь. Ито Хиробуми заявил Ламсдорфу, что в случае признания японских прав на Корею Япония предоставит России свободу действий в Китае. Это было повторением формулы «обмена Кореи на Манчжурию». В Токио эту формулу уже не считали достаточным базисом для соглашения, но японское правительство, ведя переговоры с Англией, использовало поездку Ито Хиробуми в Петербург, чтобы побудить англичан быть сговорчивее. После Петербурга Ито посетил ряд европейских столиц. Получив сообщение о готовящемся подписании англо-японского союзного договора, Ито Хиробуми, не дожидаясь ответа от русского правительства на свои предложения, выехал в Токио. Внешнеполитическая линия Ито оказалась отвергнутой. Тем не менее, его миссия сыграла роль крупного дипломатического маневра, но Россия и Япония приблизились на шаг к войне.
В этих условиях позиция посла в Токио, который настойчиво убеждал своё руководство в целесообразности поиска путей к сотрудничеству с Японией, вызывала в Петербурге усиливающееся раздражение. В конце концов, осенью 1902 году было принято ожидаемое решение отозвать А.Извольского. Удивительно другое: на его место назначитли нового (старого!?) посла барона Р.Р.Розена, убеждённого сторонника «Ман-Кан-кайкан», т. е. «обмена» Маньчжурии на Корею.
В предыдущей главе речь уже шла о «втором пришествии» Романа Романовича в Японию. Продолжалось оно недолго, и в 1904 году после того, как японская эскадра без объявления войны напала на Порт-Артур, посол Его Величества Р.Розен вместе с семьёй и группой сотрудников отплыли из Иокогамы на родину на французском пароходе.
Дипломатические отношения между нашими странами были надолго прерваны.
А мы закончим свой рассказ об А.П.Извольском, которого впереди ждала очень насыщенная и интересная жизнь.
После возвращения в Петербург он отправился послом в Копенгаген, что в те годы, учитывая близкие родственные связи между российской и датской монархиями, считалось очень привлекательным назначением. Поговаривали, что Александр Петрович был обязан им своей супруге − графине Маргарите Карловне Толь (1865—1942), фрейлине двора и кавалерственной даме ордена Святой Анны (малого креста). «Большой крест» вручали только представительницам царствующих фамилий.
В своих воспоминаниях Александр Петрович написал следующее: «Лично, однако, я имел основания рассматривать свое назначение в Копенгаген как проявление известной немилости, потому что в то время, когда я находился в Токио, я являлся решительным противником той «твердой» политики, которая была принята Россией по отношению к Японии и инспирировалась безответственной камарильей, имевшей большое влияние на императора».
Предшественник и преемник А.Извольского по работе в Токио − барон Р. Розен − называл представительство в Греции, где ему тоже довелось быть послом, «придворной конторой» именно по тем же причинам (родственные связи монархов). Всё это кончилось для него плохо. А вот А.Извольскому удалось благополучно завершить свою миссию и после возвращения в Петербург 11 мая 1906 год стал министром иностранных дел!
Он сменил на этом посту своего бывшего шефа В.Н.Ламсдорфа, за которым тянулся длинный шлейф сплетен, разных историй и противоречивых оценок его личности. Это был многоопытный амбициозный политик, умевший отстаивать свою точку зрения и даже возражать самодержцу. Известно, что он был не только руководителем внешнеполитического ведомства. но и главой русской разведки, а за его нетрадиционную ориентацию царь называл его «мадам». По своим политическим взглядам Ламсдорф считался убеждённым врагом любых «демократических» преобразований в стране и всеми силами пытался создать единый фронт с Германией и другими странами для борьбы с русскими террористами.
А.Извольский по своему характеру был совсем другой личностью. Он с пиитетом относился к впервые созданной Думе, как первый одобренный ею министр иностранных дел. Главной задачей считал необходимым коренным образом реформировать своё ведомство, в котором, по его словам, царили «застой и разложение». Он внёс по этому поводу целый ряд предложений правительству и царю, правда, ничего из этого не вышло.
После образования англо-французской Антанты русской дипломатии приходилось балансировать между своей союзницей Францией и недавним непримиримым врагом − Англией. Россия нуждалась в поддержке Англии для стабилизации положения на Дальнем Востоке: еще будучи посланником в Японии, Извольский пришел к убеждению, что ключ к взаимопониманию между Петербургом и Токио лежит в Лондоне. Курс на соглашение с Англией означал поворот во внешней политике страны. Однако влиятельные консервативные круги в России настаивали на необходимости в условиях революционного кризиса сохранить и укрепить узы с монархическими правительствами Германии и Австро-Венгрии. Извольский должен был считаться с этими взглядам.
«В формировавшейся Извольским политике соглашений и внешнеполитического лавирования между двумя блоками держав ее творец, в отличие от своего предшественника, придерживавшегося пассивной политики «равноудаленности» России от Берлина и Лондона, видел возможность с помощью активной дипломатии, опираясь на поддержку тех и других, быстрее восстановить внешнюю безопасность и великодержавные позиции империи и, по возможности, перейти к решению стоявших на очереди внешнеполитических задач», − отмечает известный российский историк В.А. Емец (1925-2021).
Слабость позиций России диктовала Извольскому тактику выдвижения на переговорах сначала неглавных вопросов, а также убеждения правительств трех держав в том, что политика соглашения с каждой из них не направлена против другой и не имеет целью нарушить сложившееся в Европе и на Дальнем Востоке соотношение сил. Тактика лавирования подсказывала Извольскому и дипломатические методы ее осуществления − интенсивные и систематические личные контакты со своими зарубежными коллегами и главами правительств, как официальные, так и частные, впервые примененные в таких крупных масштабах российским министром иностранных дел. Однако главные трудности Извольского на этом этапе были связаны с внутриполитическими проблемами. Уже в июне 1906 года, едва освоившись с обязанностями министра, Извольский был вынужден включиться в ликвидацию правительственного кризиса, возникшего в связи с разгоном Думы и отставкой правительства И.Л. Горемыкина (1839-1917).
Переговоры с Англией были приостановлены. Извольский выступил с предложением о создании «ответственного министерства» с участием либеральной оппозиции. Но самым трудным для Извольского стало преодоление сопротивления в правящих кругах России своему новому курсу при выработке условий соглашений с Англией и Японией. Во время обсуждения условий договора с Англией о разграничении сфер влияния в Персии и об Афганистане его главным оппонентом выступал начальник Генштаба Ф. Палицын (1851-1923), настаивавший на расширении «русской зоны» в Персии.
В СГО (Совете государственной обороны) Извольский вынужден был бороться против планов реваншистской войны с Японией. При выработке и обсуждении условий соглашений с Японией и Англией Извольский проявил гибкость, настойчивость и особенно умение убеждать. Впоследствии он признавался французскому послу в Париже: «Вы не можете себе представить всей той борьбы, которую мне пришлось выдержать за 1907 г. со всеми, вплоть до моих сотрудников по министерству». Он искусно использовал прессу, убедив общественность в пользе сближения с Англией и Японией. Заключительный этап переговоров с этими державами охватывает период с начала 1907 года и до подписания конвенций в июне — августе того же года. Все это мало соответствовало высокомерно-великодержавной формуле его предшественников, гласившей, что Россия не должна идти на разграничительные линии, поскольку «она может распространить свое влияние далеко за пределы всяких сфер». Подход Извольского к выработке условий соглашений отличался реализмом.
Он лично участвовал в подготовке соглашений с Англией (1907 г.), Японией (1907), Австрией (1908г) и Италией (1909 г.).
Будучи главой внешнеполитического ведомства, Александр Петрович большое внимание уделил созданию инициированной Россией системы международной безопасности и, в частности, организации Второй Гаагской конференции мира, проходившей с 15 июня по 18 октября 1907 года. «Созыв Второй Конференции Мира по высочайшей воле государя императора был вдохновлен тем убеждением, что русское правительство, которому принадлежал общий почин в деле пропаганды идей международного мира, не должно выпускать из своих рук дальнейшего его направления». Интересы родины «требуют, чтобы созванная по почину императорского правительства Конференция кончилась успешно и чтобы решения, к которым она приведет, соответствовали пользам России, не налагая на неё никаких обязательств, могущих стеснить её будущее развитие, и давая вместе с тем возможность пользоваться благами международного правопорядка».
Наряду с очевидными успехами на ниве внешней политики, случился у министра и обидный «прокол». Так, большой резонанс получили секретные переговоры А.Извольского с министром иностранных дел Австро-Венгрии Эренталем в замке Бухлау15 сентября 1908 года. Эта была его личная инициатива, и переговоры велись тайно. Даже царь узнал о результатах и условиях соглашения только после заключения договора. А результаты оказались плачевны для России и привели к международному и внутрироссийскому скандалу, едва не закончившемуся очередной балканской войной.
Министру пришлось оправдываться по этому поводу:
«Напрасно «Новое время», а за ним и вся Россия считали, что мой австрийский коллега Эренталь меня провел, что я не показал достаточной твердости в защите славянских интересов. Зная, насколько сильна позиция Австро-Венгрии в этом вопросе (Босния и Герцеговина находились под протекторатом Австро-Венгрии по Берлинскому договору 1878 года), я перед отъездом на свидание в Бухлау зашел к нашему военному министру и поставил ему простой вопрос: готовы ли мы к войне или нет? И когда он мне объяснил, что русская армия ещё не успела залечить маньчжурских ран, я понял, что, кроме дипломатической лавировки, мне ничего не остается делать и я ничем не смею угрожать. Вот и весь секрет».
Несмотря на личную поддержку Николая II, пришлось заменить всё руководство министерства. В мае 1909 года на место товарища министра пришёл С.Д.Сазонов (1860-1927) − близкий родственник (женаты на родных сестрах) премьера Столыпина (1862-1911), − который через полтора года заменил А.Извольского.
В 1910 году А.Извольский − посол в Париже (до 1917 года). С 1909 года член Государственного совета по назначению. Сыграл видную роль в консолидации Антанты и подготовке 1-й мировой войны 1914-1918гг. В мае 1917 в чине гофмейстера вышел в отставку и впоследствии, находясь во Франции, поддерживал Белое движение.
Скончался в 1919 г. в Париже. Супруга пережила его на 23 года. Их дети :
Григорий (1892-1951), был директором банка Рябушинских в Париже, и
Елена (1895-1975), переводчица, закончила жизнь в католическом монастыре под Нью-Йорком.
Его брат П.Извольский (1863-1928) был обер-прокурором Святейшего Синода , в эмиграции − протоиерей.
Александр Петрович оставил после себя мемуары и небольшое эпистолярное наследство, которые позволяют полнее представить себе масштаб личности и характер этого видного отечественного политика. Особый интерес вызывает его переписка с ПА. Столыпиным.
17 ноября 1907 г.
Глубокоуважаемый Петр Аркадьевич,
Я только что прочел Вашу вчерашнюю речь и под впечатлением Вашей великолепной импровизации ощущаю непреодолимую потребность еще раз от души поздравить Вас с одержанною Вами новою нравственною победою. Дай Бог Вам силы и здоровья, чтобы продолжать вести Россию по намеченному Вами пути. Из чтения составленной мною Вам записки Вы увидите, что по моему глубокому убеждению, лишь этот путь может привести нас к успеху не только в области внутренней политики, но и на театре мировых и международных событий.
Присоединяясь всем сердцем к каждому произнесенному Вами вчера слову, прошу Вас еще раз верить моей горячей готовности всеми силами содействовать Вашей патриотической деятельности, а также искреннейшему моему уважению и неизменной преданности.
А вот, например, выдержка из письма, которое премьер-министр пишет послу в Париж::
«28 июля 1911г
Многоуважаемый Александр Петрович,
Очень и очень благодарен Вам за Ваше интересное письмо. Сознаюсь, я пребывал в большом смущении по отношению ко всему происходящему. Вы знаете мой взгляд – нам нужен мир: война в ближайшие годы, особенно по непонятному для народа поводу, будет гибельна для России и династии. Напротив того, каждый год мира укрепляет Россию не только с военной и морской точек зрения, но и с финансовой и экономической. Но, кроме того, и главное это то, что Россия с каждым годом зреет: у нас складывается и самосознание, и общественное мнение. Нельзя осмеивать наши представительные учреждения. Как они ни плохи, но под влиянием их Россия в пять лет изменилась в корне и, когда придет час, встретит врага сознательно. Россия выдержит и выйдет победительницею только из народной войны. Сообщаю Вам свои мысли, так как по газетам нельзя составить себе мнения о России. У нас прессы нет, а то, что есть, кривое зеркало.
Ваше соглашение с Англиею и Япониею (большая Ваша заслуга) обеспечивали нам, казалось, мир… Между тем, гроза не с одного Запада. Я в одном с Вами не согласен, даже после нашего весеннего разговора, – это в оценке Китая. Вернувшийся оттуда Гучков (политический и государственный деятель, лидер партии «Союз 17 октября», будущий Председатель III Государственной думы. — М.Е.) говорил мне, что он был поражен переменою не только в Китае, но и в китайцах. Вот, где нам нужна и мудрость, и осторожность!»
Эти строки написаны свыше 110 лет тому назад…
М.Б. Ефимов
Продолжение следует
