Вернёмся на сто лет назад.
Перед нами довольно печальная картина мира. Недавно закончилась доселе самая страшная война, которую не случайно назвали Мировой. Она перекроила до неузнаваемости политическую карту нашей планеты. Исчезли некоторые империи, а на их месте возникли новые государства. Ушли в небытиё многие лидеры международной жизни, фамилии которых печатали аршинными буквами на газетных полосах. Их место заняли новые и непривычные. А главное, то, что казалось совсем недавно прочным и незыблемым бесследно провалилось в тартарары.
Не стало исключением и Токио, хотя столицу Японии пламя минувшей войны обошло стороной. «Зато» от такой структуры, как российско-японские отношения остались только тлеющие головешки. Петроградские партнёры Касумигасэки, сидевшие ещё совсем недавно на Мойке, и их начальство в Зимнем дворце или в резиденции премьер-министра − все до одного были либо на эшафоте, либо в панике бежали за границы Империи.
Россия от Бреста до Владивостока полыхала в огне Гражданской войны, тут и там возникали какие-то самозваные «правительства», неизвестно, кого представлявшие, появились разрозненные военные формирования под командованием белых генералов, к этому можно добавить чехословацкий корпус, образованный в составе французской армии для борьбы с Германией, но повернувший своё оружие против провозглашённой Советской республики и решивший возвращаться на родину через… Китай. Добавим к этому многочисленные партизанские отряды и повсеместно создаваемые полки под командованием большевиков и красных командиров.
А тут ещё новая большая беда: ровно сто лет назад в такие же морозные январские дни скончался основатель и руководитель нового государства. Его имя − ЛЕНИН − уже знали на всех континентах и с ним связывали все свои надежды миллионы русских крестьян и рабочий люд.
В этом смертельном вихре, бушевавшем в России, политическое руководство Токио тоже решило погреть руки наряду с ведущими западными державами от Италии до США, включая, понятно, Францию и Англию. Всех их объединило не только желание задушить революцию, но и решить собственные экономические проблемы. Так, по существу Япония стала прямым участником Гражданской войны и одной из сторон международного конфликта.
Проводив в дальний путь последнего посла Российской империи В.Крупенского и засунув подальше от глаз недавние речи о дружбе и даже союзе с русским народом, японское правительство направило во Владивосток экспедиционный корпус. Тем самым была открыта новая страница в наших двусторонних отношениях.
Четыре года с 1921 по 1925-й прошло после отъезда В.Крупенского и появлением в Токио советского полпреда (полномочного представителя) − так отныне стали называться советские послы − В.Коппа.
Этот период вместил в себя поддержку Японией самых разнообразных организаций боровшихся на Дальнем Востоке с советской властью, открытое военное вмешательство высадившихся интервентов во внутренние дела соседнего государства, жесточайшие репрессии, казни и террор, которые проводили в Сибири японские власти, и, наконец, трудные переговоры, которые вели представители наших стран через марионеточное правительство Дальневосточной республики (это буферное государство со столицей в Верхнеудинске, а потом в Чите было специально создано Москвой, чтобы выйти из дипломатического тупика).
По целому ряду причин, четырёхлетний разрыв в отношениях с Японией оказался как-то за рамкой интересов историков наших двух стран. Попробую его немного заполнить, напомнив некоторые факты.
3 декабря 1917 года собралась специальная конференция с участием США, Англии, Франции и союзных им стран, на которой было принято решение о разграничении зон интересов на территории бывшей Российской империи и установлении контактов с антисоветскими «правительствами». Зоной влияния Англии были названы Кавказ и казачьи области, Франции − Украина и Крым. Японии по существу отдали на откуп весь Дальний Восток. Присоединившись к договору, она взяла на себя обязательство совместно со странами Антанты ликвидацию большевистского режима и недопущение распространения большевизма в Юго-Восточной Азии.
1 января 1918 года Япония ввела во Владивостокский порт военные корабли под предлогом защиты своих подданных.
Японская интервенция на Дальнем Востоке нашей страны, охватившая Приморскую, Амурскую, Забайкальскую область, Северный Сахалин, явилась составной частью военного вмешательства государств Антанты против РСФСР. Она продолжалась с 1918 по 1925 год и была не только самой длительной, но и нанесла наибольший ущерб экономике страны.
Этот акт представлял собой открытое вмешательство во внутренние дела государства не только не находившегося с ней в состоянии войны, но и бывшего в 1914-17 гг. ее союзником по антигерманскому блоку.
Всего в интервенции 1918-25 гг. участвовало свыше 70 тыс. японских солдат и офицеров, что в несколько раз превосходит численность войск других участников интервенции вместе взятых. Период японской интервенции характеризовался постоянными провокациями, убийствами советских граждан, введением на временно оккупированных территориях режима колониального управления и откровенным экономическим ограблением советского Дальнего Востока.
К концу сентября 1918 г. советская власть на Дальнем Востоке была свергнута белогвардейцами и контрреволюцией при прямой поддержке и непосредственном участии в боях войск интервентов. Определённую роль в этом сыграли Чехословацкий корпус Французской армии, находившийся в России.
С октября 1918 г. началась частичная эвакуация войск в Японию, и в итоге к февралю 1919 г. численность японских войск в регионе составила 25600 человек. В экспедиционный корпус входили три пехотные дивизии, а также отдельные части и подразделения.
Между прочим, замечу, что именно в это время, когда японские войска разворачивали полномасштабные военные операции на территории России, в Токио продолжало свою работу наше представительство, названное «посольством без правительства». Более того, его глава − Василий Николаевич Крупенский − пользовался всеобщим уважением правительства и даже был дуайеном дипломатического корпуса.
Осенью-зимой 1918 г. ряд высокопоставленных чинов японской армии разъезжали по российскому Дальнему Востоку с целью упрочить японское влияние и оказать помощь тем русским военным и политическим деятелям, которые ориентировались на Японию. Среди них главнокомандующий, генерал Кикудзо Отани (1856-1923), генерал-адъютант Кодзиро Утияма (1859-1945), прибывший на Дальний Восток по повелению японского императора для инспекции войск, флигель-адъютант наследника престола граф Мибу. Последний привез в дар наследнику мундир особого Уссурийского казачьего отряда атамана Калмыкова. В декабре 1918 г. во Владивосток приезжали начальник 2-го отдела японского Генерального штаба генерал Такаянаги и члены японского парламента.
Стараясь как-то «облагородить» своё незаконное пребывание на территории России японское командование в 1918 году открывало бесплатные больницы в Хабаровске, Никольске-Уссурийском, Аяексеевске, Зее, Спасске, пос. Архаре, Бочкареве, Ушуме, Вяземском.
Для разграничения зон влияния 9 января 1919 г. в Токио было подписано соглашение между Японией и США об установлении совместного контроля над российской железной дорогой; создан японо-американский Технический совет при межсоюзном железнодорожном комитете во главе с бывшим руководителем американской железнодорожной миссии в России Д.Ф. Стивенсом, прославившемся как главный инженер строительства Панамского канала.
В январе 1919 г. премьер-министр Такаси Хара (1856-1921) и министр иностранных дел Косай Утида (1865-1936), выступая в парламенте, заявили, что главная цель Японии в Сибири − помощь чехословакам и ликвидация германо-австрийской угрозы достигнута, теперь на повестку дня выдвигалась новая причина присутствия там японских войск − необходимость наведения порядка в стране! Не иначе, как Япония вздумала закрепиться, в политическом и экономическом отношении, на занятой территории
В последующие годы японские войска активно воевали с отрядами партизан и принимали непосредственное участие в военных операциях вместе с частями Белой армии. В вышедших за рубежом «Очерках по истории Белого Движения на Дальнем Востоке» В. Л. Сергеев отмечал: «Они (японские войска. — М.Е.) помогли нам удержать в своих руках Забайкалье, когда после падения Омского правительства белая власть рушилась повсеместно. Только благодаря поддержке Ниппонской экспедиционной армии преследование красными отступающей Сибирской армии остановилось у западных границ Забайкалья». Еще более откровенен в своих мемуарах был сам атаман Г.М. Семенов (1890-1946).
Но наряду с отдельными военными успехами, японцы терпели и жестокие поражения. Например, сохранился в истории такой эпизод.
В ночь на 12 марта 1920 г. японцы выступили в г.Николаевске-на-Амуре против партизанского отряда под командованием Я.И. Тряпицына (1897-1920). В результате ожесточенного трехсуточного боя японский гарнизон, в составе которого находились батальон под командованием майора Исикава (350 чел.) и вооруженная местная японская колония (380 чел.), был разбит, а остатки сдались партизанам. (117 мужчин и 11 женщин из увеселительных домов). Потери партизан составили 135 убитыми и около 300 ранеными.
31 марта 1920 г. японское правительство опубликовало декларацию об оставлении своих войск на Дальнем Востоке на неопределенное время. Декларация последовала после вывода основной массы войск американцев, чехов, поляков, канадцев и китайцев.
По инициативе иркутского политцентра 6 апреля 1920 г. была провозглашена Дальневосточная республика, которая являлась буферным государством между Советской Россией и Японией. Задачей Народно-революционной армии Дальневосточной республики являлось возвращение Дальневосточного края Советской России и уничтожение белоповстанческих республик в Забайкалье и Приамурье.
19 апреля 1920 г. японский десант, насчитывающий свыше тысячи штыков, занял Северный Сахалин. Его оккупацию японцы объясняли ответом на «николаевские события» в середине марта. В действительности, десантный отряд для высадки в Северной части Сахалина был отправлен на пароходе «Чикузен-Мару» еще 4 марта из Владивостока.
Напомним суть тех «событий»
В сентябре 1918 года г.Николаевск-на-Амуре был оккупирован японскими войсками. В начале 1920 года в городе, кроме русского населения (ок. 6 000 человек) и белых отрядов (ок. 300 человек), был размещён японский гарнизон численностью 350 человек из состава 14-й пехотной дивизии императорской армии под командованием майора Исикавы, и проживало около 450 человек японского гражданского населения. В январе 1920 года город осадило партизанское соединение численностью 3000 человек под командованием, которое вскоре заняло город. Командир партизан Я.Тряпицын, боясь, что японцы бросят на Николаевск новые силы, решил интернировать весь гарнизон. В ответ японцы открыли огонь, и начались новые бои. В результате нападавшие были полностью разгромлены, а партизаны потеряли около пятисот человек, их командиры были убиты и ранены.
Во время боёв (в ночь на 13 марта) в тюрьме были вырезаны (убиты холодным оружием) все арестанты, включая даже проштрафившихся партизан, заключённых в тюрьму за отсутствием гауптвахты. Среди убитых были, в частности, протоиерей Серапион (Черных), бывший председатель земской управы Капцан и бывший губернатор Сахалина фон Бунге.
К вечеру 14 марта главные силы японцев были уничтожены, а 15 марта в 12 часов капитулировала их последняя группа. Бо́льшая часть японцев погибла в бою. Практически вся японская колония (834 человека) была истреблена партизанами, а их движимое и недвижимое имущество было конфисковано и частично разграблено. В ходе боёв большая часть Николаевска была сожжена японцами, применившими зажигательные пули и снаряды. 117 пленных солдат, к которым были присоединены 11 женщин, были заключены в тюрьму. Из числа иностранных граждан был арестован английский управляющий одного из крупнейших рыбных промыслов в городе Джон Фрид, которого затем расстреляли по обвинению в контрреволюционной деятельности.
В мае японцы отправили в Николаевск-на-Амуре из Хабаровска канонерки с десантом. Со стороны Амурского лимана подошли японские боевые корабли. В Де-Кастри высадился десант. Части красных на Охотском фронте, под бомбежкой с японских гидросамолетов, по приказу Главкома войск Дальневосточной республики Г.Х. Эйхе (1893-1968), оставили город. Попавшие в плен в ходе боевых действий в марте японцы были расстреляны. Отступая, красные сожгли порт и город, чтобы японцы не смогли создать здесь военно-морскую базу.
Занятие японцами сожженного Николаевска-на-Амуре вызвало своеобразный шок не только у военных, но и во всей Японии, где узнали о полном уничтожении японского батальона и готовности красных жертвовать даже жизнью ради достижения победы над интервентами и белыми. Это негативно сказывалось как на моральном духе японских солдат, так и на отношении населения Японии к интервенции.
2 августа 1920 г. командующий японскими экспедиционными войсками на Северном Сахалине генерал С.Кодзима своим приказом ликвидировал русские административные учреждения на острове, сосредоточив всю гражданскую и военную власть в руках японского военно-административного управления. 1 октября в Александровске все улицы получили японские названия. Так, улица Нагорная, например, стала называться Мамия-Ринзоо, в честь известного японского географа, побывавшего на Сахалине и на Нижнем Амуре в 1809 г.
Однако спустя два дня японское военное министерство было вынуждено признать, что общая ситуация в мире изменилась в результате победы Красной армии на западных фронтах, а также успешных действий партизан на Дальнем Востоке. К тому же США усилили давление на Японию, боясь укрепления её позиций в этом регион. В итоге пришлось принять решение об эвакуации японских войск из Забайкалья.
15 июля 1920 г. на ст. Гонгота между ДВР и Японией был подписан договор о прекращении военных действий на читинском направлении.
Поскольку между ДВР и Японией никаких соглашений о пребывании японских войск на территории республики не подписывалось, то оккупационный режим невозможно было прикрыть никакими политическими заявлениями. В Приморье японские войска, в период с января по май 1921 г., помогли воссоздать белую Дальне-Восточную армию и способствовали свержению власти ДВР в пределах Южного Приморья, с установлением своеобразного буфера, с буржуазным Временным Приамурским правительством, ориентированным на тесное взаимодействие и фактическую зависимость от Японии.
26 августа 1921 года была созвана Дайрэнская конференция представителей ДВР и Японии по вопросу о взаимоотношениях обеих сторон и в частности об эвакуации японских войск с Северного Сахалина, из Приморья и Николаевска-на-Амуре. Объявив о созыве Вашингтонской конференции, США предприняли решительную атаку против политики Японии на Дальнем Востоке, поставив в повестку дня Вашингтонской конференции сибирский вопрос. Они демонстративно подчёркивали своё намерение поддержать ДВР в её борьбе за прекращение японской интервенции. В ответ японские дипломаты поспешили предложить ДВР начать переговоры. Японцы полагали, что сепаратные переговоры с ДВР явятся доказательством того, что вопрос о Советском Дальнем Востоке мирно и благополучно разрешается самими заинтересованными сторонами и поэтому нет нужды в его международном обсуждении. Одновременно японцы предполагали выяснить, какие позиции им удастся удержать на советском Дальнем Востоке после эвакуации своих войск, если это станет неизбежным.
Правительство ДВР понимало, что для Японии конференция должна сыграть роль дипломатической дымовой завесы и что, прикрываясь ей, японцы будут выжидать решений Вашингтонской конференции. Следуя мирной политике, ДВР всё же согласилась вступить в переговоры.
Делегация ДВР на первых же заседаниях заявила, что основным вопросом Дайрэнской конференции она считает эвакуацию японских войск; все остальные вопросы можно будет разрешить лишь после того, как будет зафиксирована точная дата эвакуации. Японцам был вручен проект соглашения, по которому она обязывалась оставить советскую территорию в течение месяца. Только после этого правительство ДВР соглашалось предоставить Японии крупные концессии и экономические льготы. Японская делегация предложила «поправку», согласно которой срок эвакуации устанавливался самой Японией. Встретив отказ, японская делегация предложила сделать двухнедельный перерыв.
В октябре, когда конференция собралась вновь, японцы явились с контрпроектом договора, состоявшим из 17 пунктов и 3 секретных статей. Контрпроект предлагал ДВР срыть все укрепления на границе с Кореей и на владивостокском побережье, уничтожить военный флот в Тихом океане, признать свободу проживания и передвижения японских военных чинов в ДВР, приравнять японских подданных к подданным ДВР в области торговли, ремесла и промыслов, передать Японии в аренду о. Сахалин сроком на 80 лет. Взамен этого Япония обещала эвакуировать свои войска из Приморья в срок, который она сочтёт нужным и удобным для себя. Принятие японского проекта означало бы отказ ДВР от суверенитета и превращение её в колонию Японии. Почти одновременно японцы с помощью белогвардейцев начали широкое наступление на ДВР.
Категорически отвергнув японский проект, делегация ДВР, однако, решила продолжать переговоры, чтобы не дать Японии повода заявить на Вашингтонской конференции, что Дайрэнская конференция сорвана по инициативе ДВР.
С ноября 1921 по март 1922 на Дайренской конференции царило затишье, так как японцы выжидали, с одной стороны, результатов Вашингтонской конференции, с другой − результатов предпринятой ими новой попытки воздействовать на ДВР военными методами. 6 февраля 1922 окончилась Вашингтонская конференция, а 12 февраля белогвардейцев разгромили под Волочаевкой. После этого на Дайрэнской конференции началось оживление. Испытав двойную неудачу, японцы отказались от важнейших пунктов предложенного ими проекта и обязывалась не предпринимать и не поддерживать враждебных действий против ДВР. Последняя со своей стороны предоставляла Японии значительные льготы.
Всё же японцы затягивали подписание договора, уклоняясь от назначения точного срока вывода войск, ибо в самой Японии в эти дни происходила ожесточённая политическая борьба. В Дайрен были посланы новые инструкции.
15 апреля японская делегация ультимативно, дав полчаса на ответ, потребовала от ДВР подписания предложенного ею договора. Встретив категорический отказ, японские уполномоченные заявили, что в таком случае они имеют предписание прекратить переговоры. На этом Конференция закончилась после 39 заседаний и почти 8-месячных дебатов.
Но вскоре 5 сентября 1920 года начались новые переговоры (на этот раз между РСФСР и Японией), − в Чанчуне (Маньчжурия). Руководителем делегации РСФСР был назначен советский полпред в Китае А.Иоффе.
Хотелось бы немного остановиться на личности этого известного советского дипломата.
Адольф Абрамович Иоффе (1883-1927) был вторым сыном крупного крымского купца-миллионера Абрама Яковлевича Иоффe, «владельца всех почтовых и транспортных средств в Крыму, собственного дома в Москве, обладателя звания потомственного почётного гражданина и считавшегося „любимым евреем“ министра Витте».
После окончания Симферопольской гимназии Адольф с 1903 по 1904 год учился на медицинском факультете в Берлине. Учёбу чередовал с революционной деятельностью в России и Германии. С 1903 года − меньшевик, участвовал в революционных событиях 1905 года, на 1У съезде РСДРП был назначен членом Заграничного бюро ЦК. По словам его дочери, однажды она спросила его, как, будучи выходцем из такой семьи, он стал революционером, на что, засмеявшись, он ответил: «Наверное потому, что мальчиком я был очень толстым. Стесняясь своей полноты, я не бегал, не играл в подвижные игры, не ходил на танцы. Сидел и читал книги. Вот и дочитался».
За революционную деятельность был сослан в Сибирь, откуда бежал за границу. В 19096-1907 году учился в Цюрихе на юридическом факультете университета. С 1908 года в Вене вместе с Л.Троцким издавал газету «Правда» и вёл в ней Международное обозрение. Там же закончил медицинский факультет и получил диплом врача.
После революции его направили на работу в наркомат иностранных дел. Участвовал в подписании в Брест-Литовске печально известного Договора, а также добился заключения нескольких договоров, открывших дверь Советскому Союзу во внешний мир. Летом 1922 года А.А.Иоффе получил назначение полпредом в Китай и по совместительству…в Японию (!), с которой тогда, как известно не было дипломатических отношений. Тем не менее, именно благодаря А.Иоффе они были позднее восстановлены в результате его длительных переговоров с японским представителем.
Страна Восходящего солнца сыграла в его судьбе роковую роль. В 1923 году, находясь там, он заразился тяжёлой формой множественного полиневрита. В связи с болезнью он вынужден был отправиться на лечение в Австрию, куда его перевели в качестве полпреда. Но вскоре А.Иоффе вернулся в Москву. ЦК отказало ему в выделении средств на лечение за границей и 17 ноября 1927 года, не выдержав болей, он застрелился.
А.Иоффе похоронили на Новодевичьем кладбище в Москве. Гроб с его телом несли Г.Чичерин, М.Литвинов, Л.Карахан и другие известные советские дипломаты. Выступившей на могиле с прощальной речью Л.Троцкий (это было его последнее публичное выступление в СССР) сказал: «Такие акты, как самовольный уход из жизни, имеют в себе заразительную силу. Но пусть никто не смеет подражать этому старому борцу в его смерти − подражайте ему в его жизни!»
А теперь вернёмся в Чаньунь. Главной задачей А. Иоффе было добиться признание Японией Советской России. Некоторые надежды давало его частное приглашение в Токио столичным мэром Симпэй Гото (1857-1929). Надо сказать, что этот очень видный политический деятель, занимавший в своё время ряд министерских постов, в том числе и иностранных дел, который в своё время ратовал за военную интервенцию в Россию, изменил свои взгляды и стал убеждённым сторонником установления добрососедских отношений с молодой республикой.
Заслуживает внимания письмо С.Гото, направленное им Г.В.Чичерину 10 августа 1923, в котором он писал советскому наркому: «Пришло время, когда уже не только образованные круги, но также и широкие слои населения вполне осознали и придерживаются взглядов, что добрые взаимоотношения между Японией и Россией не только служат счастью обоих народов, но также способствуют стабилизации соседнего государства − Китая и его культурному существованию; они служат также основой мира на Востоке Азии и, наконец, дальнейшим последствием этих добрых взаимоотношений должно быть то, что вместе с Америкой они способствуют установлению мира на Тихом океане и тем самым во всем мире… Я считаю неприемлемой такую политику, которая при установлении международных дружественных отношений лишь склонна следовать по пятам Англии и Америки. Более того: обоим государствам следовало бы взять на себя инициативу и стать примером для прочих держав… Я хочу еще более выразить свое убеждение, что объединенная сила обоих народов могла бы восполнить недостатки и ошибки Версальской, Вашингтонской и прочих международных конференций».
Увы, переговоры Гото-Иоффе закончились ничем. Стороны не достигли согласия, но на них впервые прозвучало предложение продать северный Сахалин в обмен на признание РСФСР. Понятно, что эта идея принадлежала отнюдь не Иоффе.
3 мая 1923 года политбюро ЦК ВКП(б) приняло резолюцию сообщить ему, что руководство партии «не возражает против дальнейшего ведения переговоров в направлении продажи о. Сахалина». Была даже названа минимальная цена − один миллиард рублей, которую надо было сразу выложить или, по крайней мере, 9\10. На этом заседании присутствовало всё руководство, в том числе Сталин и Троцкий. Отсутствовал только Ленин, который тогда уже тяжело болел и фактически отошёл от дел.
Следует добавить, что эта идея возникла не спонтанно, а была результатом серьёзных анализов и разработок, которые провела специальная комиссия под руководством Г.Чичерина. Изучив несколько вариантов, на которые можно было бы согласиться ради признания республики Советов, комиссия 10 мая 1923 года пришла к выводу, что продажа острова «выгоднее всего». Цену в один миллиард рублей назвала группка учёных и специалистов, «исходя их военно-стратегического и транспортного значения территории, а также запасов там угля».
По ходу переговоров советская сторона подняла цену до 1.5 миллиардов рублей, но японцы были готовы максимум на сто миллионов иен. Короче говоря, А.Иоффе объявил, что не видит смысла в своём дальнейшем пребывании в Токио.
Прошло всего четыре месяца, в середине сентября японское правительство предложило возобновить переговоры без фиксированной даты и повестки дня. Этому предшествовали такие события.
Поражение белой армии в Хабаровском походе 1921-1922 гг. показало, что реальной военной и политической контрреволюционной силы, которую можно использовать в целях японской оккупации российского Дальнего Востока, нет. 23 июня 1922 г. японское правительство приняло решение начать эвакуацию своих войск до конца ноября 1922 г.
Эвакуировав войска с материковой части России, Япония продолжала удерживать Северный Сахалин под предлогом компенсации за уничтожение японцев в Николаевске-на-Амуре в марте 1920 г. Дипломатическим путем Япония добилась от СССР значительных экономических уступок по концессии угольных, нефтяных и лесных богатств острова.
Укрепление международного и внутреннего положения Советской России и ДВР, дипломатическая изоляция Японии на Вашингтонской конференции 1921-1922 гг. и недовольство широких слоев её населения продолжением интервенции на Дальнем Востоке заставили японское правительство эвакуировать свои войска из Приморья. 25 октября 1922 войска НРА вступили во Владивосток. Рабочие Дальневосточной республики на митингах, организованных большевистскими активистами, требовали воссоединения с РСФСР.
4 — 15 ноября 1922 года состоялись выборы в Народное Собрание ДВР, который принял постановление о своём роспуске и восстановлении Советской власти на Дальнем Востоке. Поздно вечером 14 ноября 1922 года командиры частей НРА ДВР от имени Народного собрания ДВР обратились во ВЦИК с просьбой включить ДВР в состав РСФСР, который через несколько часов 15 ноября 1922 года включил республику в состав РСФСР как Дальневосточную область.
10 марта 1924 гг. в Пекине начались переговоры между СССР и Японией о восстановлении дипломатических отношений, которые вели наш полпред Л.М. Карахан (1889-1937), а с японской − посланник в Китае Кэнкити Иосидзава (1874-1965).
Сохранилась переписка Л.Карахана со Сталиным того периода.
16 июня 1924 года
«Здравствуй, друже! Как здоровье, самочувствие? Скучаешь, должно быть…
Дела с Китаем, видимо, пошли у тебя не дурно. А как с Японией? Можно ли надеяться на благоприятный исход переговоров? Не верь японским дипломатам ни на секунду: самая вероломная публика. Верь фактам… (многоточие автора). Привет! И.Сталин».
Ответ последовал почти через месяц (?)
13 июля 1924 года
«С Японией дело обстоит ты знаешь как. Им до зарезу нужно договориться с нами, но им трудно просто так расстаться с нефтью. Я стою за твердый тон с ними, не боюсь идти на разрыв. Им разрыв опаснее, чем нам. Они сидят на Сахалине и не могут развернуть работы по нефти, ибо завтра не оформлено и вкладывать большие капиталы рискованно, а для нефти надо вложить сразу много денег, иначе игра не стоит свеч. Верю только фактам, совет твой верный…»
После длительных переговоров 20 января 1925 г. в Пекине была подписана Конвенция об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией, ратифицированная обоими государствами в феврале того же года.
Этот документ охватывал множество кардинальных вопросов дальнейшего сотрудничества двух стран от восстановления дипломатических отношений и открытия посольств и консульств до сроков вывода японских войск с Северного Сахалина и предоставления самого разного рода концессий.
Особо хотелось бы обратить внимание на один пункт в ст.5, который зафиксировал взаимное обязательство СССР и Японии не вмешиваться во внутренние дела друг друга. На нём настаивало Токио после специального решения правительства.
Вопрос сложный и деликатный.
Обязательства по этой статье Конвенции носили взаимный характер и отвечали в определенной степени интересам договаривающихся сторон. Однако ее положения противоречили теоретическим установкам и практике внешнеполитической деятельности.
Так, в Манифесте I Конгресса Коммунистического интернационала к пролетариям всего мира, подготовленном к печати Л.Д. Троцким в газете «Правда» от 7 марта 1919 г. и подписанном В.И. Лениным вместе с другими руководителями Коминтерна, со ссылкой на Коммунистический манифест 1847 г. К. Маркса и Ф. Энгельса говорилось: «Мы, коммунисты, представители революционного пролетариата Европы, Америки и Азии, собравшиеся в Советской Москве, чувствуем и сознаем себя преемниками и вершителями дела, программа которого была возвещена 72 года тому назад. Наша задача состоит в том, чтобы… ускорить победу коммунистической революции во всем мире».
Подтверждением тому, что советские полномочные представители за рубежом предпринимали действия, направленные на «ниспровержение буржуазно-империалистического режима», является постановление ВЦИК РСФСР (Высший, наряду со Всероссийским съездом Советов, законодательный, распорядительный и контролирующий орган государственной власти Российской Советской Республики и РСФСР до 1938 года) от 13 ноября 1918г., содержащее именно такую установку.
Л. Троцкий в «Письме в ЦК РКП(б) о подготовке элементов „азиатской“ ориентации» от 5 августа 1919 г. в связи с поражением революций в Германии и Венгрии и победами над Колчаком писал: «Нет никакого сомнения, что на азиатских полях мировой политики наша Красная Армия является несравненно более значительной силой, чем на полях европейских. Перед нами здесь открывается несомненная возможность активности по азиатским линиям… разумеется, мы и ранее имели в виду необходимость революции в Азии и никогда не отказывались от наступательных революционных войн».
Один из главных руководителей Коминтерна Н.И. Бухарин даже после того, как советское руководство взяло курс на «мирное сотрудничество» с капиталистическими странами, в ноябре 1922 г. выступил за то, чтобы включить в резолюцию IV Конгресса Коминтерна положение о том, что «каждое пролетарское государство имеет право на красную интервенцию, поскольку распространение Красной Армии является распространением социализма, пролетарской власти, революции».
Надо признать, что такое понимание основной задачи внешней политики советского государства у некоторых, даже ведущих деятелей наркоминдела, вызывало сомнения. Так например, А.Иоффе, будучи полпредом в Китае, писал В.И.Ленину в октябре 1922г.: “Одно из двух: либо наша мировая политика по-прежнему сводится к борьбе против мирового империализма за мировую революцию, либо нет. Если нет, то я, значит, нашей нынешней мировой политики не знаю и не понимаю и, следовательно, не могу проводить ее в жизнь”.
Под руководством Н.И. Бухарина (1888-1938) в 1922 г. на IV Конгрессе Коминтерна была выработана «Программа Коммунистической партии Японии» как секции Коммунистического интернационала, основанной в том же году в качестве нелегальной организации „под непосредственным руководством и при содействии Коминтерна“.
Выступая на этом Конгрессе Коминтерна, председатель его исполкома Г.Е. Зиновьев (!883-1936) подчеркнул, что Компартия Японии была создана с помощью руководящего органа Коминтерна из лучших профсоюзных элементов и что ей предстоит принять выработанную для нее программу коммунистического движения в Японии.
Эта программа, направленная на свержение существующего строя в Японии, была одобрена Компартией Японии на ее нелегальном III съезде в 1926 г., уже после вступления в силу Основной Конвенции об установлении отношений между СССР и Японией. Став организацией, «ведущей решительную политическую борьбу против буржуазии», КПЯ «с новой силой повела борьбу за свержение монархии».
Тогда же на средства Коминтерна начался выпуск газеты японских коммунистов «Мусанся симбун» («Пролетарская газета»), в соответствии с решением конференции Шанхайского комитета Коминтерна, с участием представителей СССР, Японии, Китая и Кореи, которая состоялась в 1925 г., после того как в 1924 г. V Конгресс Коминтерна учредил специальный комитет для оказания содействия Компартии Японии. (Ее председателю Эйдзо Кондо было передано на организационную и пропагандистскую работу 6300 иен.) На конференции в Шанхае Коммунистический интернационал был представлен председателем Дальневосточного бюро Коминтерна Г.Н. Войтинским (1893-1953). При въезде в Японию он был задержан полицией и дал обещание не использовать обнаруженные у него деньги на революционные цели.
В этот период через торгового представителя СССР в Японии Я.Д. Янсона (1886-1938),бывшего министра иностранных дел Дальневосточной республики, Коминтерн оказывал поддержку Компартии Японии в борьбе против сектантского левого уклона во главе с Кадзуо Фукумото, возникшего как противовес ликвидаторскому правому уклону во главе с Хитоси Ямакавой.
Опасаясь превращения торгового представительства, руководимого Янсоном, известным властям Токио как «агент Коминтерна», в неконтролируемый оплот коммунистической пропаганды, правительство Японии выступило против предоставления этому советскому учреждению статуса экстерриториальности.
По предложению Янсона в Москву было направлено семь японских коммунистов для участия в работе Комитета Коминтерна по вопросу о положении в Компартии Японии, который возглавлял председатель исполкома Коминтерна Н.И. Бухарин, лично убеждавший К.Фукумото в ошибочности его взглядов.
В результате на основе преодоления разногласий в КПЯ были выработаны так называемые Бухаринские июльские тезисы Коминтерна 1927 г., одобренные президиумом. В этих тезисах, как и в развивавших их положения тезисах ИККИ 1932 г. по Японии, в качестве непосредственной ставилась задача подготовки буржуазно-демократической революции как первого этапа социалистической революции и создания для этой цели в Японии массовой коммунистической партии. В связи с этим подчеркивалось, что объективно Япония уже созрела для такой революции, но субъективные условия, для создания которых КПЯ должна активизировать свою деятельность, еще не созрели.
В 1928 г. японское правительство выступило с протестом против вмешательства Коминтерна во внутренние дела Японии, обвинив Москву в нарушении положения ст. 5 Конвенции между СССР и Японией об отказе от содействия организациям, деятельность которых направлена «против порядка и безопасности» договаривающихся сторон.
Тем не менее, дипотношения между СССР и Японией были восстановлены и в Москве встал вопрос о назначении первого полпреда.
Выбор кандидатуры оказался непростым, поскольку молодая республика ещё не располагала ни системой подготовки специалистов такого профиля, ни набором дипломатических кадров. Как сказал бы спортивный тренер, не было вообще никакой «скамейки запасных игроков». Мало того, не было и «действующих». Выбирать приходилось, в основном, из профессиональных революционеров-подпольщиков или агитаторов-пропагандистов. Александровский лицей уже был закрыт, а до открытия МГИМО оставалось еще лет двадцать.
Чтобы познакомиться с историей, как искали подходящую кандидатуру посла, вернее, полпреда в Японию, придётся обратиться в архивы политбюро ЦК КПСС (в советские времена «Политбюро» надо было писать с большой буквы). В этот высший ареопаг, который фактически управлял страной в середине 20-х годов, после смерти Ленина входило семь человек (Г.Зиновьев, Л.Троцкий, Л.Каменев, И.Сталин, А.Рыков (председатель правительства), Н.Бухарин, М.Томский). Эта великолепная «семёрка» решала все насущные вопросы жизнедеятельности государства в том числе и в области внешней политики. К этому следует добавить, что в те годы шла острая межфракционная борьба, в основе которой была смертельная вражда между Сталиным и Троцким, завершившаяся в конце тридцатых годов установлением кровавого режима террора. Кстати говоря, шестеро членов политбюро − все за исключением И.Сталина − были постепенно ликвидированы.
В какой-то момент даже обсуждался вопрос о замене наркома торговли Л.Каменева на А.Микояна и направлении его полпредом в Японию. Но потом, по каким-то соображениям, в ноябре 1926 года его послали в этом же качестве в Италию.
Кандидатура Виктора Леонтьевича Коппа (1880-1930) возникла не сразу, хотя он был хорошо известен руководству партии. Биография его была простая и, в какой-то степени, типичная для тех, кто при царском режиме был «ничем» и кого революция сделала «всем».
Родился в Ялте, в мещанской семье среднего достатка. После смерти отца (ему было тогда шесть лет) семья оказалась в трудном материальном положении. В 1888 году его взяли на воспитание родственники. В 1898 году окончил реальное училище в Николаеве. В последнем классе и после окончании участвовал в кружках радикальной интеллигенции и вёл пропагандистскую деятельность в рабочих кружках. Тогда же впервые познакомился с работами Карла Маркса. Особое впечатление произвела на юношу книжка Р.Оуэна «Об образовании человеческого характера». Белинский, Добролюбов, Писарев, а из иностранных писателей − Бокль оказали сильнейшее влияние и пробудили жажду практической деятельности и стремление уйти от мещанской обстановки.
В 1900 году В.Копп поступил в Харьковский Технологический институт, но вскоре был отчислен за организацию студенческой забастовки и выслан из города за участие в демонстрации. С этого времени он становится профессиональным революционером и уходит в подполье.
Впоследствии он писал в своей автобиографии: «Подпольная работа неоднократно прерывалась арестами и нелегальными поездками за границу». После II съезда РСДРП, на который был избран делегатом от одесской организации, но из-за провала связей на границе попасть не успел, работал в транспортной организации Ц.К.
При расколе партии объявил себя «внефракционным» и остался на этой позиции и после 1905 года, когда начал принимать деятельное участие в профессиональном движении. Был одним из организаторов профсоюза рабочих металлистов (псевдоним — Томский), редактором их союзного журнала, сотрудником, а затем одним из редакторов органа Центрального Бюро и т.д.
В 1909 г. был арестован и выслан за границу, где сотрудничал сначала в «Правде» Троцкого , затем в германской с.-д. печати. Вернувшись в Россию незадолго до начала империалистической войны, был вскоре мобилизован и отправлен на фронт, где попал в начале 1915 г. в плен. Там оставался до осени 1918 г., когда был по требованию советского посольства в Берлине освобожден и включен в состав миссии в качестве советника.
В Советскую Россию попал впервые в конце 1918 г. вместе с высланным из Берлина А.Иоффе и его миссией».
Вроде бы обычная биография партийного функционера. Но есть и другие источники, которые дают основания предполагать, что Виктору Леонтьевичу приходилось решать более широкий и не совсем официальный круг задач. Согласно им, «официальные советские справочники тщательно укрывали корни этого человека, не называя его настоящей фамилии (Коппелевич), мямля о его рождении «в мещанской семье среднего достатка».
В 1919-1921гг. «Коппелевич занимал должности уполномоченного Наркоминдела и Народного комиссариата внешней торговли в Германии.
Подлинный характер деятельности этого советского дипломата не составлял для современников особого секрета. В апрельском номере выходившего в Берлине русского монархического журнала «Двуглавый Орел» за 1921 г. назвала «главным центром» чекистской заграничной агентуры «Коппа с помощником Райхом во главе», прибавляя при этом: «Возле каждой группы имеется масса отделов и подотделов, которые пополняются большей частью “местными силами”…»
Это не составляло тайны и для германской разведки. Вот фрагмент из секретного доклада, составленного в мае 1920 г. и перехваченного чекистами:
«Копп (Коппелевич). Цель его работы большевизирование Германии. Деятельность по попечению русских военнопленных служит только предлогом. Ввезенные за последнее время суммы для большевицкой пропаганды (в одном случае 10 миллионов) были Германским правительством возвращены […] Говорят, что уступчивость Германского правительства объясняется тем, что эшелоны наших пленных в России в настоящее время уже формируются и могли бы быть приостановлены при “недостаточной предупредительности” со стороны Германии».
Были тому и другие причины. Судя по декабрьскому 1920 г. донесению завербованного ИНО ВЧК агента, одним из информаторов Коппа был секретарь немецкого Главного штаба Нидермауэр, состоявшей «в группе [sic!] за союз с Советской Россией», который «передал уже несколько раз военно-разведочные материалы относительно Польши и Антанты». Согласно секретному документу немецкой разведки, составленному в июне 1920 г., между сетью агентуры, созданной Коппом, и немецкой полицией существовал некий «посредник», над выяснением личности которого упорно работали.
Деятельность В.Коппа в Германии давно привлекала большой интерес отечественных и зарубежных историков. Ей посвящено много научных исследований, диссертаций и монографий. И, тем не менее, всё ещё имеется множество вопросов и «белых пятен», касающихся роли Виктора Леонтьевича в укреплении военно-технического сотрудничества между РСФСР и Веймарской республикой. Известно его обращение к В.И.Ленину с предложением помочь немецким коммунистам захватить власть в Германии, которое было одобрено политбюро. Поражение Красной армии под Варшавой в 1920 году помешало реализации этого плана.
В заключение этой темы приведу лишь выводы, сделанные в докторской диссертации, защищённой в 2006-м году в Нижнем Новгороде:
«1. Приход Коппа в дипломатию был обусловлен его богатым опытом революционной конспиративной деятельности, широкими связями с немецкими социал-демократами, хорошим знанием зарубежных стран, языков и природными талантами организатора.
- В 1919-1921 гг. Копп играл ведущую, а подчас определяющую роль в становлении и оформлении всего комплекса советско-германских отношений − дипломатических, экономических, военно-технических, культурных и научных, что стало фундаментом подписания Рапалльского договора (Заключён 16 апреля 1922 года между РСФСР и Веймарской республикой об установлении дипломатических отношений и урегулировании всех спорных вопросов. — М.Е.)
- Позицию Виктора Леонтьевича в дипломатии отличали прагматизм и стремление максимально обезопасить диалог Москвы и Берлина от привходящих факторов (деятельности Коминтерна, неуступчивости советского руководства по «делу Мирбаха», межведомственной борьбы), причем в отстаивании своей позиции он не останавливался перед конфронтацией с высшим партийно-государственным руководством РСФСР/СССР.
- Копп в 1920 г. сформулировал и в конце 1924 г. отстоял в противоборстве с руководителями НКИД СССР Литвиновым и Чичериным основные направления советской стратегии в отношении Веймарской республики, которые стали определяющими для РСФСР/СССР на период до 1933 г. Фактически речь шла о стержне всей европейской политики советского государства. Содержащиеся в его программе антиверсальские (антизападные) акценты заложили фундамент сближения СССР с реваншистскими силами, что проявилось в договорах 1939-1940 гг.
В 1922 году В.Копп был обвинён в коррупции и Ревтрибунал РСДРП начал следствие. Дело было закрыто усилиями И.Сталина и В.Молотова, по инициативе которых оно было рассмотрено на заседании политбюро. Все обвинения против Коппа были сняты.
В 1923 году он вернулся в Москву и был назначен уполномоченным НКИД при правительстве РСФСР, членом Коллегии НКИД.
20 января 1925 г., в Пекине была подписана Конвенция об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией, которая устанавливала между странами полномасштабные дипломатические отношения. А уже через месяц (25 февраля) политбюро ЦК РКП(б) приняло решение назначить В.Коппа первым полпредом. Далее решение прошло через коллегию НКИД и все вышестоящие органы, включая правительство и ЦИК − высший орган государственной власти СССР в 1922-1938 годах.
Можно предположить, что выдвижение В.Л.Коппа было обусловлено рядом факторов.
Во-первых, опытом переговорщика, приобретенным в 1919-1924 гг. на встречах с руководителями ведущих стран Европы.
Во-вторых, высоким положением в структуре Наркоминдела (член коллегии и уполномоченный НКИД при Совнаркоме РСФСР).
В третьих − знанием немецкого и особенно английского и французского языков, на которых МИД Японии вел нотную переписку с советским полпредством в Токио. Кроме того, есть предположения, что на выбор повлияло противостояние наркома Г. В. Чичерина с его заместителем М. М. Литвиновым.
В. Копп обычно поддерживал последнего. Правда, не всегда. Известны случаи, когда руководители НКИД объединялись, и Копп оказывался в оппозиции к ним обоим. Однако неоспоримо, что противостояние в Наркоминделе существовало. Литвинов, сконцентрировавший к 1924 г. в своих руках европейскую политику, хотел укрепить контроль и над азиатским направлением, которое Чичерин сохранял за собой, опираясь на полпреда СССР в Китае Л. М. Карахана. В создавшейся ситуации Литвинову делегирование «своего человека» (Коппа) в Токио позволяло ослабить противостоящий тандем и осуществить задуманное. Нарком иностранных дел, в свою очередь, ничего не имел против отъезда из Москвы сильного союзника своего оппонента.
4 марта 1925 г. император Японии дал согласие на назначение Коппа полпредом. В апреле были изготовлены верительные грамоты, и дипломат выехал в Токио. По пути следования японцы оказывали Коппу «исключительно любезный» прием.
В столицу Страны восходящего солнца он прибыл 24 апреля 1925 г., а уже через два дня направил в Москву первое обстоятельное донесение. При анализе государственного устройства и внутриполитической жизни Японии Копп отмечал особое место императора и его семьи. На момент его прибытия в Токио с императорами были связаны 8 из 10 главных праздников страны.
В связи с болезнью императора Тайсё фактическим главой правящего дома был его старший сын принц-регент Хирохито (будущий император Сёва).
Именно он 5 мая 1925 г. принял верительные грамоты советского полпреда. Сама церемония, по словам Коппа, носила «традиционный характер», но одно обстоятельство придало ей в глазах японской общественности и местного дипломатического корпуса известную пикантность. В Токио на встречу с эмиссаром большевиков, который приехал без супруги, прибыла вдовствующая императрица, что явилось существенным отступлением от обычных правил, принятых в императорском доме. Позже Копп сообщал: «При строжайшем формализме, царящем при японском дворе, каждый из знаков внимания имеет… серьезное политическое значение. Мне же были оказаны исключительные знаки внимания».
В.Копп сообщал о японской монархии в почтительных выражениях, хотя сам с юности участвовал в социал-демократическом движении и внёс свой посильный вклад в падение российского самодержавия. Демонстративно лояльное расположение к императорскому дому дипломат в одном из донесений объяснял громадным значением, «которое отводится здесь элементам внешней формы и впечатлению, вызываемому данной личностью». Тем самым, В.Копп игнорировал постановление политбюро ЦК РКП(б) от 5 ноября 1924 г., которое обязало всех полпредов выполнять решение Президиума ЦИК СССР подготовленное Л.Д.Троцким. Согласно этому документу советские представители за рубежом освобождались от обязательного соблюдения «тех или других внешних обрядностей, связанных обычно с положением дипломата, но не вытекающих из него», например, «от участия в манифестациях, имеющих монархический и вообще чуждый советскому строю характер». Впрочем, Москва очень спокойно реагировала на контакты своего полпреда с представителями японской монархии.
Более того, серьёзная угроза возникла, откуда её не ждали. По сообщению Коппа, члены самурайского общества «Юсикай», как оскорбление, восприняли неформальное общение советского полпреда с принцами крови. Они потребовали, чтобы дипломат «принес извинения за своё грубое нарушение этикета» и «возвратился обратно в свою страну». За неподчинение угрожали расправой. Копп, осознавая реальность угрозы, предпринял превентивные меры защиты и направил министру иностранных дел Японии ноту с подробным изложением инцидента.
Особо следует отметить, что регулярные сообщения, которые В.Копп направлял в Москву, носили глубокий аналитический характер и были очень информативными. Заслуживает внимания созданные им политико-психологические портреты представителей японской элиты, с кем ему пришлось встречаться. Возможно это результат знаний, полученных им лично в Вене у всемирно известного психоаналитика З. Фрейда. Продолжив изыскания в этой области, Копп позже сам получил научное признание. В 1924 г. его избрали вице-президентом общества советских психоаналитиков и вскоре пригласили на торжества по случаю 200-летия Академии Наук СССР.
Вот, что он писал о виконте Гото, сыгравшем важную роль в подготовке советско-японской конвенции 1925 г. Ко времени появления Коппа в Японии о С.Гото сложилось устойчивое мнение как об одном из «сильнейших кандидатов» в премьер-министры или министры иностранных дел. Однако полпред, изучив обстановку на месте, пришел к выводу о несбыточности этих прогнозов. Гото «при всей своей популярности… − писал он в Москву, − является для профессиональных партийных лидеров не совсем приемлемой фигурой. Его считают слишком самостоятельным, слишком склонным к персональным аллюрам в политике». Как показала дальнейшая карьера виконта, Копп оказался прав. Гото до кончины в 1929 г. никогда не приглашался в правительство, хотя и продолжал играть важную роль в общественно-политической жизни страны и расширении связей с СССР. При этом его русофильство имело границы. По замечанию Коппа, Гото не мыслил себе нормальных отношений с СССР без договоренности по маньчжурскому и китайскому вопросам.
Образ генерала Танака − японского героя войны с Россией 1904-1905 гг. и военного министра в 1923-1924 гг., который после выведения в резерв занялся активной политической деятельностью, возглавив правую партию «Сэйюкай»,− в донесениях Коппа постоянно эволюционировал.
До знакомства полпред знал о военачальнике только то, что тот «слывет американофилом». При личной встрече он разглядел в нем видного политика, немного знающего русский язык и обладающего манерами «старого военного с большим политическим кругозором». Позже Копп характеризовал отставного генерала как оппортуниста с сильной волей и большим честолюбием , выступавшего против проанглийских тенденций в японской политике . «Танака… − писал полпред, − чувствует себя призванным играть роль диктатора Японии, во многом напоминает Муссолини». В отношении Москвы отставной генерал, хотя и имел репутацию «ястреба» и ассоциировался с приписываемым ему пресловутым «Меморандумом» (якобы разработанным им планом завоевания мира) стоял на платформе сближения с СССР, считая, что с большевиками можно найти компромиссные решения.
Министр иностранных дел Сидэхара Кидзюро (1872-1951) произвел на советского дипломата «впечатление не глупого, но [и] не слишком умного человека», с хорошим знанием английского языка и весьма плохим французским. Его заместителя Дэбути Кацудзи (1878-1947) Копп назвал «весьма гибким и умным человеком».
Этот японский дипломат уже при первых контактах просил советского полпреда «считать его другом, встречаться с ним запросто и обращаться к нему по всем интересующим нас вопросам». Эти заявления и личные наблюдения позволили Коппу сделать вывод: «Дэбути, несомненно, будет делать карьеру на сближении между СССР и Японией». Впоследствии эти слова во многом подтвердились.
Характеризуя внутреннюю политику Японии, Копп отмечал умелые действия правящей элиты, которая обеспечивала общественную стабильность путем одновременных уступок профсоюзному движению и жесткого преследования левых сил. В этой связи дипломат предостерегал своё руководство как от проведения прямых параллелей между современной ситуацией в Стране восходящего солнца и Россией кануна революции 1905 г. так и от надежд на действенную поддержку политики СССР «местными товарищами». Копп настаивал, чтобы Москва при выстраивании курса в отношении Токио учитывала тот факт, что Япония не только империалистическое государство, но и страна «цветного восточного народа», который борется за свое существование. Данное обстоятельство требовало предупредительности «во всех вопросах, в которых наши интересы не задеты, в которых наши уступки будут льстить японскому национальному самолюбию».
Помимо рекомендаций своему руководству по конструированию политической линии в отношениях с Японии В.Л.Копп вносил предложения весьма деликатного характера. Так например, в архиве хранится его письмо, адресованное Генеральному секретарю ЦК РКП И.Сталину с пометкой «Сов.секретно».
«В связи с приближающимся моментом выборов на основании демократического избирательного закона полпредству был сделан со стороны личного секретаря виконта Гото гр-на Мори ряд довольно определенных намеков на желательность оказания с нашей стороны виконту Гото и его политическим сторонникам денежной поддержки в предстоящей избирательной борьбе.
…Рассматривая наиболее интересующую нас часть программ борющихся партий, а именно их внешнеполитическую ориентацию, можно констатировать у кенсейкайцев определенный англофильский уклон, в то время как Сейюкай и Сейюхонто после ликвидации своей интервенционистской авантюры резко изменили курс и стремятся воскресить русофильские тенденции принца Ито. Линия внешней политики виконта Гото Вам хорошо известна. Таким образом, если бы мы оказали поддержку Гото, а через него дружественным нам элементам Сейюхонто и Сейюкай, мы могли бы существенно повлиять на ориентацию будущего японского правительства в смысле сближения с нами и отхода от англофильской линии.
Что касается возможного размера нашей поддержки, то в качестве предельной суммы, которая, по словам Мори, гарантировала бы виконту Гото серьезную победу на предстоящих выборах и место в новом кабинете, была названа сумма в 2 миллиона иен (то есть примерно 1 600 000 руб.). Разумеется, эта сумма названа с большим запросом, и от нас ожидается лишь ее частичное, примерно половинное покрытие.
Если бы Вы отнеслись положительно к самой идее подобной поддержки (со своей стороны я полагаю, что эту поддержку оказать следует, ибо при чрезвычайной неустойчивости политических группировок современной Японии серьезная финансовая помощь с нашей стороны сможет действительно сыграть крупную роль и продвинуть к власти наиболее расположенные к нам круги японской буржуазии), то я сделал бы следующее предложение относительно источников, из которых можно было бы взять нужные суммы.
Мы собираемся сейчас вести в судебном порядке борьбу за передачу нам находящихся в Японии так наз[ываемых] подтягинских и миллеровских сумм, увезенных в свое время в Японию атаманом Семеновым. Дело идет в общей сложности о суммах примерно в 3 млн руб. (из этих сумм реально существующими, однако, следует признать не более 1 млн, ибо остальные состоят из вкладов в Русско-Азиатский банк и, вероятно, давно уже переведены из Японии, так что даже в случае присуждения нам будет весьма затруднительно их фактически получить). У нас есть, на мой взгляд, много шансов выиграть эти процессы, хотя, вероятно, только после долгой волокиты и предварительной затраты довольно крупных сумм на адвокатов. Если бы мы сделали группе Гото предложение взять в свои руки судебную борьбу за эти деньги с условием, что в случае выигрыша процесса ей будет предоставлено в качестве вознаграждения примерно до 50% от суммы иска, то мы при наличии связей этой группы с соответствующими судебными и иными учреждениями, от которых зависит исход процессов, были бы, во-первых, гарантированы в скором их выигрыше. С другой стороны, мы могли бы таким образом с соблюдением нужных аппарансов оказать просимую финансовую помощь, не прибегая к непосредственной ассигновке из государственных средств. Само собой разумеется, что в этом случае группа Гото должна была бы взять на себя и предварительное финансирование процессов, то есть предварительную оплату адвокатов.
Я прошу Вас о скорейшем рассмотрении этого предложения и о сообщении мне по телеграфу Вашего решения. По получении его я смогу поставить переговоры на более точную базу и разработать детально те политические условия, на которых следовало бы настаивать при оказании нами финансовой помощи группе Гото.
Полпред СССР в Японии В.Копп
Ввиду чрезвычайной секретности вопроса копии никому не посылаются.»
Из этой затеи ничего не вышло. Видимо одной из причин стало то, что Москве не удалось отсудить украденные то ли японцами, то ли атаманом Семёновым деньги. А вскоре вообще стал вопрос о замене В.Коппа.
3 августа 1926 года Сталин писал Молотову:
«….3) В четверг (5-го VIII) примем отставку Каменева (с поста наркома торговли. — М.Е.) и назначим Микояна с опросом членов ЦК: по этому делу.
4) Каменева думаем в Японию, в Китай Аралова (китайское правительство потребовало снятия Карахана, которого придется снять), Коппа, может быть, в Италию с отзывом в Москву Керженцева, которому не повезло в Италии».
За несколько дней до этого на июльском пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) с докладом о решениях ПБ выступил Н.Бухарин, который сообщил собравшимся:
«… У нас был вопрос о КВЖД, о железнодорожной линии, которая является главной стратегической жилой, которая является нашим революционным пальцем, запущенным в Китай. Со стороны товарищей из оппозиции мы слышали предложение о том, что нам нужно скорее разделаться с КВЖД, сдать ее, что это есть «мозоль» на нашей ноге… Но с каких это пор мы должны отказываться от революционных возможностей только потому, что они сопряжены с трудностями? Вот такие предложения делались, но они были отвергнуты. Нам предлагалось после того как мы потерпели ряд поражений в Китае, пойти на известную дипломатическую перестановку, Коппа послать в Китай, а Карахана послать в Японию. Смысл этого заключался в том, что против Карахана ведется бешеная кампания, Карахан воплощает собой нашу линию ориентации на национально-революционное движение, в то время как т. Копп известен своим скептическим отношением ко всему национально-революционному движению» .
12 августа 1926 г. при принятии решения о назначении Коппа полпредом СССР в Италии и Каменева полпредом СССР в Японии на заседании ПБ присутствовали члены ПБ Бухарин, Рудзутак, Рыков, Сталин, Троцкий и кандидаты в члены ПБ Андреев, Каганович, Каменев. 2 сентября 1926 г. ПБ приняло решение «немедленно вызвать т. Коппа в Москву для направления его в Токио». На этом заседании присутствовали: члены ПБ Бухарин, Калинин, Молотов, Рудзутак, Томский и кандидаты в члены ПБ Андреев, Микоян, Петровский. 7 сентября 1926 г. на ПБ было принято решение: «В виду сообщения т. Коппа о необходимости продолжения лечения, отменить постановление Политбюро от 2.IX. с.г.»
Из писем Сталина Молотову
8 сентября 1926 года.
Насчет Китая я уже послал шифровку. Я убежден, что Копп и Серебряков не будут проводить нашу политику, они лишь дадут Чжану (1875-1928) − был бандитом и стал президентом Китайской республики. Выступал против СССР. − М.Е.) возможность играть на наших оттенках и загубят наше дело. Обратная посылка Коппа в Японию есть фактическая отмена решения Пол. Бюро о Коппе и Каменеве. Получается некрасиво, когда решения Пол. Бюро при одном составе отменяются тем же Пол. Бюро при другом составе без достаточных оснований.
Сейчас вам, конечно, виднее, но ударяться из одной крайности в другую из-за того, что Чжан, ободренный Коппом, вздумал нас пошантажировать, − не следовало бы. Ну, всего хорошего. Жму руку.
И.Сталин!
16 сентября 1926 года.
Здравствуй, Молотов!
Письмо от 12/IX получил.
1) Хорошо, что недоразумения с Сереб[ряковым] и Коппом окончательно ликвидированы. В противном случае мы загубили бы свою собственную политику, эти люди сидели бы в плену у Чжана и японцев, а мы, в свою очередь, очутились бы в плену у этих людей. Сила Чжана состоит, между прочим, в том, что он знает теперь (это ему растолковали Копп и Сереб[ря]ков), что мы не пойдем на военное вмешательство, что мы и тогда, полгода назад, не думали идти на Харбин, что ввиду этого ему нечего бояться и он может позволить себе наглость, продавая «таковую» японцам или (особенно) англичанам за ту или иную помощь. В этом секрет. Копп и Сереб[ря]ков сообщили Чжану (по своей болтливости) тайну нашей дипломатии, тайну о том, что мы только пугаем Чжана, но воевать из-за КВЖД не станем. Мягкостью и болтливостью вздумали купить Чжана и японцев! Я уже не говорю о том, что у них была тут еще фракционная цель, проводимая по линии НКИД с помощью Литвинова.
Эти несколько писем руководителя СССР, на наш взгляд, дают возможность познакомиться со стилем управления страной новой властью и с порядком принятия важнейших решений.
Понятно, что новое государство «рабочих и крестьян» рождалось и строилось по своим канонам, которые создавались на ходу.
Начинали с «диктатуры пролетариата», «усиления классовой борьбы» и «теории мировой революции». Всё это неизбежно привело к тому, что история, казалось бы вызубрила ещё во времена Дантона и Робеспьера, а именно − «революция стала пожирать своих детей». Одни за другим шли на революционный эшафот верные «искровцы» и бесстрашные красные командиры, старые подпольщики и бывалые агенты Коминтерна. Дипломаты не стали исключением.
31 января 1927 года решением ПБ В.Копп был освобождён от должности полпреда в Японии, а 5 февраля назначен на такую же должность в Швецию. 14 марта того же года он вручил свои верительные грамоты королю Густаву У (1858-1950).
Деятельность В.Л.Коппа в Стокгольме ничем не запомнилась. Известно только, что он скончался 27 мая (по другим сведениям 24 марта) 1930 года в Берлине. Спустя много лет Александр Галич по другому поводу и по другому адресу написал хрестоматийные строки: «Как гордимся мы, современники,/Что он умер в своей постели!»
Виктор Леонтьевич тоже скончался в своей постели. Его казнили потом, уже после смерти(!).
А до того, его вдова Леонтина Карловна Копп с двумя малолетними детьми − Зоей и Асей − вселилась в предоставленную её супругу квартиру в громадном доме, построенном для советской элиты – «1-ом доме Советов, ЦИК и СНК», Доме Правительства, ныне известном как Дом на набережной. Она была на восемнадцать лет моложе мужа, уроженка Риги, латышка с незаконченным высшим образованием. О ней известно только то, что она получала за мужа персональную пенсию, которая позволяла ей не работать и воспитывать детей. Лето семья проводила на даче на Николиной Горе в дачном кооперативе работников науки и искусства «РАНИС». Именно там 11 мая 1937 года Леонтину Копп арестовали.
Что послужило причиной её ареста, в чем конкретно состояли выдвинутые против нее обвинения в шпионаже, неизвестно. Скорее всего, ей пришлось ответить за давнюю дружбу мужа с Троцким. Весной 1937 года шли повальные аресты людей, которые позднее станут обвиняемыми по печально известной статье 58-а УК РСФСР — антисоветская деятельность. Так начинались годы сталинского террора.
Много лет спустя вышел документальный телефильм «Дачники. Николина Гора», в котором выступила дочь Коппа − Зоя Викторовна Пхайко. В момент ареста матери ей было 10 лет, и она хорошо запомнила, как все произошло. Мама хорошо владела собой; на глазах сотрудников НКВД она поцеловала дочерей и пообещала скоро вернуться.
Позволю себе вкратце воспользоваться материалами этого телефильма.
Девочки остались на даче с бабушкой. Увидеть мать им больше было не суждено, но пока они еще не знали об этом. Шли дни. Меж тем перестали выплачивать персональную пенсию за отца, на которую жила семья. Вернуться в город девочки с бабушкой не могли – квартира в Доме Правительства была опечатана НКВД. «Первое время – лето, осень − мы как-то держались, потому что у нас был небольшой огородик, какие-то грядки, − рассказывает Зоя. − Помню, что бабушка из моркови делала чай; грибы, которые мы собирали с сестрой, сушила на зиму для супов, и было у нас немного кур. К осени мы всех этих кур, конечно, уже съели». Предстояла голодная зимовка на даче.
Неожиданно пришла помощь.
В 1934 году вся страна встречала героев-полярников во главе с академиком Отто Юльевичем Шмидтом, которые вырвались из ледового плена. Особенно радовались обитатели Николиной горы, поскольку именно он был организатором дачного кооператива «РАНИС». Не удивительно, что главная улица посёлка стала носить имя Шмидта.
Между тем, прославленный герой-полярник, только что получивший высшую награду страны, хорошо знал семью Коппов и решил им помочь.
В один из осенних дней, когда Ася и Зоя пили бабушкин морковный чай, их посетил Отто Юльевич и привёл свою собаку – полярную лайку по кличке Норд. Такой собаке, объяснил Шмидт, вредно зимовать в городе, ей нужен простор и свежий воздух. Пусть она останется на Николиной Горе вместе с девочками, которые, похоже, тоже не собираются возвращаться в Москву. А чтобы Норд ни в чем не нуждался, он будет получать от своего хозяина продовольственные посылки.
И с того дня из Москвы на Николину Гору регулярно доставлялись на машине с водителем мясо, крупы, макароны, сухари, чай, печенье и другие «собачьи корма» − об этом тоже вспоминает Зоя Пхайко.
259 дней длилась предсмертная эпопея Леонтины Копп, ее последний путь от дачи на Николиной Горе через пыточные камеры следственного изолятора и зал суда Военной коллегии к яме на спецобъекте «Коммунарка». Об этом пути не известно почти ничего, только несколько ключевых дат: 11 мая 1937-го – арест, 3 января 1938-го подписание Ждановым, Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым «сталинского списка» с указанием придать Л.Копп суду по «первой категории», т. е. смертная казнь, судебное заседание 25 января и заранее вынесенный приговор «высшая мера наказания». Расстрел в тот же день.
Зоя и Ася Копп об этом не знали. Стандартный ответ Военной коллегии родственникам: «Осуждена на десять лет дальних лагерей без права переписки».
2 марта в Военной коллегии Верховного суда СССР начался очередной позорный процесс по делу «антисоветского правотроцкиского блока». Судили «бывших» − члена ПБ, «любимчика партии» (так с лёгкой руки Ленина называли этого деятеля) Н. Бухарина, главу правительства А.Рыкова, главу НКВД Г.Ягоду и других. Государственным обвинителем выступал А.Вышинский − ловкий изувер в прокурорской мантии, сталинский холуй с тёмным меньшевистским прошлым, дослужившийся до поста министра иностранных дел СССР, прах которого и поныне лежит в Кремлёвской стене рядом с могилой «хозяина». Этот, с позволения сказать, «юрист» узаконил зверские средневековые пытки, объявив, что «признание обвиняемого есть царица доказательств». Грубый от природы (и при этом жалкий подхалим при начальстве!) он издевался над обвиняемыми. У беззащитного Николая Крестинского, бывшего полпреда в Германии, он буквально вырывал показания против Виктора Коппа. Того, мёртвого, судили вместе с живыми.
13 марта подсудимым вынесли смертный приговор, а 15 марта его привели в исполнение там же, на Коммунарке.
Судьба девочек сложилась также, как у миллионов тех малолетних советских граждан, которых объединили термином ЧСВР − «Член семьи врага народа».
Дом на Николиной горе стал для осиротевших девочек единственным пристанищем. К счастью для них, правление кооператива приняло решение сохранять дачи за семьями репрессированных соседей. Поддержка Шмидта позволила им продержаться там некоторое время, но затем умирает бабушка, и Зоя и Ася Копп оказываются в детском доме. Сначала в Малаховке недалеко от Москвы, потом в Казахстане, в специальном детдоме для детей немецкой национальности. Там, в Казахстане сестры окончили школу. В Москву они решились вернуться в 1946 году. Их, дочерей расстрелянной «шпионки», приютила семья бывших соседей по Дому на набережной, тоже пострадавшая от репрессий.
Леонтина Карловна Копп была реабилитирована 31 мая 1957 года. За отсутствием состава преступления: дескать, извините, ошибочка вышла! Сам Виктор Леонтьевич, поскольку не был формально репрессирован, не нуждался в реабилитации. То, чего не пожелала сделать советская Фемида, пришлось доделать Истории.
Мне говорили, что портрет первого советского полпреда В.Л.Коппа украшает ныне рабочий кабинет посла РФ в Японии.
Текст: М.Б. Ефимов
Продолжение следует
